Две параллельные линии частной железной дороги, пересекая северные окрестности Токио, пролегают по равнине Мусасино. Перенаселенная столица с каждым годом обрастает все новыми окраинами, поэтому в электричках всегда многолюдно, особенно по утрам и в конце рабочего дня.

Но все же есть еще по этой дороге и глухие местечки, которые, правда, не выглядят совсем пустынными, но еще не превратились в оживленные поселки. Тут встречаются и тенистые дубравы и кленовые рощи, среди которых нет-нет да и засереет старая проселочная дорога. А по соседству с крестьянскими домишками, скрытыми в глубине рощ, выросли современные жилые дома в несколько этажей — в старинный пейзаж Мусасино причудливо вплетаются кусочки нового Токио.

Вечером здесь удивительно красиво. В сумерки поля и лес одеваются в густую синь, а даль застилает белая дымка тумана. Когда догорает заря, на фоне пылающих облаков четко вырисовывается черный силуэт остроконечной церковной башни. Вид этой башни в лучах заката заставляет что-то шевельнуться в душе даже тех людей, которым чужды религиозные чувства. Днем на ней ослепительно сверкает золоченый крест, и белые ее стены на фоне леса и бурых полей тоже будто излучают свет. Но особенно величественными и живописными выглядят контуры церкви по вечерам.

Ночью здесь тихо, тоскливо. Пройдешь единственную улицу, где выстроились в ряд маленькие магазинчики, и уже не горят фонари и молчаливо тянутся вдоль дороги темные ограды. А дальше лес, поля — совсем сельский пейзаж.

Вот кончается новая дорога, и ее сменяет старая, которая часто петляет между полями и лесом. От этой дороги разбегаются еще дорожки, почти все уводящие в лесную чащу. Кое-где на пути встречаются отдельные крестьянские домики, но ориентироваться лучше всего по статуе Дзидзо, что одиноко стоит у самой дороги.

«Хилман» тоже недолго просуществовал и был заменен малолитражным «рено».

Во дворе у Ясуко есть укромное местечко, где можно укрыть любой автомобиль, — площадка под густой листвой кленов и омелы; эта листва надежно заслоняет его от постороннего глаза даже днем.

Оставив здесь машину, отец Билье направляется прямо в дом.

Приезжает он в разное время и остается иногда на час, иногда часа на три, а иногда и на целый день. И хотя поселок днем кажется вымершим, зоркие глаза соседей всегда замечают приезд и отъезд благочестивого патера.

Встречаясь с соседями Ясуко, отец Билье неизменно отвечает на поклон любезной улыбкой, склоняет немного голову и говорит: «Здравствуйте!»

Итак, на протяжении почти десяти лет после войны в доме Ясуко происходило много странных вещей, которые уже известны читателю.

Небезынтересно поэтому познакомиться с прошлым Эбара Ясуко.

Родилась она в 1918 году на острове Сикоку. Дед ее принадлежал к сословию мелких самураев и находился на службе у знаменитого князя, поднявшего в первые годы Мэйдзи восстание. После подавления восстания и упразднения княжества дед стал заниматься земледелием. Отец Ясуко бросил землю и начал учительствовать. Он часто менял место жительства, пока не обосновался близ Киото. Мать Ясуко была учительницей музыки на кото

[3]

. У родителей Ясуко было пятеро детей, Ясуко родилась второй. Девочка она была способная, но не очень привлекательная, и мать говорила, что ей нужно дать образование, чему-нибудь выучить, чтобы она не пропала, если останется одинокой.

По пути искусства Ясуко не пошла, она выбрала профессию отца. После окончания женского педагогического колледжа стала учительницей родного языка в местной школе. Спустя несколько лет она переехала в Токио и вскоре устроилась в известную частную школу Ринко, находившуюся в западной части столицы и принадлежавшую испанским миссионерам. Эта случайная служба определила дальнейшую судьбу Ясуко.

В этой школе она приняла христианство. Трудно сказать, что толкнуло ее на этот путь, возможно, религиозная атмосфера, царившая в школе, но, так или иначе, она вскоре стала одной из самых ревностных христианок. Пожалуй, этому помог священник-иностранец, являвшийся в школу вести богослужение. Это был Рене Билье — высокий, худощавый каноник из церкви святого Гильома.

Итак, отец Билье имел основания заходить к Ясуко запросто. Она знала, что это благодаря его стараниям ей преподнесли в подарок и дом и участок, и считала себя ему обязанной. Ведь в подобных случаях человек всегда чувствует себя в долгу.

Это началось в тысяча девятьсот сорок восьмом году.

Кроме малолитражной машины отца Билье, во дворе у Ясуко глубокой ночью стал появляться небольшой грузовичок.

Дорожка к дому узкая, и грузовичок с трудом пробирался к боковым воротам, через которые и въезжал во двор, где его всегда ставили среди густых зарослей.

Глубокая ночь, все вокруг спит. Грузовик останавливается, с него соскакивают трое или четверо здоровенных парней. Лиц их не видно, но все высокого роста.

Лесок, окружающий церковь святого Гильома, напоминает многие живописные уголки на равнине Мусасино. Жизнь в церкви начинается очень рано: летом — едва забрезжит рассвет и первые лучи солнца осветят крест, а зимой — когда совсем рассветает.

Кельи священнослужителей находятся на втором этаже. Они расположены по обе стороны коридора. В половине шестого все встают.

— Слава Иисусу Христу!

— Иисус, Мария и святой Иосиф, этот день и всю жизнь свою вам вручаю…

Встав у кроватей, все шепчут молитву. В шесть часов начинается утренняя месса.

Это случилось четвертого апреля, около восьми часов утра, у мостика через Генпакудзи.

Вдоль речки проходила местная крестьянка.

Местность здесь на протяжении веков почти не изменилась — те же красноземы, рощи, огороды и опять рощи. Примерно в двух километрах к северу находится станция городской железной дороги О., и почти на таком же расстоянии к югу лежит городок Така-кура. Когда-то тут пролегал старинный тракт, и на месте теперешнего городка стоял большой заезжий двор. Все, кто держал путь из Эдо в Кюсю или Синею, обязательно останавливались в нем на ночлег. За послевоенные годы волна нового строительства докатилась из Токио и сюда, и теперь в Такакура были и своя клиника, и промышленные предприятия, и торговые фирмы. Новостройки постепенно теснили старые обжитые районы.

Крестьянка медленно брела вдоль речки от станции к городу. Сюда еще новые дома не дошли. Здесь сохранились и рощи, и поля, и разбросанные то тут, то там крестьянские хижины, крытые соломой.

Дорога, соединяющая станцию с городом, в середине пути пересекала речку. У самого мостика стоял небольшой синтоистский храм. Движение тут было не очень оживленным, лишь изредка по мосту проходили автобусы или легковые машины.

Руководителем оперативной группы был назначен старший инспектор первого сыскного отдела департамента полиции Сайто. Группа делилась на восемь звеньев по два человека: каждое звено состояло из одного представителя департамента полиции и одного сыщика такакурского полицейского управления. Таким образом, всего в группе было семнадцать человек.

Местопребывание Икута Сэцуко в течение двух последних дней перед смертью, со второго апреля до четвертого, установить не удалось. В эти дни никто с ней не встречался, и тетка ее тоже не видела.

Итак, либо она случайно встретилась с человеком, с которым была в близких отношениях, и отменила свое предполагаемое посещение тетки; либо она нарочно сказала о двоюродном брате и о тетке квартирной хозяйке, а сама отправилась на любовное свидание; либо, наконец, ее увезли насильно.

Родители убитой жили в Нагоя. Там в эти дни она тоже не появлялась.

С кем же провела она эти два дня? Очевидно, с близким ей человеком.

С начала расследования этого дела полиция водила прессу за нос. Газетчикам ничего не удавалось узнать.

Всем было известно, что убитая работала в авиакомпании ЕАА, а до этого — воспитательницей в детском приюте церкви святого Гильома. Поэтому газеты старались получить материал в этих учреждениях.

В авиакомпании на все вопросы отвечали стереотипно: Икута Сэцуко поступила к нам сравнительно недавно, и компании о ее личной жизни ничего не известно.

Безусловно, репортеры не упустили случая подробно расспросить сослуживцев убитой.

Те отвечали примерно следующее:

Старший сыщик Фудзисава числился в первом отделе уголовного розыска, то есть занимался расследованием убийств. За его плечами был немалый стаж работы — более двадцати лет.

Фудзисава раскрыл уже не одно преступление, и как только возникало трудное дело, оно почти всегда поручалось ему. Говорят, что современный сыск основан на научных методах, однако не всегда и не обязательно это так. Люди способные, имеющие «нюх», часто действуют по-своему.

В данном деле Фудзисава уцепился за ниточку, ведущую от «рено», и никак не мог от нее отказаться.

Еще в самом начале было высказано предположение, что убитая была доставлена к реке на машине, и Фудзисава начал с этого предположения. Он проверил машины, которые, по свидетельству очевидцев, проезжали здесь в ту ночь. Это были, например, машины, отвозившие домой кельнерш из баров Синдзюку и Гинза и служащих фирм, засидевшихся на банкетах. Все эти такси и частные машины подверглись тщательной проверке. Оставался лишь «рено», стоявший неподалеку от места происшествия с погашенными фарами.

Конечно, церковью нужно было заняться поосновательнее, но… с максимальной осторожностью. Что ни говори, все-таки иностранцы да еще служители культа. Мог возникнуть международный скандал, если превысить свои полномочия.

После убийства прошел месяц. Все уже решили, что розыски убийцы зашли в тупик. Однако наиболее пронырливые репортеры продолжали неустанно следить за ходом дела — загадочная смерть стюардессы продолжала привлекать внимание общественности. И газетчики не теряли надежды: а вдруг запутанный клубок начнет разматываться?

Сано заявился в такакурское управление полиции к вечеру. Тут ему встретился коллега из отдела происшествий.

— Послушай, Сано, — зашептал он, — понимаешь, Фудзи ведет себя очень странно…

Фудзи — так репортеры называли между собой старшего сыщика Фудзисава. Они прекрасно знали: если хочешь что-либо узнать, надо следить именно за ним.

Совещания оперативной группы, как правило, происходили ежедневно в пять часов, когда все сыщики отчитывались о проделанной за день работе. Однако для Фудзисава делалось исключение. Он редко являлся к этому времени.