Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).
Во втором часу дня пассажирский пароход вышел из Севастопольской бухты, повернул возле красной торчавшей из воды вехи и взял курс на Ялту. Винт работал, взбивая за собой зеленоватую пену и потряхивая кормовую часть, из-под которой непрерывно звучали его мерные удары — бук… бук… бук… Сентябрь только что начался, и погода стояла хорошая; изредка только налетал порывистый ветерок и шевелил перья на шляпах дам. Большинство публики сидело на палубе. Любовались тёмно-синим цветом моря и стоявшими на рейде броненосцами. Молодые и старые, но все нарядные дамы сидели рядом на скамейках, и у каждой было что-нибудь в руках: или ридикюль, или книжка, или тоненькая палочка. Мужчины больше ходили, знакомились, громко разговаривали и покупали у пароходного книгопродавца открытые письма с изображениями обнажённых женщин. Среди пассажиров первого класса, которых было много, выделялся таможенный чиновник Шатилов. Его форменная поношенная тужурка, застёгнутая до самого верха, чтобы не было видно не совсем свежей манишки, была не похожа ни на франтовские дорожные костюмы штатских, ни на белые, точно натёртые магнезией кителя офицеров. По выражению молодого, но усталого и казавшегося сердитым, лица Шатилова сразу можно было заключить, что это не турист и не больной. Шатилов тоже всё время ходил, почти бегал по палубе и чувствовал себя среди этой публики грустно и одиноко. Ехал он не в Ялту, а в Феодосию к холостому брату, армейскому офицеру, погостить, отдохнуть от канцелярщины, от крика детей и, главное, посоветоваться насчёт своих денежных, сильно запутанных дел. Скоро на палубе ему стало скучно и захотелось есть, потому что дома в этот день он не завтракал. Шатилов спустился вниз в кают-компанию. Здесь один из столов был накрыт скатертью. За ним сидели упитанный господин с бычьей физиономией и дама восточного типа в красной шляпе. Они говорили по-французски, ели осетрину, запивая её белым вином, и чему-то смеялись. На другом конце стола приютился худой, точно высохший господин в сером пиджаке, с жёлтым вытянувшимся в треугольник лицом. Перед ним стояла бутылка с содовою водою и пузырёк тёмного стекла с пилюлями. Шатилов сел недалеко от этого господина, покосился на пару, говорившую по-французски, на их тарелки, потом подозвал лакея и тоже спросил осетрины. Прошло минут пять.
— Вот ведь и буфет близко, и осетрина холодная у них всегда есть, а ушёл и пропал, — сказал Шатилов не то в пространство, не то обращаясь к своему соседу.
— У нас на волжских пароходах на этот счёт лучше, — прошептал высохший господин.
— Что-с? — переспросил, не расслышав, Шатилов.
— Я говорю, что у нас, то есть на Волге, на этот счёт лучше: прислуга бойчее, — снова прошептал господин, как-то по-детски улыбнулся и, указывая себе на горло пальцем, добавил, — болен я, голос у меня совсем пропал.