Введите сюда краткую аннотацию
1
Не знай читатели Грэма Грина прежде всего как романиста, он сохранился бы в их памяти как талантливейший литературный обозреватель, кинокритик и эссеист ХХ века. Рецензируя первый том монументальной биографии Генри Джеймса, принадлежащей перу Л. Эделя, Грин с присущим ему проницательным остроумием заметил:
В каком-то смысле этот том является пробным камнем, поскольку материалы для него по большей части почерпнуты у самого объекта исследования, в его неотразимо обаятельных и полных лукавства книгах «Маленький мальчик и другие» и «Записки сына и брата». Мистер Эдель, человек весьма компетентный и лишенный благоговейного трепета перед своим героем, умело проникает сквозь созданную им дымовую завесу, не позволяя Джеймсу раствориться в сиянии его писательской славы
.
За подобной же дымовой завесой всю жизнь таился и сам Грэм Грин, лишь иногда позволявший любопытным журналистам, а впоследствии и биографам бросить беглый взгляд на те или иные события своей личной жизни (будь то душевные травмы или безрассудные поступки, вроде игры в русскую рулетку) — и не дававший угаснуть интересу публики к собственной персоне. Завершается вышеупомянутая рецензия словами, которые сегодня вполне могут быть отнесены и к самому Грэму Грину. Полагая, что Эдель продолжит жизнеописание Г. Джеймса, и размышляя о том, как непросто будет биографу осветить зрелые годы писателя, который и сам скупился на слова, когда об этом заходила речь, Грин говорит:
Именно этот период жизни Генри Джеймса, скрытый за фасадом его общественной деятельности, <...> изобилует неясностями, напоминающими зачехленную мебель в роскошном особняке. Однако вскоре вспыхнет свет, покровы будут сдернуты, и даже сам автор, который с такой невероятной истовостью раскапывает тайны в романе «Священный источник», не сможет предъявить претензии своей серьезной и добросовестной ищейке, случись ей обнаружить то, о чем, по его мнению, не принято говорить вслух.
Однако сам Грэм Грин не проявил подобной снисходительности к сыскной работе биографов, которые со временем взялись и за него. Впрочем, к началу 70-х годов он, похоже, согласился с мыслью (или поддался уговорам семьи), что лучший способ отвадить непрошеных следопытов — это самому заказать авторизованное жизнеописание. Официальным биографом был избран Норман Шерри, автор двух научных трудов о Джозефе Конраде, которые Грин прочел с восхищением. Для Шерри, преподававшего тогда английскую литературу в ничем не примечательном университете города Ланкастера, это стало столь же ярким событием, каким бывает в жизни провинциального актера неожиданное приглашение на ведущую роль в голливудской киноэпопее.
2
Пожалуй, уже стало общим местом, что молодые люди того же поколения и социального статуса, что и Грэм Грин, выросшие на буржуазных приключенческих и героических книгах Р. Киплинга, Дж. Хенти {{Джордж Хенти (1832—1920) - английский писатель и журналист, автор приключенческих рассказов для мальчиков.}} и Р. Хаггарда и воспитанные в духе патриотизма в английских частных школах, отчасти чувствовали себя обманутыми или виноватыми из-за того, что по молодости лет не воевали на Первой мировой. Ради морального удовлетворения и с целью «испытать себя» они искали приключений в далеких землях или уходили добровольцами на гражданскую войну в Испании. Рискованные и полные лишений странствия Грина по Либерии и Мексике, нашедшие отражение в книгах «Путешествие без карты» и «Дороги беззакония», как нельзя лучше вписываются в эту схему. Если Грин воздержался от участия в гражданской войне в Испании (после ряда неудачных и довольно вялых попыток войти в контакт с басками), то лишь потому, что ему была далека идеология обеих сторон. В ту пору большинство католиков становилось на сторону Франко, поскольку он защищал святую церковь от гонений республиканцев, однако Грину были ненавистны фашистские диктаторские режимы. Его романы 30-х годов, и «серьезные» и «развлекательные», исполнены сочувствия к эксплуатируемым и неимущим, что вполне соответствовало левым политическим взглядам, модным в то время в литературных и академических кругах, но социалистом Грин все-таки не был. Он сам объяснил это в «Путешествии без карты»: «Меня всегда мучает противоречие: я убежден, что жизнь должна быть лучше, чем она есть, и в то же время верю, что всякое видимое благополучие непременно скрывает темную изнанку»{{ Перев. с англ. Е. Голышевой и Б. Изакова.}}. Грин был одним из тех немногих литераторов, кто отказался отвечать на знаменитую анкету «Война в Испании: моя писательская позиция» (1937).
Учитывая все это, можно было бы ожидать, что Грин, как и его собрат по католической вере и приятель Ивлин Во, будет активно стремиться на фронты Второй мировой войны, особенно после заключения советско-германского пакта о ненападении, когда (по слову Гая Краучбека, персонажа Ивлина Во) «враг наконец предстал в полный рост»{{ Гай Краучбек - герой трилогии И. Во. «Вооруженные люди» (1952), «Офицеры и джентльмены» (1955), «Безоговорочная капитуляция» (1961).}}, то есть фашистский и коммунистический режимы явили себя этаким двуглавым монстром. В автобиографии «Пути спасения» Грин сообщает, что он записался добровольцем в пехоту, но затем попросил полугодовой отсрочки, чтобы закончить роман «Сила и слава». Однако, как удалось установить и Шерри, и Моклеру, даты не сходятся: роман был закончен до того, как Грина пригласили на собеседование в комиссию по вербовке добровольцев. Шерри великодушно объясняет это несовпадение тем, что писатель захотел подсобрать денег на содержание семьи, но всего вероятнее, сделав красивый жест в духе Джорджа Хенти, Грин все-таки решил, что как человек неорганизованный он не создан для полковой жизни и военной дисциплины (как и Ивлин Во, которому пришлось убедиться в этом на собственном болезненном опыте), и отложил зачисление на военную службу в надежде, что со временем ему подвернется нечто более интересное и менее сковывающее его свободу.
Грин попытался заинтересовать официальные круги идеей включения в успешно действующую программу «Война глазами художника» проекта «Писатели-фронтовики», который для него стал бы идеальной возможностью и самому понюхать пороху, и сохранить при этом личную свободу (много позже он возьмет на себя подобную миссию в Юго-Восточной Азии). Однако эта идея не получила поддержки, и весь его военный опыт свелся к гражданской обороне — к дежурствам на крышах во время ночных бомбежек Лондона (что, откровенно говоря, в ту пору было куда более опасным и захватывающим делом, чем пребывание в зоне военных действий). Грин даже испытывал определенное удовольствие, когда бродил по улицам под звон подметаемого стекла и думал о том, что прошедшей ночью удалось сорвать еще один кон, играя в прятки со смертью, а также не без злорадства наблюдал, как расползается под бомбами архитектурная ткань Лондона, усматривая в этом Божью кару за упадочное развитие цивилизации.
Месяца за два до призыва на военную службу Грин принял предложение занять некий пост в Министерстве информации (а может статься, и сам добился подобного назначения — над этим эпизодом все еще висит дымовая завеса). По замечанию Шерри, это был довольно неожиданный шаг, поскольку сравнительно недавно Грин поднял на смех поэта Стивена Спендера за то, что тот устроился на такую же непыльную канцелярскую работу. Однако сия непоследовательность не помешала Грину высмеять Министерство информации в рассказе «По горло в работе». В этой маленькой изящной вещице, литературные достоинства которой особо отмечает Моклер, писатель направляет свое насмешливое перо и против самого себя. В разгар битвы за Англию, когда Европу уже топчет кованый фашистский сапог, главный персонаж рассказа по имени Скейт председательствует на собрании Комитета по книгоизданию, повестка дня которого включает следующие пункты:
1. Процедурные вопросы.