Вероятно, каждое время представляется переживающим его критическим, кризисным. Однако, лишь оглядываясь назад, можно дать достаточно объективную оценку того или иного периода. Сейчас, например, для нас ясно, что конец 50-х — начало 60-х годов было тем временем, когда многое вышло из-под спуда сталинского пресса наружу и заявило о себе ярко, талантливо, определив культурную и духовную жизнь нашего общества на два последующих десятилетия.

Последующие 70-е — 80-е годы были годами, скорее, относительно спокойного развития-борьбы всего народившегося в 60-е за право на существование. О. Александр, подобно многим своим сверстникам, которым сейчас за 50, также вышел из этих 60-х годов. Он не стал ни поэтом, ни режиссером, ни критиком, хотя вполне мог бы стать, и стать одним из лучших. Он стал… богословом, священником. Впрочем, свой выбор он сделал значительно раньше, еще в детстве.

Но вернемся к переживаемому нами времени. Главная особенность его — это уникальность нас как страны, на протяжении 70 лет подвергавшейся давлению атеизма, санкционированного всей мощью государственной машины. Нигде, никогда в истории такого не было. У любого народа всегда была какая-то религия, предполагавшая существование кроме мира видимого также мира духовного, невидимого.

Сейчас, вероятно, для большинства нашего населения идеологические кумиры недавнего прошлого не только потускнели, но и практически рассыпались. Свято место, — а в данном случае душа и сердце человеческие, — как известно, пусто не бывает. Всякий человек по сути своей всегда имеет в виду некую сверхценность в ряду окружающих его явлений. Для большей части наших современников сверхценности могут быть сведены к трем самым распространенным категориям: богатство, наслаждение и чудо. Последняя из них, реализуемая в виде астрологии, HЛO, хиромантии, откровенного колдовства и экстрасенсорики, пожалуй, все же самая безобидная. Из всех этих вещей большинство все-таки находит путь в мировые религии, чаще всего в христианство. Первые две настолько захватывают и приземляют своих почитателей, что о высших ценностях вспомнить очень и очень трудно.

В это бурное время необычайно важно обращение многих тысяч людей к истокам христианской цивилизации, к которой мы также волей-неволей принадлежим, — к Библии. Тем более что правительство наше, по милости Божией и своему решению, перестало видеть в религии и Церкви политического противника, решив, что эти древние институты могут оказаться вполне пригодными союзниками. Так или иначе, число людей, решивших при удобном случае прочесть Библию, весьма велико, а число желающих ее хотя бы иметь еще больше. Но беда не только в том, что пока еще эту книгу приобрести не совсем просто. Гораздо большая проблема в практически полной невозможности прочесть Библию, даже приобретя ее в собственность. Выпавшие из христианской культуры, в многомиллионном большинстве своем лишенные элементарных религиозных знаний, наши обездоленные соотечественники с трудом смогут заставить себя прочесть лишь малую часть этой великой Книги, с тем чтобы со вздохом отложить это занятие до лучших времен.

Книги пророков составляют в Ветхом Завете лишь около четверти всего текста; по содержанию же им принадлежит центральное место в дохристианской части Библии. Тем не менее нужно признать, что довольно часто они оказывались несправедливо отодвинутыми на задний план в сравнении с другими разделами Св. Писания. Пророки представляли наибольшие трудности для толкователей Библии, и поэтому во многих изложениях Ветхого Завета они изображались вереницей бледных, безликих фигур, единственным назначением которых было предсказать пришествие Мессии. Патриархам и царям, как правило, уделялось гораздо больше внимания.

Спора нет, образы этих библейских героев обрисованы в Писании с изумительной жизненностью, сказания о них полны глубокого смысла и драматизма, но все же их история в значительной степени есть лишь прелюдия к проповеди великих пророков. Патриархи и вожди, священники и цари древнего Израиля были той человеческой средой, в которой сверкнули первые лучи Откровения, проникшие через толщу суеверий, варварских нравов и грубых представлений о Боге. Один лишь Моисей, загадочный и в сущности непонятый, возвышается подобно гиганту в сумраке ранней ветхозаветной истории. Он был подлинным посланцем Божиим, пророком, которому не было равного после него (Втор. 34.10),

началом по отношению к другим пророкам

(Исх. 7.1; Числ. 11.17–25). Его учение раскрылось во всей полноте лишь в классическом

профетизме

[1]

, начиная с Амоса, первого пророка-писателя.

Под «пророком» обычно разумеют предсказателя будущего; между тем в Библии против этого узкого понимания профетизма свидетельствует уже сам термин

наби

(пророк). Он, по-видимому, происходит от аккадского слова «набу» («призывать»), и, очевидно, «наби» нужно переводить как «призванный» (Богом). В то же время греческое слово ********

[2]

буквально означает того, кто говорит нечто от лица другого, а в Ветхом Завете есть прямые указания на то, что «пророк» — это посланник, или вестник.

Дар предвидения, которым, несомненно, обладали пророки, не имел самодовлеющего значения; он прежде всего служил подтверждением того, что они воистину были посланы Богом.

Для христианского сознания наиболее драгоценным в предвидении пророков является их слово о грядущем Царстве Божием и его Главе — Мессии. «Они свидетельствуют о Мне» — эти слова Христа относятся к боговдохновенным мужам Ветхого Завета. Редко в мир являлись люди, в такой степени, как они, устремленные к грядущему; их провидческому взору дано было преодолевать преграду времени, и образ Помазанника Господня становился для них живым, почти осязаемым. Это было столь очевидным, что евангелисты искали у пророков подтверждения почти всего, что происходило в земной жизни Иисуса.