Эта книга воспоминаний принадлежит перу профессионального литератора. Автор ее Л. Д. Любимов, много лет проведший вдали от родины, повествует о сложных процессах, происходивших в кругах русских эмигрантов в Париже.
Материал, охваченный его памятью, исключительно обширен: разложение и конец царского режима; жизнь на чужбине русских белоэмигрантов, которые не приняли Октябрьской революции; французская парламентская жизнь; Париж, оккупированный гитлеровцами; участие некоторых русских эмигрантов и их детей в движении Сопротивления; возвращение на родину после долгих и мучительных раздумий и глубокого душевного кризиса.
Автор встречался со многими выдающимися представителями русской культуры. Читатель найдет в книге много фактов, относящихся к ним, живые характеристики таких людей, как Куприн, Бунин, Шаляпин. Рахманинов, Коровин, Алехин и многих других.
Это было в 1949 году. Я приехал из Москвы в Ленинград и, взволнованный, утомленный переживаниями, охватившими меня в этом городе, зашел к вечеру в Русский музей. Там с новой силой нахлынула на меня волна воспоминаний…
В одном из залов нижнего этажа я остановился в изумлении: передо мной во всю стену висела репинская картина «Государственный совет». Какая неожиданность! Я не знал, что это полотно в Русском музее, и никогда не видел его в оригинале, хоть и изучил подробно в далекие времена. Свежесть, блеск репинских красок по-новому оживили для меня знакомую композицию. Несколько минут я смотрел на нее издали, затем подошел поближе, пристально вглядываясь в лица сановников Николая II. Мне всегда казалось, что репинское искусство достигло наибольшей силы и остроты именно в этих портретах, отражающих целое мировоззрение ушедшей эпохи. В этот день я был так возбужден, что мне и впрямь почудилось, будто в зале — живой Победоносцев с его мертвым взглядом и тонкими сухими губами, а надменный Витте непроницаемо усмехнулся, встретившись со мной глазами…
Я сел против картины и долго смотрел на нее, настолько занятый своими мыслями, что не заметил, как рядом со мной уселись еще двое посетителей. Их оживленный разговор вскоре прервал мое раздумье.
— Да нет же, — говорил один, — красная лента — это Станислава. А вот синяя — какая?
— Голубая, — отвечал другой, — это, вероятно, андреевская, раз в ней сам Николай. А синяя — не знаю. Может быть, Владимир?
