— Чего изволите, господин упырь? — прохладно осведомилась подавальщица.

Кабак был затянут дымом трубок и самокруток, и от голода мутилось в глазах, так что внушительная фигура подавальщицы казалась черной скалой, вынырнувшей из тумана прямо по курсу. Персефоний с трудом отвел взгляд от жилки на ее шее и ответил:

— Бифштекс с кровью. И вина.

— Вина нет, водка есть. Будете?

— Буду, — кивнул упырь.

Персефоний вышел на свежий воздух и, якобы разминая затекшую шею, осмотрелся. Ночная улица была освещена всего двумя фонарями: один висел над входом в кабак, второй был установлен над перекрестком справа.

Под первым похрапывал трижды обобранный пьяница, под вторым жался к стене околоточный, не рискующий покинуть круг света.

Если верить освещенным участкам, жизни в городе почти не осталось. Но острые чувства упыря пронзали ночную тьму и обнаруживали в ней бурную деятельность разумных и неразумных существ.

В простенке между кабаком и разгромленной во время народных ликований табачной лавкой позвякивали пересчитываемые монеты и сиплый голос вещал: «Кто на стреме стоял — тому четверть…»

По другую сторону, у складского забора, слышались торопливые тяжелые шаги, сосредоточенное сопение и пыхтение, порой — скрип досок и сдавленная ругань застрявших. Судя по звукам шагов, это были пять или шесть гномов, а судя по глухим шлепкам, раздававшимся после каждого преодоления дыры в заборе, они нагружали повозку рулонами ткани.

Он ушел, и Хмурий Несмеянович опять взялся за еду, но аппетита уже не было. Отодвинув сверток, он снял куртку, подложил под голову и растянулся на сундуке, глядя в занавеси паутины, свисавшей с потолка.

Паутина была сухая и колыхалась от малейшего дуновения. Хмурий Несмеянович криво усмехнулся, подумав, что это очень похоже на его жизнь: любое движение воздуха — и он уже срывается с места, мечется… но, куда бы ни забросила судьба, в сущности, остается на прежнем месте.

Он свернул самокрутку и закурил ее, всматриваясь в завитки дыма, причудливо извивающиеся в теплом воздухе светлой июньской ночи.

Да, давно он так не ошибался, как в этом упыре…

Хмурий Несмеянович полагал, что по-настоящему ошибся только один раз в жизни — но уж зато так ошибся, что на всю жизнь хватило, и выхода не предвидится. Но если уж быть до конца честным с собой, в тот раз он ошибся добровольно и с большой охотой. При других обстоятельствах он бы до сих пор не называл тот выбор ошибкой. Однако обстоятельства сложились именно так, как сложились. В день, когда объявили перемирие, он вернулся домой и нашел у своей жены человека, из-за которого…

Убежище Хмурия Несмеяновича располагалось в предместье. Выйдя на горбатую улочку, Персефоний огляделся. Справа и слева за разномастными заборами теснились дома, соединенные навесами с клетями и сараями; на задах тянулись огороды.

Персефоний зашагал вверх по улице и вскоре убедился, что выбрал верное направление: впереди над крышами показались городские башни.

Персефоний шел медленно. Глупо спешить: его остановит первый же полицейский патруль. Есть такие умельцы, которые обходятся даже без классического «а ну-ка, дыхни», по глазам все видят. «На каком таком законном основании пили кровь, господин упырь? Предъявите-ка».

А предъявлять нечего. Может, Тучко и собирался без обмана заключить соглашение о коммерческом донорстве, теперь уже не проверить. Можно, конечно, сказать, что был устный договор — может, Хмурий Несмеянович и подтвердит его слова… это хотя бы отчасти смягчит вину: убийство при исполнении обязанностей могут признать необходимой самообороной. Тем более что Персефоний действовал неумышленно.

«Однако как это нелепо звучит: „смягчить вину“, — подумал вдруг Персефоний с невеселой усмешкой. — Обстоятельства могут смягчить наказание, но не вину как таковую. Лишь бы Королева не отвернулась от меня. Пусть проверит мою память и убедится, что я не собирался убивать, и тогда уж ее заступничество в суде обеспечено…»

Боль отпустила, но Персефоний был еще слишком слаб и не представлял, как перенесет путешествие, оставалось только уповать на то, что у Тучко есть еще одно убежище в этом же предместье. Отрицательный ответ Хмурия Несмеяновича расстроил его, однако тот заявил:

— Но мы его постараемся найти!

Искали на удивление недолго и целенаправленно. Новым приютом оказался постоялый двор, называвшийся «Трубочное зелье», до которого Персефоний доковылял, опираясь на плечо Тучко. Оставив упыря и мешок с вещами в тени под забором неподалеку от ворот, открытых, несмотря на ночное время, Хмурий Несмеянович сунул ему в руку свой боевой посох и сказал:

— Обожди-ка здесь.

Он решительно направился внутрь. Отсутствовал не более четверти часа, после чего приблизился быстрым шагом и поторопил клюющего носом Персефония: