Над Эвенкаром никогда не сверкали молнии, не гремел гром, люди, родившиеся здесь и ни разу не покидавшие город, знали о песчаных бурях, ураганах, потопах и наводнениях только понаслышке, да и то считали все эти капризы бушующей природы, изредка случающиеся где-то в далекой глубинке, не чем иным, как делом рук каких-нибудь магов, в очередной раз что-то не поделивших. Впрочем, ничего удивительного здесь не было. В этом мире стихия редко показывала свой характер, дожди случались тогда, когда это было нужно, солнце не выжигало посевы, в реках было достаточно рыбы, а почва всегда давала если не богатый, то хороший урожай.

А все потому, что Академия Волшебства тщательно отбирала лучших специалистов, которые могли не только противостоять стихии, но и повелевать ею, — и направляла во все города и села по всему миру. В каждой, даже самой маленькой деревушке, был свой маг-целитель, не говоря уже о так называемых магах-погодниках, без которых вообще было сложно представить этот мир. И, конечно же, лучше всех жилось Эвенкару — городу, который уже несколько сотен лет был столицей мира. Так было всегда.

Но с некоторых пор жителей одолевало беспокойство, нарастала какая-то непонятная тревога, она чувствовалась везде — неуловимо дрожала в чистом прозрачном воздухе, в легком шевелении ветра, мелькала во взглядах, приходила во снах, но почти никогда не звучала наяву, ни словом, ни звуком не упоминая о своем существовании. Даже король Рагнар не осмеливался поднимать эту тему, повинуясь негласному запрету, наложенному на… собственно, на что был наложен запрет, не знал никто, но спрашивать кого-либо или обсуждать это никому в голову не приходило.

Однако все прекрасно понимали, кто это может знать, и с кого надо спрашивать в первую очередь. Понимали и… молчали, смиренно опуская глаза. Особенно здесь, в Эвенкаре, столице Великого Королевства и, уже на протяжении нескольких десятилетий — всего мира.

Неподалеку от королевского дворца высилась огромная башня. Стражники, стоящие у входа, не внушали ужаса своим неимоверным количеством, поскольку их было всего двое, не носили устрашающего вида доспехов и даже не обладали зверскими лицами, но к этой башне без особой надобности никто приблизиться не решался, а надобности такой у народа, хвала создателю, не возникало. Хотя стояла она в очень доступном месте, практически в центре города, и окружающий ее ров с водой имел более чем символическое значение, который очень легко преодолевался, было бы желание. Но подобных желаний никто из посторонних не выказывал, и шансов увидеть случайного посетителя, постучавшего в тяжелую дверь темной башни, сводились практически к нулю.

Я стояла в конюшне и… красила коня. Да-да, именно красила — тупо выводила на нем полосы белой известкой, превращая вороного красавца в отдаленное подобие африканской зебры. Насчет красавца я нисколько не преувеличиваю — конь у меня просто загляденье… был. Пока я не начала свои художества. В этом мире и без того его масть большая редкость, а уж то полосатое чудилише, в которое его превращали мои «очумелые ручки», даже конем назвать будет затруднительно. И при этом — никакой магии! Одна лишь волшебная сила искусства! Зверь терпел, даже не брыкался. Только фыркал. Очень хорошо его понимаю — я отнюдь не мастер боди-арта. Зато, как оказалось, неплохой мастер камуфляжа. Хотя об этом судить еще рано.

Я не сумасшедшая. И не бешеная поклонница поп-арта, сюрреализма и прочего авангарда. И не маньячка, радостно портящая экстерьер редчайшего животного, минимальная цена которого могла потянуть на… Впрочем, не буду называть цифру, поскольку, думаю, и так понятно, сколько здесь стоит мой Зверь. Правильно. Дорого. Очень дорого.

Это мы с ним уже проверяли. Не раз. По дороге в Шелинар — так называется этот замечательный город, в конюшне которого я сейчас и занималась прикладной живописью, — его три раза купили и только один раз украли, однако он не растерялся и приволок конокрадов, причем прямо к порогу местного отделения охраны правопорядка. Там все так обрадовались — оказалось, что этих несчастных уже давно никто поймать не может — и нам тут же выдали вознаграждение. Как говорится, мелочь, но приятно… А насчет торговли… может, мы и поступали не совсем честно, но никаких угрызений совести я не испытывала — наши «обманутые жертвы» до того, как стать таковыми, так настойчиво требовали продать им мое сокровище, что отказать им я просто не могла.

Так мы добрались до Шелинара — я прямым ходом, а Зверь короткими перебежками, от меня до новых хозяев и обратно.

— Господин Эльстан, а здесь водятся русалки?

Он, мягко улыбнувшись, пожал плечами.

— Не знаю, может быть. Но не бойтесь, они не опасны.

— Вот как? А я слышала совсем другое.

— Где?

Корд не мог уснуть уже трое суток. С одной стороны, оно и понятно — очень неудобно спать, когда руки скованы за спиной, а на ногах и шее — железные обручи, от которых тянутся тяжелые цепи, крепко вбитые в стену. Но с другой стороны, Корд не был новичком в подобного рода заведениях, и на каждую выдумку тюремщиков у него всегда находилась пара-тройка приемов, позволяющих сделать свое пребывание здесь если не комфортным, то, по крайней мере, пригодным для существования. А еще он отличался завидной выносливостью, недюжинной силой и поистине нечеловеческим здоровьем, благодаря чему и сохранял присутствие духа в течение всей своей богатой приключениями жизни.

Он глубоко вздохнул. Когда-то ему нравилось фантазировать на тему далекого-предалекого будущего. Вот он, седой и почтенный орк, глава гильдии… нет, пожалуй, главой гильдии магов к тому времени будет его сын или дочь — пусть с заботами управляются молодые. А он, великий магистр, отошедший от дел, будет сидеть в кругу своих многочисленных правнуков и рассказывать им о днях своей бесшабашной юности. О том, как уже будучи выпускником академии, дипломированным колдуном, сильным, но горячим и неопытным, зашиб на магической дуэли одного чопорного колдунчика, не разобрав, что это — единственный сын барона той земли, куда его направила гильдия. И тут же угодил в Гномьи Шахты — проклятый рудник, с которого даже мертвым нет выхода. Как невероятным образом оттуда сбежал, как научился воровать, чтобы заново поступить в Академию, и получить лицензию практикующего мага… А дети будут звонко смеяться и думать, что почтенный Корд рассказывает небылицы. Жаль. Хорошее было будущее. Только оно уже не понадобится — рудники рудниками, а из лап Инквизиции точно никто не выбирался.

Дверь с лязгом открылась, и в камеру швырнули бесчувственное тело его соседа. Тонкий молодой эльф, почти мальчишка, выглядел полной противоположностью крепкого высокого орка, но, тем не менее, его приковали к противоположной стене с той же тщательностью. Пленник представлял собой довольно жалкое зрелище. Длинные волосы цвета воронова крыла, липкие от пота и запекшейся крови, путались и падали на лицо, в котором сейчас очень трудно было уловить эльфийские черты, славящиеся своей красотой и совершенством. Тело покрывали раны, ожоги и прочие следы деятельности палача Великой Инквизиции. Юноша не шевелился и вообще не подавал никаких признаков жизни, но стражники с опаской косились на него, и, удостоверившись, что оковы прочно «встали» в крепления на стене, чуть ли не бегом поспешили к выходу. Дверь тяжело громыхнула, ударив по густой и вязкой тишине подземелья, но даже в этом гуле был отчетливо слышен трусливый топот чересчур резво удаляющихся стражников. Корд усмехнулся.

— На себя посмотри, клыкастый, — неожиданно прозвучало с противоположной стены, — думаешь, ты лучше выглядишь?

Орк обескуражено фыркнул и захлопал глазами. Эльф хрипло рассмеялся.

Засыпая на мягкой лежанке, организованной ведьмаком, я почему-то вспомнила первый день своего существования в этом мире. Тогда, когда я еще не знала, где я нахожусь. Тогда, когда меня встретил гном… Мудрый, всепонимающий Дварф…

…Я огляделась. Понимаю, что такое поведение со стороны выглядело более чем нелепо, но я искренне пыталась разглядеть, кому это карлик так несказанно обрадовался. Уж явно не мне, — с чего бы вдруг? — и само собой, не Зверю. Однако кроме нас с конем не было никого, кто мог бы нарушить гармонию дивного пейзажа, и не только около землянки, но и вообще в обозримом пространстве, из чего я сделала вывод, что, по всей видимости, произошла какая-то ошибка.

— Очень жаль вас разочаровывать, но, по-моему, вы обознались.

Не снимая с лица улыбки, человечек приподнял бровь. Зверь фыркнул. Я хотела на него шикнуть, дабы не потешался над хозяином — выглядело это действительно презабавно — но не стала, дабы не привлекать еще большего внимания к выходке своенравного скакуна. Впрочем, это и не требовалось — человечек и без того все заметил и улыбнулся еще теплее.

Молодой человек с задумчивыми карими глазами стоял у зеркала, примеряя парадный камзол. Вокруг него суетились портные, что-то подкалывали, подбирали, нашивали и распарывали, и не было этому конца и края. Но, казалось, ему не было до этого никакого дела — он крайне терпеливо выполнял все, не пререкаясь, не споря, и не жалуясь на долгое время примерки. Он размышлял. Надо сказать, последние несколько дней он только этим и занимался — остальные дела как-то незаметно, сами собой, отошли на второй план. У него было странное ощущение, что он что-то делает неправильно. Вернее, что он делает, он осознавал прекрасно, но что в этом неправильного, он никак не мог разобраться. И это его ужасно мучило. Он никогда не владел магией, он привык полагаться на разум — в обычном, человеческом смысле этого слова, и на свою интуицию — этого было вполне достаточно. Но сейчас все словно встало с ног на голову — внутренний голос кричал ему, что он неправ, а разум никак не мог понять, в чем. Такого разлада с ним еще никогда не было, и он очень надеялся, что скоро все встанет на свои места.

Он вздохнул. Можно, конечно, было не беспокоиться и просто подождать, когда его интуиция перестанет бить во все колокола и придет в норму, но… а что, если это случится слишком поздно? Если тогда уже ничего нельзя будет изменить? Но, с другой стороны — что изменить? А если это просто нервы, и больше ничего? То есть, все в порядке, а он один совершенно необоснованно разводит панику на ровном месте? Ведь кроме него, кажется, все счастливы, и никаких видимых причин для беспокойства нет… Но интуиция, она же его никогда не подводила… Он всегда точно знал, какое решение нужно принять, что нужно сделать, он никогда и ни в чем не сомневался. Даже еще в юности, бывая на охоте, он всегда знал, когда ему угрожает опасность, а когда — нет, и это, опять же, без всякой магии. И сейчас… уже не первый день, да что там — не первый месяц! — он чувствовал, что все идет не так. И, как ни странно, ничего не мог с этим поделать.

Его пытливый разум сразу же пасовал, стоило ему подумать о том, что его беспокоит, а все вокруг тут же принимались убеждать его, что ничего такого не происходит, что все — правильно. И мало-помалу он тоже стал в это верить. Но в последнее время то ли концентрация этого чего-то превысило допустимые нормы, то ли он научился, наконец, бороться с этим странным влиянием, по крайней мере, от него ушел покой и сон, оставив лишь ощущение болезненной неуверенности в своей правоте и… в окружающем мире. Нет, был, конечно, еще один вариант — что он просто сошел с ума, и у него началась паранойя, но этот вариант его совершенно не устраивал. Однако он прекрасно понимал, что как раз такое объяснение больше всего подходит к его ситуации.

Он застонал. Портные тут же испуганно замельтешили, начали за что-то извиняться, хотя их вины не было никакой.

— Что, нервишки шалят? — он вздрогнул, услышав насмешливый голос своего наставника, и тут же укололся на самом деле. — Или же вас кто-то обижает?

Граф Вальдос сегодня блистал как никогда. На королевскую охоту выехал весь свет Эвенкара, и настроение мага воды и воздуха было как нельзя более радужным. А как иначе, если его окружали прекраснейшие женщины королевства! Он слагал стихи, пел баллады, затыкая за пояс многих музыкантов, как бы невзначай перебирал струны, вызывая шквал аплодисментов, влюбленных взглядов и благосклонных улыбок. Он импровизировал, сыпал остротами, щеголяя в безупречном охотничьем костюме, пошитом у лучшего портного столицы — в общем, был на высоте.

Его беспокоили лишь две вещи. Первая — впрочем, это тревожило практически всех на этом празднике, — он, как и все, не был до конца уверен, появится ли очаровательная невеста Его Величества, юная Клементина, опоздание которой вносило еще более торжественную ноту в это и без того значимое событие, подогревая всеобщий интерес.

А вторая… Лотар, Архимагистр Светлой Гильдии, постоянно вертелся рядом в подозрительной близости от него, косо поглядывал и явно хотел что-то сказать или, еще чего хуже, приказать, и это что-то, кажется, было весьма неприятным. Как бы то ни было, у всех на виду Лотар ничего делать не собирался, а Вальдос предпринимал всевозможные действия, чтобы этого не случилось, не рискуя оставаться с Архимагистром наедине. Конечно, даром предвидения он не обладал, но неприятности чувствовал очень хорошо. И сейчас неприятности, как ни странно, у него почему-то ассоциировались именно с Лотаром. Правда, еще должен был появиться Его Святейшество Гаронд, что уже само по себе ничего хорошего не предвещало, но его-то как раз Вальдос не боялся совершенно, поскольку никаких дел с Инквизицией не имел и вроде бы ничего не нарушал. И теперь граф Рейнгард, стараясь избежать встречи со своим Архимагистром, делал все возможное, чтобы оставаться в центре внимания как можно дольше, что, впрочем, у него очень хорошо получалось.

Однако долго так продолжаться не могло — с минуты на минуту должен был вернуться с охоты король, и Вальдос, как хороший придворный, никогда не посмел бы притязать на славу «души компании» в присутствии Его Величества. Его утешало лишь то, что Лотару тоже были хорошо известны правила приличия, и он не посмеет нарушить веселье короля Рагнара.

Словно в ответ на его мысли, протрубил охотничий рожок, возвещая о появлении королевской кавалькады. Вальдос затаил дыхание.

Меня не покидало ощущения абсолютной нереальности происходящего. Зала, в которой мы оказались, ступив в портал, была наполнена призрачным светом, но не слепящим, а мягким, обволакивающим все вокруг. В центре этой залы, в высоком кресле, таком же белом, как и все остальное, словно Снежная Королева из сказки, сидела Этана.

Кстати, я не случайно привела именно это сравнение — богиня источала какую-то неземную энергию, ее многомудрые глаза словно смотрели в душу каждого из нас, видя нас насквозь, читая мысли и желания, наше прошлое, настоящее и, возможно, будущее, оставаясь при этом отстраненной, безучастной и… холодной.

Мои спутники на такую смену обстановки отреагировали относительно спокойно, если не считать Зверя, который принялся ржать, вскидываться, вставать на дыбы, потом даже сорвался с поводка и бросился к Этане. У меня душа ушла в пятки — не хватало еще, чтобы он ее затоптал своими копытами, богоборец не в ту сторону! Мало того, что на меня бы тогда повесили убийство богини, а их и так осталось всего ничего, так я еще и домой бы потом никогда не смогла бы вернуться.

Я пыталась усмирить его, но он словно обезумел. Однако, Этану это нисколько не испугало, только, кажется, удивило — с ее лица мгновенно слетело невозмутимое выражение, тонкая бровь поползла вверх, глаза широко распахнулись, даже рот слегка приоткрылся.

К счастью, убийство богини, видимо, не входило в планы моего сумасшедшего скакуна, что меня несказанно обрадовало. Он принялся носиться по зале, подбегая к Этане почти вплотную, совал свою морду ей в лицо, после чего с обиженным ржанием делал еще несколько кругов, не обращая внимания на мои окрики. В конце концов, уже не надеясь быть услышанной, я заявила, что больше не хочу иметь с ним ничего общего, и это, как ни странно, сработало. Зверь остановился как вкопанный и воззрился на меня с такой мольбой и страданием, что тут же был прощен.

Вальдос проснулся, с удивлением обнаружив, что небо за окном несколько посветлело — вместо пугающей густой черноты в маленькое окошко пыталось втиснуться не менее пугающее серое марево, и у него это иногда почти получалось. Сплошная стена тяжелых туч вползала в комнату густым туманом, изредка роняя на пол капли дождя, которые упрямо не хотели оставаться снаружи и время от времени делали вполне удачные попытки преодолеть границу, представленную крепким подоконником.

Граф Рейнгард потянулся и встал с постели, прислушиваясь к своим ощущениям. От недомогания, которого он едва не принял вчера за смертельную болезнь, не осталось и следа, только нога еще немного болела, но не до такой степени, чтобы нельзя было ходить. Завернувшись в одеяло, опираясь на крепкую мебель, он осторожно побрел к выходу.

Проходя по коридорам орочьей избушки, он озирался по сторонам, с интересом рассматривая убранство комнат. Дерево. Крепкое дерево и камень. Еще глина и солома. И немного грубой ткани, выделанная кожа, шкуры и перья. Вот, собственно, и все составляющие этого диковатого, первобытного, но, вместе с тем, очень жизнеутверждающего уюта. Странно, он привык к ослепительной роскоши, к которой привык с детства, и даже не представлял, что можно жить счастливой полноценной жизнью, не имея всего этого. Но здесь, в этом домике, среди примитивных фигурок, вырезанных из дерева и кости, или вообще, связанных из соломы, он чувствовал себя спокойно и хорошо, как никогда.

Вальдос толкнул тяжелую дверь и вышел на крыльцо. На улице действительно уже было совсем светло, вероятно, настало утро. Так значит, тогда и правда была глубокая ночь? Сколько же он ехал? Это же совсем рядом со столицей… Он потряс головой, но пожалел об этом — в ушах тут же зашумело, и он вынужден был прислониться к стене.

— Какие люди! — услышал он до боли знакомый женский голос. — Граф Рейнгард собственной персоной! Ну, теперь мне все ясно. А я думаю, кто же смог пересечь границу зоны, так хитро заколдованной, что не то, что зверь не проскочит — муха не пролетит! Но есть две категории людей, для которых нет ничего невозможного. Это гении и идиоты.

По плану Этаны, не доезжая до Эвенкара, нам нужно было завернуть в придорожную таверну и встретиться с ее человеком, который должен будет снабдить нас дополнительным снаряжением, дабы богине не пришлось привлекать к нам, — и, конечно же, к себе, — лишнее внимание, пересылая все, что нам потребуется, через портал. Честно говоря, меня это несколько успокоило — въезжать в город я предпочла бы в какой-нибудь крытой повозке, не щеголяя вороным конем, порядочным количеством оружия, и, наконец, самими собой — при нашей довольно приметной внешности было бы очень трудно проехать незамеченными.

— Ребята, у меня идея! — объявила я.

Зверь тут же возмущенно заржал, видимо, догадываясь, чему я клоню — с момента нашего появления в этом мире и до сих пор, все мои подобного рода возгласы заканчивались его незамедлительным перекрашиванием.

— Да, Зверь, прости, но ты прав! — рассмеялась я, обнимая скакуна за шею. Он фыркнул, но больше для проформы — краситься он, конечно, не любил, но к любым проявлениям внимания к собственной персоне был очень чувствительным.

Я потрепала его по красивой гриве.