Ровный гул четырех турбин старичка Ана — двенадцатого, смешанный с тонким шипением кондиционера, образовывал в кабине такой звуковой коктейль, от которого смаривало и убаюкивало, как от доброго транквилизатора. Это только глупые пассажиры Укр-авиа, которые летать боятся, те в полете от страха накачиваются купленным в такс-фри коньяком, да мечтают забыться, а вот офицеры военной транспортной авиации, что налетали по десять тысяч часов, те наоборот, со сном борются, как умеют. И хорошо, когда в экипаже есть такие острословы-смехачи, как вот борт-инженер майор Коломиец, от его анекдотов да прибауток, хоть святых их пилотской кабины выноси, и как только самописцы в черном ящике, что беспристрастно фиксируют все внутренние переговоры, как они только выдерживают весь этот сальный мат и все эти непристойности, от которых любые иные неподготовленные ушки, особенно девичьи, уже давно бы завяли и свернулись трубочками.

— Алупка, я «полста шестой», Алупка, ответь «полста шестому», — с дежурной ленцой басил в гарнитуру командир.

Шел уже пятый час полета. Все устали, всем хотелось в душ, всем хотелось горилки с яичницей, всем хотелось в объятия к женам или любовницам — кто как устроился, по личным обстоятельствам… До этого двое суток сидели в Кандагаре, ожидали «груз 200». Не очень то веселое занятие, да и с бытом там, на старой еще советской авиабазе, просто труба. Ни душа, ни жратвы нормальной. А из развлечений — телевизор две программы на языке пушту и фарси, да засаленная колода карт с туром в бесконечного «козла».

— Я Алупка девять, я Алупка девять, слышу тебя, «полста шестой», — ответил командиру знакомый дискант диспетчера, — переходите на связь с вышкой «Полтава сорок семь», седьмой канал, переходите на связь с вышкой «Полтава сорок семь», седьмой канал.

— Добро, Алупка, перехожу на связь с «Полтава сорок семь», седьмой канал, — ответил командир и кивком головы дал знак Коломийцу, чтобы тот продолжал травить.

А в этот самый момент, тот самый Иван Леонидович Кушма, которого полковник Стасюк только что в сердцах наградил нелестным прилагательным на «ё», в тот самый момент — сидел этот самый Кушма в своем кабинете, расположенном на втором этаже президентской резиденции на улице Банковой «десять», в доме Городецкого, который киевляне прозвали еще «домом с химерами».

Когда в кабинет Ивана Леонидовича без стука вошел секретарь, Кушма заказывал по телефону меню.

— Исть будьмо, чи шо? — сделав иронические бровки, спросил Кушма своего управляющего.

— Боржч зварыты, Ивану Леонидович? — угодливым, как в мультике про Буратино, голоском отозвался из трубки управляющий.

— Може будэ и боржч, — согласился Кушма.

Кортеж двигался сегодня как-то затейливо и замысловато. Вместо того, чтобы сразу свернуть за Театром Юного зрителя и выехать на Грушевского, ведущая машина свернула с Крещатика на Первую Институтскую, потом рванула направо по Садовой, и уже только оттуда, подключив к мигалкам еще и противное покрякивание с сиреной, крутым виражом развернулась ко второму подъезду «Будинка Уряду Украини»*.

— Чего так хитро ехали? — выходя из машины и машинально застегивая нижнюю пуговицу на пиджаке, спросил Янушевич стоявшего за спиной Николая Козака и на всякий случай, вытянувшегося в струнку Сережу Коломийца.

— Там по Грушевского трубу прорвало, мы в объезд, значит, — нервно покашляв в кулак, ответил главный киевский гаишник. Коломиец был из днепропетровских, и по идее своим для Янушевича, но все в окружении премьера знали еще в тюрьме и на зоне сформировавшуюся нелюбовь Виктора Васильевича ко всем ментам, поэтому, Коломиец, хоть и был днепропетровским, но в друзьях у премьера не состоял.

Дом Правительства очень нравился Виктору Васильевичу Янушевичу, и думая наперед о борьбе за президентское кресло, ему было даже жаль в перспективе переехать из этого очень красивого нарядно-белого о двух колонных фасадах внушительного десятиэтажного здания на Грушевского 12, переехать в скромный по его мнению, «дом с химерами» на Банковской.

В лифте, стоя между двумя охранниками, Виктор Васильевич сильнейшим образом расчихался. И чих его унялся уже только когда процессия премьера и сопровождавших его лиц миновала коридор второго этажа и две стоящих анфиладою приёмных, за которыми в двустворчатом проеме открывались глубины кабинета главы правительства.

Возле стойки «Украинских авиалиний», в короткой очереди на регистрацию, Воздвиженский увидал знакомую и аж до дрожи в затылке родную спину. Эту спину, ни с какой другой спиной Евгений спутать не мог. Два года в строю за нею вышагивал… Два года, стоя во второй шеренге, носом своим упирался в нее.

— Павло!

Да, это был Павло Ксендзюк.

И вот, объятия, похлопывания по спинам и по плечам, поцелуи, снова похлопывания.

— Ты хде? — с мягким хохляцким «г» улыбчиво поинтересовался Ксендзюк, и не дожидаясь ответа, стал излагать свою биографию, — а я теперь в Торонто у в Канаде, маю хату, три кары, пять чылдрэнят.

— Представляешь, это уже как система, эти демократы выставляют кандидатами цветных, или если выставляют белого, то вице-президентом у него обязательно цветной или цветная, — жуя резинку, тараторил Джон Кэмпбелл, — но ведь и нашим, в штабе республиканцев теперь тоже понравилась эта мода, и мало того, что в госдепе нынче черным-черно, как в Гарлеме или в блюзовом клубе где-нибудь в Теннеси, так эта Лиза Райз взяла себе в помощницы представь кого?

— Кого? — машинально переспросил Хребст, — хотя ему и было не интересно, кого взяла себе в помощницы эта цветная выскочка Райз.

— Индианку она себе взяла, вот кого! — воскликнул Джон Кэмбел, ожидая от своего собеседника ну, если уж не взрыва возмущения, то хотя бы изумленного всплеска рук. А Джимми Хребст не хотел ни возмущаться, ни изумляться, он дьявольски устал и всю дорогу с перекладными из Киева до авиабазы Эндрюс, проклинал Судьбу, что забросила его в такую свинячью и варварскую дыру, как эта Украина. Вот из нормальных стран, таких как Франция или даже воевавшие со Штатами Германия или Япония, самолеты летят в Вашингтон ежедневно по десять рейсов на дню, с интервалом в час или в два. А из этого fuckin’ Kiev, черта с два улетишь, когда надо! И если в госдепе думают, что совещание с послами можно устраивать по мановению волшебной палочки, то хоть бы присылали тогда за ними самолеты Ю-Эс Айрфорс… А то дали вечером депешу с директивой прибыть в Вашингтон к полудню, а и не поинтересовались, есть ли из этого Киева соответствующие рейсы Дельты Эйрлайнз? Вот и пришлось добираться с двумя пересадками, сперва до Франкфурта, оттуда вертолетом на авиабазу ВВС США Рамштайн, и уже оттуда на транспортном «Геркулесе» до авиабазы Эндрюс, что расположена в Кэмп-Спрингс, в штате Мэриленд всего в двадцати четырех километрах на юго-восток от центра столицы. И когда Джон Кэмбелл встретил насмерть уставшего, всю ночь не спавшего Джимми Хребста, тот был не способен ни удивляться ни возмущаться политическим модам и хэбитам предвыборных штабов своих счастливых соотечественников, которым не надо было таскаться на работу в эту забытую Богом страну — Украину. Джон подал машину прямо к рампе «Геркулеса» и потом не преминул проехать по широкой рулежке мимо двух самолетов Президента: Боингов 747 Айрфорс номер Один и номер Два, что стояли тут до поры.

— Ну так и что, что индианка? — зевая во весь рот, переспросил Хребст.

— А то, что я тебе хохму сейчас расскажу, — превентивно начав смеяться собственному анекдоту, — ответил Кэмпбелл.

Главный высказал вообще крамольную и обидную мысль, мол, для нашего читателя теперь, после поражения в Украине про-российской линии, вина косвенно ложится и на журналистку, что освещала предвыборную кампанию и на газету, что дезинформировала читателя.

— Это психологически верная и предсказуемая реакция, — развел руками Гланый, — читатели хотят найти виноватого за ту обиду, которую им пришлось проглотить, ведь поражение Янушевича, которого все мы считали нашим, это хуже и обиднее, чем поражение любимой футбольной команды, потому что команда хоть через неделю, а отыграется в следующем туре, а Янушевичу теперь четыре года до новых выборов ждать.

— Я не дезинформировала, — сердито сверкнув красивыми, полными скрытого огня, глазками, буркнула Алла, — это ты своим купажем набезобразничал и меня подставил, и публику в искус ввел.

Мартин Водичка, старший менеджер отдела по обслуживанию Ви-Ай-Пи превосходно говорил по английски.

— Наш отель «Мариотт» был открыт в 1999 году прямо в историческом центре города на площади Республики в непосредственной близости от Староместской и Вацлавской площадей, — Мартин шпарил без передышки, заученно, но вместе с тем с выражением, чтобы слушателю было интересно, — наш отель «Mариотт» — это 293 со вкусом обставленных номера, включая сьюты и президентские апартаменты. В распоряжении гостей — индивидуальное кондиционирование номеров, комплектно оборудованные ванные комнаты, сателитное телевидение, сейф, минибар, прямой телефон.

Брассерия «Прага» сервирует завтраки для гостей, здесь же можно заказать блюда французской, американской и чешской кухни; la carte. В отеле есть, отвечающий мировым стандартам, фитнес-центр с бассейном. Рядом находится отличное казино и лучший в городе боулинг центр.

— А по-русски вы еще не разучились говорить? — с тонкой ироничной улыбкою, поинтересовался у Водички мистер Еленин, — или русский уже не в моде?

— Если надо, будем говорить и по русски, — профессионально пропустив издевку мимо ушей, ответил Водичка, — сейчас в Прагу едет много состоятельных людей из Москвы. Прага всегда была привлекательной для русских, поэтому, мы привлекаем в сервис людей со знанием и вашего языка.

И снова пятница.

И снова Казак у генерала Колеи.

— Как самочувствие, Владимир Семенович? — участливо поинтересовался Николай.

Вместо умершей Галочки пришлось взять кукую-то оранжевую восторженную недоучившуюся дуру. Она и денег много не просила, но зато и по работе стремилась к полному полкою и хаосу — точно следуя постулату четвертого начала термодинамики, который, если применить к новой секретарше Воздвиженского, мог бы быть сформулирован, как «если к оранжевой недоучившейся дуре не применять насилия или угрозы применения насилия, то она — недоучившаяся оранжевая дура, будет делать все, (а вернее не делать ничего) для того, чтобы в офисе на пятом этаже все пришло в состояние полного хаоса»…

— Я убью эту дуру, — сам себе пообещал Воздвиженский, когда новая секретарша в шестой или в седьмой раз напомнила ему про налоги.

Ситуация с налогами на недвижимость в Крыму и с налогами на привлеченные активы, была воистину кретинской. Ведь бизнес там по причине татарского разгрома-погрома стоял глухо. И власти ничегошеньки не делали для того, чтобы решить проблему. Однако, налоговая исправно прислала ежеквартальное уведомление с предложением заплатить и за недвижимость, и за списанный и приобретенный материал по форме «три-А»…

— Не буду налоги платить, — уперся Воздвиженский, — с чего я буду платить им налоги, если они своим бездействием меня там разорили.

— Они тебя в тюрьму упекут, а уцелевшие остатки недостроя пустят с молотка в счет тех же налогов, — предупредил Сипитый.

Николай совершил три ошибки.

Первая — приехал встретить Аллу без цветов.

— Ну, извини, я и так язык через плечо, за минуту до прибытия поезда прибежал, шеф меня как бобика загонял, поэтому у меня только сорок минуток, я тебя в гостиницу заброшу и снова — «арбайтен, арбайтен»! — увидав в глазах Аллы неожиданное разочарование, затараторил Казак.

Второй, и самой большой его ошибкой, стала та нетерпеливая мужская настойчивость, с какой он принялся просить, нет, даже требовать близости.

— Алла, Аллочка, я же так скучал! Мы две недели не виделись, а у меня кроме тебя никого! — обиженно канючил Николай, хватая девушку за плечи и пытаясь обнять, ускользающее от него тело.