Теплым осенним днем Лафайет О’Лири сидел в обитом парчой кресле в своей просторной библиотеке. Ее высокое окно со шторами выходило во дворцовые сады Артезии. Лафайет О’Лири, в прошлом гражданин США, теперь, после пожалования ему рыцарского звания, стал сэром Лафайетом О’Лири. На нем были алые брюки до колен, белоснежная рубашка из дорогого шелка и туфли из мягкой кожи с золотыми пряжками. На одном из пальцев поблескивало кольцо с крупным изумрудом, а другой палец украшал массивный серебряный перстень с изображением секиры и дракона. Рядом на столе стоял высокий бокал с холодным вином. Из усилителей, скрытых портьерами, лилась нежная мелодия Дебюсси.

О’Лири подавил зевок и отложил в сторону книгу, которую рассеянно листал. Это был толстый, обтянутый кожей том по искусству внушения — со множеством гравюр, но, увы, без конкретных рекомендаций. Вот уже три года — с тех самых пор, как Центральная сняла досадное вероятностное напряжение в континуумах, перенеся его сюда из Колби Конерз, — он без видимых результатов пытался восстановить свою утраченную способность управлять физическими энергиями. Об этом писал профессор доктор Ганс Йозеф Шиммеркопф в своем основательном труде по практике месмеризма. «Вот уж действительно стоящая книга!» — подумал Лафайет. К сожалению, он успел прочитать только начало первой главы. Какая жалость, что ему не удалось захватить ее с собой в Артезию! Но под конец события стали развиваться слишком стремительно — ему пришлось выбирать: либо пансион миссис Макглинт, либо жизнь с Дафной во дворце. Разве можно было колебаться?

«Чудесное было время», — размышлял Лафайет. Все эти годы в Колби Конерз он чувствовал, что не создан для того, чтобы быть простым чертежником и получать гроши, питаясь сардинами. Жизнь проходила в мечтах. И вот однажды ему в руки случайно попала старинная книга профессора Шиммеркопфа.

Стиль был несколько архаичен, но основную мысль он понял: если сосредоточиться, то мечты могут превратиться в реальность, или, по крайней мере, возникнет иллюзия того, что они превратились в реальность. Ну что ж, если посредством самовнушения можно превратить убогую комнату в покои, украшенные шелковыми узорчатыми портьерами и наполненные ночными ароматами и отдаленной музыкой, то почему бы не попробовать?

Лафайет попробовал — и его попытка увенчалась поразительным успехом. Только он представил живописную старинную улочку в живописном старинном городке, как — раз: он тут же там и оказался. Окружающие его предметы, звуки и запахи делали иллюзию вполне реальной. Он знал, что это всего лишь самовнушение, но от этого мираж не утрачивал своего очарования.

Кухарка устало взглянула на Лафайета.

— Мое имя Свайнхильд, приятель, — сказала она. — А как я сюда попала, слишком долго рассказывать.

— Адоранна, вы не узнаете меня? Я Лафайет, — в отчаянии прокричал он. — Я разговаривал с вами только сегодня утром, за завтраком. — Раздвижное окошко за ее спиной с грохотом открылось, и оттуда показалось сердитое лицо с волевым подбородком и правильными чертами, но заросшее щетиной.

— За завтраком, да? — прорычал незнакомец. — Пожалуй, для начала я потолкую с этим парнем.

— Алан! — воскликнул Лафайет. — Ты тоже?