Один из наиболее выдающихся представителей английской художественной прозы, Норман Льюис стал романистом сравнительно недавно. Журналист и этнограф, он объездил десятки стран различных континентов и хорошо известен в Англии как автор ярких путевых очерков и корреспонденций. Богатые наблюдения и большой жизненный опыт, широта знаний наложили свой отпечаток на все книги Льюиса, в каком бы жанре он ни выступал.

Место действия первого романа Льюиса — «Самара» (1949), как и одного из лучших и зрелых его произведений, «Зримая тьма» (1960), — «Алжир. Одинокий паломник» (1953) рисует сложный узел борьбы в Лаосе. Замечательный роман, «День Лисицы» (1955) показывает франкистскую Испанию. «Вулканы над нами»

[1]

(1957) блестяще изображает обстановку в Латинской Америке 50-х годов. В настоящее время писатель закончил роман о Кубе.

Льюис никогда не пишет с чужих слов. Убежденный реалист, он рисует всегда то, что превосходно знает, глубоко изучил.

Норман Льюис валлиец. Его черные глаза и волосы сразу выдают в нем кельта. Он родился в Англии в 1908 году и прошел нелегкую житейскую школу. Благодаря выдающимся способностям и большому упорству, сын рабочего на ферме, выросший в нужде, пробил себе дорогу к знаниям и глубокой культуре.

Блестящий стилист, Льюис прошел прекрасную литературную выучку. Он рассказывает сам, как, будучи юношей, в дни безработицы зачитывался русскими классиками — Тургеневым и Чеховым, Толстым и Горьким. В последующие годы Льюис увлекся Хемингуэем.

Я уже две недели сидел в мексиканской тюрьме в Мериде, когда однажды утром тюремный надзиратель просунул мне в камеру номер «Герольдо де Юкатан» с огромными заголовками на первой странице, возвещавшими о готовящейся революции.

В Гватемале ждали вторжения из соседней страны и вслед за тем государственного переворота. Об этом сообщалось не в виде предполо — жения, а как о заранее решенном и несомненном факте, как о бое быков или крупном футбольном матче, скажем, команды Гвадалахары против Мехико. Примерно через неделю, писала газета, военные части поднимут восстание и будут поддержаны гватемальскими эмигрантами и иностранными добровольцами, которые вторгнутся в Гватемалу с юга. Обсуждая истинные поводы для новой революции и ее шансы на успех, автор статьи не скрывал сарказма. Это меня не удивило; газета была левого направления и симпатизировала Вернеру, нынешнему правителю Гватемалы. Сам Вернер называл себя прогрессивным либералом, но почти все считали его красным, и к тому же самого неистового толка.

Значит, и для Вернера ударил час. Если вы попросите меня назвать сразу, не раздумывая, латиноамериканского диктатора, которому удалось умереть у себя на родине и в собственной постели, я не сумею вспомнить ни одного. Они приходят к власти, чтобы расчистить путь для иностранных капиталов или обеспечить этим капиталам сохранность, после чего обычно начинают хозяйничать в стране, как в своей собственной вотчине. Они беспечально живут под охраной вооруженных головорезов, произносят громкие речи, принимают парады, но в один прекрасный день, когда они меньше всего об этом думают, становятся мишенью для пуль (я не считаю тех немногих, кто бежит за границу и доживает там свой век, окруженный презрением). Когда диктатор перестает быть диктатором, весь мир узнает о награбленных им сокровищах, о гаремах из юных наложниц, о подлогах и мошенничествах, о кровавых застенках.

Новый властитель, пришедший на смену старому, повествует в это время с очаровательной улыбкой о реформах, которыми он собирается осчастливить страну.

С Вернером получилось несколько иначе.