— Нет, Алексей Дмитриевич, не могу! Как хотите!

— Полина Антоновна, вы нас подводите!

— Почему? Что, на мне свет клином сошелся? Дайте кому-нибудь еще. Предмет я вести согласна, а классное руководство… Нет! Я устала.

— Да, работа большая.

— Ну вот. А я устала.

Сколько раз в прежней школе ребята били стекла, и сколько раз их ругали за это, грозили исключением. И сколько раз Борис так ловко выходил из этих сложных положений, что все его товарищи потом со смеху катались.

И вот теперь тот же Борис растерянно стоит, выйдя из школы, окруженный толпой ребят. Свой злополучный мяч он так и не взял — оставил лежать в классе на окне, куда положила его Полина Антоновна.

Вокруг Бориса — весь класс. Здесь, перед школой, само собой открылось второе собрание, в том же составе и с той же самой повесткой дня, что и в классе. Всех заинтриговало это дело и его неожиданный оборот: ждали «разноса», угроз, устрашающих интонаций в голосе, а вместо этого — «подумайте».

Сухоручко поворачивает голову направо, поворачивает голову налево, прислушиваясь к тому, что говорят кругом, и хитро улыбается, всем своим видом показывая, что он лучше других понимает все эти приемы и уловки Полины Антоновны: как она «подъезжает», как «опутывает» и «ловит дураков».

— Это ж ясней ясного, — и в голосе его звучит самая неопровержимая уверенность. — О чести класса заговорила. Подумаешь! Видали мы эти педагогические штучки!.. О коммунизме. При чем тут коммунизм? Самый обычный педагогический прием для детей младшего возраста. Все для того, чтобы мы сами себя выдали!

Незаметно, но настороженно прислушиваясь к настроению своих «воробышков», Полина Антоновна вскоре почувствовала, какое решение они приняли. В глубине души ей было обидно. «Подумайте!..» Совсем другого ответа ждала она на этот свой призыв. Значит, не поверили! Значит, чего-то она не нашла в себе, чего-то не донесла до ребят, не сумела пробудить в них ответной хорошей волны. Воспитание — двусторонний процесс, и заключается оно не в пассивном усвоении и механическом выполнении учеником того, чего хочет от него воспитатель. Конечная цель воспитания в том, чтобы ученик не просто воспринял бы то, чему учишь. Нужно, чтобы это стало его собственным, его достоянием, убеждением и чтобы он потом, на основе этого, пошел дальше. Поэтому главное в ходе воспитания состоит в том, чтобы вызвать в ребенке ответную волну собственных усилий, собственной активности и сознательности. Это очень трудно. Иногда бывает, до боли обидно, когда между тобою и учеником: возникает какой-то барьер, который ты не можешь преодолеть. Но в преодолении барьера — ключ ко всему.

Вот почему ей хотелось переломить их молчаливое упорство. Эти тридцать три мальчика — незнакомых, испытующе присматривающихся к ней — уже как-то вошли в нее, и не как тридцать три одинаковых, пассивно воспринимающих все, что ты им окажешь, ученика, а как тридцать три разных призмы, каждая по-своему преломляющая поток жизни. Они все — в будущем, в возможностях, и неизвестно, какими выйдут они через три года из школы. Поистине — будущие люди!

И в то же время они — итог, какой-то уже итог того, что пережито ими. Понять все это, разобраться, помочь и направить, что-то приглушить, что-то усилить, взрастить и выпустить в конце концов почти сложившихся людей, довести до конца, до аттестата, и с улыбкой смотреть потом на вытянувшихся, широкоплечих и басовитых молодых людей, которых она принимает мальчишками, — ради этого разве не стоит пожить и поработать?

И, забыв о своих огорчениях, Полина Антоновна принялась за обычные, будничные дела по организации класса. Ведь в классе, как и в жизни, всегда что-нибудь совершается. То на перемене ребята подняли возню, сдвинули парты, набросали бумажек, натоптали мела, так что учительница отказалась войти в класс. То на уроке химии во время опытов разбили ценную колбу. То за недостойное поведение на улице милиция задержала Васю Трошкина.

Одна за другой возникали проблемы — частные и в то же время жизненно важные: как обнаружить и обезвредить курильщиков, чтобы они не влияли на остальных? Как изжить взаимное покрывательство? Как в корне пресечь сквернословие, грубость и невоздержанность?

Формирование классного коллектива шло своими сложными и трудными путями. Постепенно складывались традиции, критерии, определялись характеры, их взаимоотношения. Вслед за наиболее яркими, бросающимися в глаза учениками, такими, как Борис, Вася Трошкин, Сухоручко, Рубин, Игорь Воронов, выявлялись и другие, к которым еще нужно было присмотреться.

Изучение того, кто чем дышит и чем живет, по мнению Полины Антоновны, было одной из основ воспитательной работы в школе. Хотя трудно, конечно, сказать, что является основой в педагогике, — в ней тоже есть свой закон взаимозависимости элементов.

Но без изучения детей невозможно обойтись, нельзя определить меру требовательности и чуткости, выдержки и воодушевления, меру волевого нажима и убеждения, — без этого вообще трудно что-либо понять и сделать.

Нельзя же только просто и бездумно учить. Ведь знания не существуют сами для себя. И тут самое главное — разгадать человека, которому нужно передать знания, — главное и, пожалуй, самое трудное! Каждый идет своей тропой в жизни, и каждый по-своему ее проходит. Иной раз невозможно и разглядеть, откуда ведет эта тропа, и где, с чьими путями она пересекалась, и как эти пересечения влияли на судьбу человека.

Все эти вопросы с особой силой возникали перед Полиной Антоновной, когда она думала о Вале Баталине.

Борис боялся отца, но вместе с тем очень уважал его и по-своему гордился им. Гордость эту поддерживала большая конторская книга, на первой странице которой значилось:

Федор Петрович был парторгом батареи, которая прошла путь от Москвы до Берлина. На клочках бумаги он всю войну вел записи и, придя домой, долго переписывал их в эту самую конторскую книгу в сером переплете.

Борис не раз перечитывал ее, и всегда за короткими, сухими записями: «Форсировали Вислу», «Форсировали Одер», «Подходим к Берлину», — вставали перед ним картины боев, виденные когда-то в кино, вычитанные в книгах и во много раз усиленные и дополненные воображением. И тогда он слышал, как разрывались снаряды, пикировали бомбардировщики, гремело «ура», и видел красное знамя победы над полуразрушенной крышей рейхстага…

Но особенное впечатление произвело на Бориса письмо, которое он получил от отца с фронта и которое хранилось у него до сих пор. Оно воскрешало то время, наполовину уже забытое Борисом.