В книгу вошли рассказы и миниатюры известного сибирского писателя И. М. Лаврова (1917–1982), в которых его лирическое дарование проявилось наиболее рельефно.
РАССКАЗЫ
Выигрыш
Паровоз загудел. Проводники стояли в открытых дверях. Они были в черных шинелях и держали свернутые желтые флажки. Пассажирский поезд Москва — Чита тронулся.
Проводник шестого вагона долговязый Коля Бричкин глянул на пятый вагон и увидел флажок в руке Гали Гетман. Самой Гали не было видно, но он представил себе ее румяные пухлые щеки, черный берет на пушистых русых волосах и щеголевато начищенные сапожки. Курносое, толстогубое лицо Бричкина посветлело…
Земля была сырая, в лужах плавали рыжие листья. Тучи клубились, как дым паровоза. Проносились ржавые рощи, с веток падала листва.
Бричкин с удовольствием вдыхал запах увядания. Ветер трепал пряди волос, они скручивались в кольца и со всех сторон ползли на околыш фуражки. Фуражка словно обросла ими, так и казалось, что ее нелегко выдрать из кудрей.
Ночные сторожа
В Нальчике зацвел парк. Если взглянуть с горы, он лежит на земле, как белое облако.
Яблоня и алыча сплетают над Ефимом лохматые белые ветви. Сквозь них просвечивает луна. По всему парку раздается шепот, тихий смех и вспыхивают огоньки спичек, зажатые в ладонях. В зарослях цветущего боярышника поет девушка, поет странно: то очень громко, то очень тихо, и кажется Ефиму — то она рядом с ним, то далеко.
Ефим сердито прислушивается, приглядывается.
Он тяжелый, коренастый, в ватнике, в сапогах, смазанных дегтем. Лицо крупное, усатое. Из-под козырька, переломленного посередине, сверкают красивые угрюмые черные глаза. В серой, как железо, руке зажата большая сучковатая палка.
Невдалеке слышится шум ветвей, звон гитары, шепот.
Крылышко
Крылышко сквозь сон слышит незнакомый, хриплый голос:
— Что тебе нужно? Что ты мучаешь меня?
Как же попала в темную комнату чужая тетя? Когда Крылышко ложилась спать, за столом сидели только мама и папа. А теперь нехороший голос приглушенно выкрикивает:
— Уйду! Уйду!
Крылышко поднимается, но волосы зацепились за пуговицу наволочки. Крылышко отрывает волоски и садится. Свет не горит. В окна смотрят луна и таинственные белые деревья. Луна освещает половину маминой кровати, другая половина — в темноте; около стоит папа, он в одних трусах. Голова его лохматая, точно в меховой шапке. Мама сидит на кровати, поджав ноги. Длинные волосы засыпали ее лицо, плечи.
Вдова
Прилавок, отделанный под орех, сверкает, словно крышка рояля. Желтые, черные, синие, белые туфли стоят на полках, на стеклянных подставках. Приятно пахнет новой кожей.
Старший продавец Антонина Степановна, маленькая, сухонькая, с худым лицом, сняла резиновые боты и надела серые подшитые валенки. В туфлях ноги мерзнут, устают. А ведь часто приходится часами не присаживаться: у прилавка шумит толпа покупателей.
Антонине Степановне лет сорок пять. Раскосые черные глаза делают ее похожей на китаянку. Когда-то в молодости она была тоненькой, хрупкой, и все называли ее китаяночкой. Но это было так давно, что уже забыто. Теперь лицо поблекло, а в черных волосах порядочно седины.
Антонина Степановна холодно поздоровалась со вторым продавцом, Симочкой, как всегда прибежавшей с опозданием на десять минут. Если бы не ее смазливенькая мордочка, на которую таращит глаза директор, давно бы уже заработала дюжину выговоров. А так все сходит с рук. Опять, конечно, протирала подметки на танцульках. И теперь вот на работе будет как сонная муха.
Подошел покупатель, и Антонина Степановна отвела от Симы раздраженные глаза.