1.

 Кто же стремится к ясности, тому надлежит избегать определений и прочих операций с понятиями, и употреблять слова как они есть, в их первоначальных значениях, приданных им заранее, а вместо рассуждений и выводов лучше использовать больше примеров.

Например, если говорить о

занятиях

, то их подразделяют обычно на полезные, бесполезные и вредные. И, как правило, никто не возражает против такого деления. Есть даже писатели, которые уже написали по нескольку книг о вреде того или иного занятия и планируют написать еще, поскольку подобные книги неплохо расходятся. Но пытался ли кто-нибудь из этих писателей рассуждать следующим образом. Допустим, такое-то лицо все свободное время посвящает такому-то вредному занятию. Это, конечно, плохо. А если запретить ему предаваться этому занятию? Что тогда будет? Не случится ли так, что это лицо начнет причинять еще больший вред и себе, и своим близким, и всем окружающим, и обществу в целом?

Сомнительно, чтобы кто-то из этих писателей пытался рассуждать таким образом.

И это только то, что касается безусловно вредных занятий. Что уж говорить о просто бесполезных?

Вот пример бесполезного занятия: спорить о том, где лучше — внутри или снаружи. Казалось бы, что об этом спорить? Ведь это извечный спор, он ведется чуть ли не с сотворения мира, ну уж, по крайней мере, с того момента, как появились соответствующие понятия. Те, кого тянет наружу, утверждают, что там, якобы, больше свободы, это их излюбленный довод. А те, кого тянет внутрь, отвечают, что свобода — это совсем не то, что бегать по Поверхности и кричать: «О-го-го!».

[1]

Следовательно, внутри свободы больше.

Чемоданных жителей нередко сравнивают с муравьями или пчелами.

[6]

В основе этого сравнения лежит ряд, хотя и относительно достоверных, однако весьма поверхностных и в конечном счете ненаучных наблюдений.

[7]

Действительно, коллективизм и трудолюбие этого народа общеизвестны и даже вошли в пословицу.

[8]

Если бы в чемоданах не действовал Закон «О труде», предписывающий, в частности, обязательный ежедневный отдых, то многие были бы готовы хоть круглые сутки трудиться на пользу общества, благо день в чемоданах ничем не отличается от ночи.

[9]

Однако на этом и оканчивается сходство чемоданных жителей с вышеупомянутыми насекомыми.

[10]

В отличие от этих неразумных тварей,

[11]

которые трудятся, сами не зная зачем и почему, скорее подчиняясь природному инстинкту, нежели доводам разума и осознанной необходимости, обитатели чемоданов не только отдают себе полный отчет в том, чем они заняты в данный момент, но и яснейшим образом осознают как ближайшие, так и самые отдаленные цели и перспективы своей деятельности.

[12]

Даже грудному младенцу в чемоданах известно: оказавшись на новом месте, первое, что нужно сделать — это позаботиться о коммуникациях, а проще говоря, прорыть тоннели, проложить дороги, навести мосты, наладить работу транспорта и связи.

[13]

С этим в чемоданах справляются в считанные минуты.

[14]

Затем, столь же оперативно, расчищается место для строительства, после чего наступает этап первоначального обустройства. Он также не занимает много времени, хотя, в историческом смысле, играет весьма важную роль, ибо лишь с момента его успешного завершения начинается период собственно исторического развития, когда общество наконец вступает в эпоху всевозможных доработок, подгонок, переделок, частичных улучшений и коренных переустройств, которая слагается из жизней многих и многих поколений и может длиться бесконечно, если исключить вмешательство посторонних факторов.

[15]

Внешне чемоданные жители также не обнаруживают сходства ни с одним из известных видов насекомых, разве что в толпе и с большого расстояния.

Вблизи же чемоданные жители выглядят практически так же, как и люди, проживающие вне чемоданов,

Слово «логика» чаще всего употребляют в переносном смысле. Например, говорят: «Поражение Наполеона было предопределено логикой истории», или: «В действиях этой обезьяны прослеживается определенная логика», — как если бы история или обезьяна обладали логосом и могли самостоятельно объяснить, что происходит.

На самом же деле слово «логика» может быть истолковано двояко. Это понятно из того, что логика есть наука о логосе, а слово «логос», в свою очередь, само имеет два значения. Поэтому, в зависимости от того, какой именно логос имеют в виду, и определяется значение слова «логика».

[21]

Иногда же приходится слышать, как слово «логика» употребляют совершенно некорректно и даже просто неграмотно, а именно когда говорят о «логике вещей». Хотя логика и имеет определенное отношение к вещам (примерно такое же, как медицина вообще — скажем, к лечению зубов и изготовлению зубных протезов), однако для того раздела логической науки, который занимается собственно вещами, давно уже существует особое название — «логистика». К тому же за последние годы логистика сделала гигантский скачок в своем развитии и уже начинает проявлять интерес не только к собственно логическим, но и к искусственным вещам. Во многих отношениях она уже не делает между ними различий.

[22]

Поэтому говорить «логика вещей» там, где следовало бы сказать «логистика», равносильно тому, чтобы вместо специального термина «стоматология и протезирование» на всех вывесках писать «медицина зубов». Это выглядит наивно и безграмотно, не только с точки зрения соответствующих наук, но даже и с точки зрения литературного языка.

Да и зачем приписывать слову «логика» еще третье значение, когда и без того достаточно недоразумений с двумя? Не лучше ли подумать о том, как выйти из этих, уже имеющихся недоразумений?

[23]

1.

 Щедро одарив чемоданных жителей средствами труда, благосклонная природа не обделила их и талантами. Чтобы составить жизнеописания всех выдающихся чемоданных жителей, понадобились бы сотни томов. Но, как известно, не всякий талант достоин того, чтобы служить образцом для подражания. Например, Плутарх полагает, что умно сказал Антисфен, услышав об одном афинском жителе, что он хороший флейтист: «А человек он скверный; иначе не был бы он таким хорошим флейтистом».

[70]

Поэтому, приступая к составлению жизнеописаний, надо сто раз подумать, прежде чем остановить свой выбор на той или иной персоне, неоднократно задавая себе вопрос: а заслуживает ли она, при всех ее несомненных достоинствах, того, чтобы ее дела и мнения делать предметом обсуждения вне чемоданов? Только после этого можно приступать к писанию биографий.

Эта книга содержит биографии Упендры и Чемодасы, двух выдающихся чемоданных жителей, не схожих ни в одной из своих добродетелей, но при том бывших чрезвычайно полезными своему отечеству, причем даже не столько кротостью и справедливостью (а эти качества выше всех прочих ценятся в Чемоданах), сколько прежде всего способностью переносить ошибочные суждения народа и товарищей по положению с такой же легкостью, как и свои собственнные. А о том, достигли ли мы нужной цели, можно будет судить по завершении нашего сочинения.

2. 

О рождении Чемодасы в Чемоданах существует немало легенд. Согласно одной из них, его прадед по материнской линии был выдающимся законодателем. Если верить этой легенде, то именно он дал чемоданным жителям законы и установил государственный строй, смешав в нем элементы разных политических систем, вполне целесообразно для согласия и благополучия граждан. Однажды его внучке приснилось, что она родила льва, и через некоторое время она действительно, причем совершенно неожиданно для всех, родила Чемодасу. Телесных недостатков у него не было; только голова была продолговатая и несоразмерно большая. Вот почему, как объясняет легенда, он изображается почти на всех статуях без головы, — очевидно, потому, что скульпторы не хотели представлять его в позорном виде. Но есть и другие объяснения этому факту.

Впрочем, учитывая распространенность имени Чемодаса (в Чемоданах так зовут чуть ли не каждого четвертого), вполне возможно, что в этой легенде имеется в виду совсем другой гражданин.

1.

 Прошло два дня. Чемодаса с головой погрузился в работу, стремясь наверстать упущенное. Но отчего-то с каждым часом ему становилось все скучнее. В конце концов и работа стала не в радость.

«А не проведать ли мне Упендру? — вдруг подумалось ему. — Как-никак, целых два дня не виделись». От этой мысли скука сразу прошла. Не дожидаясь конца рабочего дня, Чемодаса живо собрал свои вещи, натянул колпачок, и ноги сами понесли его по знакомой дорожке.

2.

 В домике Упендры было пусто. «Должно быть, пошел прогуляться», — решил Чемодаса. Он быстро обежал все окрестные улицы, но Упендру нигде не встретил. «Не иначе, как уже вернулся. Наверное, мы с ним где-нибудь разминулись». Он вернулся к дому. Но Упендры там все еще не было. Чемодаса забеспокоился: «А что, если он умер? И его уже похоронили? А я даже с ним даже не простился!»

— Эй! Ты что там ищешь? — раздался вдруг голос Упендры.