— Ребенок больше всего нуждается в любви и прощении именно тогда, когда его хочется выпороть, Гораций. Нам никогда не удастся воспитать людей Духа, если мы будем ругать мальчишек за его проказы и шалости.

— Верно. Но верно и то, что иные проказы, терпимые в ребёнке, могут со временем довести его до эшафота, Дюран.

Двое молодых мужчин сидели на скамье у кафедрального собора Безансона, тихо и неторопливо беседуя. Один из них, Гораций де Шалон, был уроженцем Нормандии и мало походил на француза. Синеглазый блондин с резкими, но тонкими чертами, он казался человеком Севера. Некоторые лица словно определяют себя. Этому подошёл бы мундир кавалерийского полковника, горячая лошадь и сабля наголо. От Горация де Шалона веяло странной силой — не грубой и грузной, но гибкой и молниеносной. Однако одет он был вовсе не в мундир, а в длинную чёрную рясу, точно такую же, в какую был облачён его собеседник, представлявший собой полную противоположность нормандцу.

Это был красивый южанин с умными карими глазами. С его тёмными волосами почти сливалась чёрная четырехугольная шапочка, выдававшая игнатианца. Даниэль Дюран только что был назначен преподавателем гуманитарного риторического класса иезуитской коллегии св. Франциска Ксавье в Безансоне.

Франция, всегда боготворящая силу и ослепляющаяся блеском явления, независимо от его сути, даже во времена гонений на иезуитов склонялась перед иезуитским воспитанием, поражаемая волшебством его педагогического влияния, особенно сравнивая его с крайним воспитательным бессилием своих пансионов. Но тайны педагогического чуда игнатианцев она не постигала. Красивые и талантливые, что было результатом не случая, но пристального отбора, иезуиты, проникнутые одним духом, устраивали школу, ограждённую от света монастырскими стенами, — что же удивляться, что в столь умных и сильных руках ребенок становился воском? При этом педагог-монах, для которого смысл жизни заключался в воспитании чад Христовых, не мог не вкладывать в обучение своих воспитанников всей души. Воспитатель встречал своих подопечных на молитве, сопровождал их в играх и беседах с товарищами, читал с ними, ходил за ними во время болезни, толковал им урок, утешал в горе, наказывал и награждал, принимал исповедь и постепенно получал знание их сокровенных тайн, окружал их отеческой заботой и ласковой рукой незаметно вкладывал в них понимание Истины.

Первые недели принесли Дюрану и первые открытия в этих уже подопечных, но ещё неподвластных ему душах. Он пока не расспрашивал, но пристально наблюдал за подростками. Его интересовало всё — их способности, отношения друг с другом, степень благоговения, с которым они преклоняли колени на молитве, круг чтения. Личный дар обаяния и своей бесспорной привлекательности, о котором Дюран был прекрасно осведомлен и силу которого никогда не стеснялся использовать при воспитании, сейчас работал на него. Даниэль постоянно ловил на себе мальчишеские взгляды, бросаемые исподлобья, внимательные, заинтересованные, восхищённые и ревнивые. Подростки, придирчиво оглядывая стройного и мужественного красавца-учителя, не могли найти ничего, что смутило бы их души или заставило почувствовать отторжение. Именно таким каждый из них видел себя в мечтах, именно так хотелось выглядеть, именно так говорить, именно так поступать. Дюран казался идеалом человека, мужчины, учителя, и каждому хотелось быть выделенным, замеченным, каждый старался показать себя с лучшей стороны.

Любой, кто сидел за ученической партой, знает, насколько значима личность учителя. Нравящийся педагог способен пробудить интерес к самым скучным дисциплинам, тот же, кого отторгала душа, заставлял ненавидеть и его предмет. Иезуиты понимали это: отроческие взгляды из-за юношеского максимализма всегда пристрастны, и для того, чтобы подлинно покорять сердца — нужно быть совершенным. Это вовсе не было открытием Даниэля Дюрана, скорее, это наблюдение сделал ещё основатель ордена, гениальный Игнатий Лойола. Кто хочет воспитать правильно — обречён поступать безупречно, ибо дети чистыми глазами способны увидеть скрываемое в самой потаённой глубине души педагога. Дюран давно заметил это в себе и, поделившись с Горацием, услышал подтверждение своих наблюдений. Начав учить ещё в Риме, он сумел почти полностью избавиться от многих низменных мыслей и чувств, от недолжных движений души и тела, которых стыдился.

Гораций кивнул.

Дамьена де Моро не могла не поразить завораживающая внешность Горация де Шалона. Подобное влечется к подобному. Невероятная сила нового учителя потрясала. Скрестив с ним шпаги, вчерашний школьный герой и неизменный победитель всех турниров коллегии ужаснулся. Шпага соперника была в руке Дьявола. При этом ему случайно, о чём постарался Дюран, стало известно не просто о благородном происхождении мсье де Шалона, а о том, что этот графский род дал Франции выдающихся полководцев, министров, советников королей! Свободное и мягкое обхождение, безупречные манеры отца Горация пленили Ворона, образованность его была невообразимой, сила — неимоверной, и к концу первой недели занятий Ворон походил на несчастного нахохлившегося серенького воробышка, в полной мере постигшего своё ничтожество в сравнении с парящим в поднебесье белокрылым орлом.

Тем неожиданнее оказалось для него предложение отца де Шалона позаниматься с ним фехтованием, ибо «хоть он, Ворон, пока не может похвалиться искусством владением шпагой, но всё же из всех своих друзей только он способен овладеть им при его помощи…» Тон отца Горация был наигранно высокомерен, но в голосе проступала добродушная мягкость.

Восторгу Дамьена не было границ.

Однако обучение началось совсем не с приемов, а с молитвы. Дамьен не мог не изумиться тому, сколь смиренно и раболепно простирается отец Гораций у ног Мадонны, сколь благоговейно склоняется пред Господом. «Без Господа человек не сотворит ничего, он бессилен и беспомощен, как сорванная бурей древесная ветвь, обреченная засохнуть. Сила не в руках, но в Господе, мой мальчик…»

Бог весть как, но товарищу Дюрана и де Шалона, отцу Аврелию Сильвани, удалось заставить своих питомцев не только забыть о его внешности, но спустя две недели признать, что лучшего педагога нет на свете. Как им повезло! Он был самым умным, самым смелым, самым… красивым. Слыша на переменах восторженные отзывы Франсуа де Миреля, с которым он был знаком и часто скрещивал рапиры, Дамьен де Моро не знал, что и подумать. Его педагог соседнего класса просто пугал сумрачным взглядом тёмных глаз, Сильвани казался ему ужасным колдуном из мрачного старого замка.

Но однажды Дамьен и отец Гораций пришли на корт и тут столкнулись с учениками соседнего класса, слушавших отца Аврелия, рассказывавшего своим мальчикам, что средние века фехтование считалось одной из «семи благородных страстей» рыцаря.

— На старых гравюрах встречаются изображения индивидуального обучения фехтованию. Оно велось на боевом оружии, но постепенно появились облегченные и безопасные образцы тренировочного. В середине XVI века центром фехтования стала Италия. В 1610 году там появилась рукоятка для рапиры с поперечником, которая и сегодня называется итальянской. Несколько позже развилась французская школа классического фехтования, и в 1633 году Беннар Ренне описал ее боевую стойку, передвижения, выпад и вольты, соединения и переводы.

Гораций и Дамьен приблизились и стали внимательно слушать итальянца.

Самым красивым зданием коллегии была церковь. Ученики ежедневно присутствовали на обедне, а по воскресениям слушали проповедь. Молитву пред уроками слушали коленопреклоненно. Ежедневно, кроме того, упражнялись в религиозных размышлениях и молитве по четкам, это были так называемые «exercitia spiritualia», «духовные упражнения». Ученики должны были ежедневно испытывать свою совесть и ежемесячно ходить на исповедь. При этом Закон Божий преподавался отцом Камилем только раз в неделю, отцы-игнатианцы полагали, что этого — вполне достаточно.

Личность Христа, предмет глубоких медитативных прозрений Игнатия Лойолы, Личность Богочеловека — возвышалась над всем. Иисус жив, Он «и днесь и ныне тот же», и каждый мог непосредственно обратиться к нему в молитве. Ключевым словом в отношениях человека с Иисусом Христом является слово «ответ» и наиболее истинным ответом на любовь Бога является подражание Ему. Ученики должны быть внутренне подготовлены к серьезным испытаниям: Христос свободной волей излил за нас свою кровь, в наших силах ответить на Его любовь любовью: стойким перенесением посылаемых испытаний и, главное, служением и жертвой окружающим людям — если понадобится, вплоть до полного душевного опустошения и истощения жизни. Особо подчеркивалось, что ответное отношение к Богу не может быть умозрительным, от учеников ждали, что они воплотят свою веру на практике, будь то семья, общественные движения, государственные структуры или Церковь.

Дамьен де Моро был религиозен. Он сам не мог понять, почему, но его всегда влекло в храм. Он помнил, как в детстве с братьями их приводили в старую церковь в Этрабонне. На улице было холодно, но внутренность храма казалась сказочным царством, где горели свечи, где ходил священник в парчовом облачении, где был, Дамьен чувствовал это, Бог… Андрэ и Валери, братья-близнецы, были на семь лет старше его, но они, хоть всегда восхищали его и силой, и знанием вещей ему непонятных, были равнодушны к этой красоте, а когда замечали его одушевление, смеялись. Однако, оба они вскоре были отправлены в Парижское военное училище и разлучены младшим братом, отданным в Иезуитскую коллегию св. Франциска Ксавье в Безансоне. Виделись они только в отцовском доме на летних вакациях, при этом молодые кавалеристы говорили только о казарменных делах, поединках, лошадях и хорошеньких девицах, и вправду, сообщая юному Дамьену куда больше сведений о жизни, чем надлежало знать в его возрасте, но на духовные темы они не говорили никогда.

В коллегии Дамьен любил богослужения, а после знакомства с отцом Горацием начал интересоваться и теми вопросами духа, на которые тот тонко наталкивал его. Юный ум неразвит и зачастую не видит направления мысли и логики рассуждения, не может сделать верные выводы, понять ложность иных утверждений и отделить их от истинных, как зерна от плевел. Де Шалон не пытался вложить в Дамьена истинные суждения, но учил истинно мыслить, для чего просто разбирал житейские ситуации, исторические события, любимых Дамьеном героев книг.

Когда карета д'Этранжа выехала за ворота коллегии, Филипп долго не решался спросить Гастона о его разговоре с отцом де Шалоном, видя, как тот потрясён и взволнован. Дофин укутал друга пледом, заметив, что Потье сильно знобит, и решил не приставать к Гастону. Когда придёт в себя — сам всё расскажет.

Филипп любил и жалел Потье, знал беду Гастона и горестным состраданием влёкся к нему, полагая, что другу просто не повезло. История же самого Потье превратилась в трагедию неожиданно. Мальчишку воспитывал гувернёр, изредка он видел отца, неизменно занятого делами. Мать его, как сказал ему отец, умерла родами, Потье не помнил её. Детство мальчика было спокойным и почти безмятежным до тех пор, пока отец не получил известия о том, что сестра матери Гастона, его свояченица, при смерти. Женщина хотела оставить своё имущество маленькому племяннику, ибо сама она никогда не была замужем и не имела детей.

Отец привез двенадцатилетнего Гастона в парижское предместье, где та проживала. Пока документы о дарственной оформлялись у нотариусов, малыш бродил по улицам квартала. Его удивляло, что некоторые дома вспоминались ему. Он видел угол строгого особняка с длинными окнами и понимал, что за ним будет церковь. Он проходил за угол — и выходил на готический храм, притаившийся за резной оградой. Он откуда-то знал, что в соседнем квартале обязательно будет рынок — и вскоре выходил на него. Эти странности скоро оформились для него в понимание, что он когда-то жил здесь. И едва он подумал об этом, как оказался возле старого дома с чугунными воротами, из которых медленно выходила древняя старуха.

Восприятие возраста искажено на шкале времени, детство видит зрелость старостью, а старость — ветхостью. Возможно, женщине было не более семидесяти, но мальчонке она показалась столетним призраком. Но неожиданно призрак обратился к нему, изумленно вопросив скрипучим голосом, не Гастон ли Потье стоит перед ней? Мальчик изумился. Старуха же безошибочно назвала имя его матери — Клоди Лебель, и имя отца — Жерар Потье.

Августин считал веру непременным условием всякого познания, она, по мнению отцов-иезуитов, обостряла интеллект. Создатель ордена Игнатий Лойола ощутил Бога как Творца и Господина Вселенной, как высшее благо и единственную абсолютную реальность. Весь остальной мир реален лишь как причастный к Богу. С помощью веры человек усматривает присутствие Бога во всех событиях человеческой истории и в своем повседневном духовном опыте. Прямым следствием этих тезисов святого Игнатия являлась способность его учеников неустанно удивляться таинственному величию мира и избегать опасности отвлеченной эрудиции и сухого интеллектуализма, подстерегающей многих молодых людей, взыскующих знаний.

С другой стороны, поскольку сам человек сотворен по образу Божьему и является средоточием его любви, нужно как можно полнее развивать дарованные тебе свыше способности. «Cura personalis», «забота о личности» стала основополагающим тезисом иезуитской педагогики, и учебные программы адаптировались к интеллектуальным и душевным особенностям каждого воспитанника. Во главу угла ставилась личность, при этом каждый учащийся в меру своих сил должен стремиться к максимальному совершенству — excellence — своей личности, дарований и всей жизни.

…Вернувшись из Дижона, где он провёл у бабушки каникулы, Мишель Дюпон заболел бургундской кухней, дивными соусами «ла-бургиньон», приготовленными в красном винном соусе с луком, грибами и салом. Классические бургундские блюда — курица в вине, местные сардельки «шабли», улитки по-бургундски, которые его бабуля несколько часов тушила в белом вине с овощами и специями, маленькие козьи сырки из Макона, говяжье рагу по-бургундски в соусе из красного вина и фондю, домашняя птица «пусин» из Бресса, знаменитое «пуле Гастон Жерар» — жареный цыпленок в соусе из сыра грюйер, белого вина и горчицы, покорили его сердце.

Первоклассная местная ветчина с петрушкой, рыбный суп «пошуз» с луком, маслом, чесноком, салом и белым вином, заячье жаркое «рабле-де-ливр-ла-пирон», сосиски с горчицей из Франш-Конте, а также знаменитая говядина «шароле» — заставляли его с тоской считать дни, оставшиеся до конца вакаций. И только решение непременно не только перенести в коллегию все рецепты, записанные с бабушкиных слов и почерпнутые из наблюдений за их приготовлением, а также — кое-что и усовершенствовать, заставили Мишеля смириться с возвращением.

В игнатианских учебных заведениях считалось, что трезвое знание о мире позволяет отличать добро от зла и помогает самосовершенствованию. Весь класс отцы-иезуиты разделяли на два состязательных лагеря, один из которых назывался Римом, другой — Карфагеном. Практиковалось также усиленное применение внешних отличий и наград. Каждый день, за основательное знание урока достойнейшие ученики получали награду, напротив, отставшие пересаживались на особые парты, а иногда получали и внешние знаки позора — дурацкий колпак или ослиные уши. Отличившиеся на репетициях приобретали почетные звания преторов, цензоров и декурионов, с которыми связывались некоторые льготы и преимущества, они же привлекались и к надзору за остальными учениками.

С того времени, как закончились осенние вакации и были проведены опросы усвоенного, своеобразные экзамены, — место первого ученика уверенно занял Гастон Потье. Он же получил звание декуриона класса. Второе место делили д'Этранж и де Моро, проверочная работа по математике, однако, скорректировала результаты, и их обоих потеснил Дюпон. Котёнок благодаря муштре Дюрана преуспел в латинском, и получил за особые успехи в латыни звание претора.

Впервые в жизни.

Но, хоть Эмиль и не замедлил похвастаться этим в письме домой матери, гораздо больше он гордился другой победой. Де Галлен выиграл поединок у ученика из класса отца Аврелия Люсьена Эрве — худенького паренька его сложения по кличке Кролик. Победа Котёнка над Кроликом была, в общем-то, победой Дамьена де Моро, чьим учеником был Котёнок, над Франсуа де Мирелем, готовившим Кролика. Кто-то увидел в ней победу отца де Шалона над отцом Аврелием, а некоторые прозревали в исходе поединка даже победу прогрессивной французской школы над итальянской. На самом деле, как полагал отец Гораций, Котёнок просто сумел воспользоваться вначале поединка небольшим позиционным преимуществом, а после — случайным замешательством Кролика после обманного выпада Эмиля.

Едва узнав итоги последних экзаменов, Дюпон направился в свой закуток, выделенный ему на кухне отцом Илларием. Здесь ему предстояли подлинные испытания. Сегодня Мишель намеревался провести первую дегустацию настаивавшихся в тёмных бутылях смесей. Он священнодействовал, осторожно откупоривая одну бутыль за другой, наполняя крохотную ложку настоем пряностей, принюхиваясь и пробуя его на язык. Его ожидания были обмануты в настое чабреца и базилика, оправдались на каперсах и шафране, но лучшей была почему-то смесь в бутыли номер пятнадцать, чего он, признаться, вовсе и не ожидал. Дюпон с изумлением читал список ингредиентов, которые накрошил в винный уксус — не иначе, был пьян, ей-богу, иначе как ему могло бы взбрести в голову соединить кардамон с лимоном, тмином и каперсами, и добавить все это в смесь тимьяна, майорана, базилика, сладкого укропа, розмарина и палочек ванили?

Однако, результат потрясал. Если теперь настой добавить в несколько традиционных соусов, вкус можно изменить радикально. Тут Мишель замер, осенённый сразу двумя новыми мыслями, устроившими затор в его голове. Но ему удалось схватить одной рукой хвосты обеих. Во-первых, неудачные комбинации настоев надо было смешать между собой — это могло породить новые вариации, с которыми можно будет продолжать работать. А во-вторых, новый соус… Зачем ему идти проторёнными путями? Можно изобрести и оригинальный соус на оригинальной основе — прежде всего с сыром и острый томатный. Для этого необходимо вчувствоваться в аромат мяса, сопровождением к которому призван стать соус…

Когда отец Илларий заглянул в закуток к Дюпону, тот колдовал над шестью блюдцами, куда попеременно опускал длинно нарезанные кусочки жареной свинины и напоминал юного Баха, сочиняющего свою первую фугу. Свежайший куриный бульон, ставший основой для соуса, обогащенный разработанным им составом нуждался в наполнении. Мишель последовательно пробовал томатную пасту, мучную зажарку, горчицу, сметану, тертый сыр и лимонную цедру. Тут он разошелся во мнениях с отцом Илларием, который восторженно причмокнул от соуса номер два, тогда как сам Мишель предпочел бы соус номер пять.

Дюпон, поставив на поставец все шесть вариантов, направился к отцу Дюрану, который никогда не отказывался продегустировать его кулинарные шедевры и высказывал глубочайшие знания основ кулинарии. Однако, в аудитории его не было, он ушёл с Дамьеном и Котёнком на корт, в классе же сидел д'Этранж, наказанный за то, что был пойман на списывании, и дружок оного Гастон Потье, который приговорил себя к тому же наказанию просто из солидарности. За полчаса до его прихода они обсуждали возможность вечерней прогулки, Потье грустно обнимал и гладил по плечу раскисшего Филиппа, но тут появился де Венсан, отозвал в сторону д'Этранжа и что-то сказав ему, ушёл. Потье ужаснулся, увидев лицо Филиппа. Оно было белее савана. Откинувшись на стуле, Филипп сделал знак Гастону оставить его ненадолго в покое, дать придти в себя.

На очередной «академии» Дюран и де Шалон решили обойтись без помощи своего коллеги. Дюран — потому, что не хотел излишне обременять его, отец Гораций потому, что ему надоело расписываться в собственном бессилии. Тема была предложена де Шалоном, тот помнил о странном предпочтении трёх грехов, которые Дамьен выделял из общего списка. «Градации греховности» — тема обсуждения предполагала любые повороты. В равной степени разговор о грехах поможет лучше понять эти души. На исповеди они должны были лишь перечислить недолжное из совершенного, но теперь педагоги хотели оценить греховные предпочтения своих питомцев.

«Академия» была назначена на субботу, а в пятницу вечером Лоран де Венсан пожаловался на рези в желудке и был препровожден в лазарет к отцу Эрминию. Гораций и Даниэль переглянулись. Симулировал ли Лоран или вправду расстроил желудок, но перенести заседание из-за него одного было бы подозрительно. Ну и чёрт с ним, с досадой решил де Шалон. После богослужения все собрались в маленьком библиотечном зале — Дюрану не хотелось, чтобы обстановка напоминала школьную.

Гастон для выступления нацепил зачем-то галстук-бабочку.

— Грех чревоугодия, — заявил он, — заключается в излишнем объедении, нарушении постов, пьянстве, он отупляет ум. Грехи блудные — это суть принятие нечистых помыслов, услаждение ими, соизволение им, промедление в них. Это блудные мечтания и пленения. Нехранение чувств, в особенности осязания, в чем дерзость, погубляющая все добродетели. — Потье наморщил нос, и продолжил, — а также блуд, прелюбодеяние и грехи противоестественные. Дальше. Любовь к деньгам, желание обогатиться, мечты о богатстве, опасения нечаянной нищеты, старости, болезни, скупость, жестокосердие к нищей братии и ко всем нуждающимся, воровство и разбой — это все градации сребролюбия. Во вспыльчивости, мечтах об отмщении, непристойных криках, спорах, бранных словах, драках, вплоть до убийства, памятозлобии, ненависти, вражде, мщении, клевете, осуждении и обиде ближнего проявляет себя грех гнева. Если ты постоянно огорчён, в тоске, утратил надежды на Бога, сомневаешься в обетованиях Божьих, малодушен, нетерпелив, постоянно скорбишь и ропчешь на ближнего, значит ты подвержен греху печали. — Потье бросил взгляд на дружка д'Этранжа, — жажда славы человеческой, земных и суетных почестей, хвастовство, стыд исповедовать грехи свои, лукавство, самооправдание, лицемерие, ложь, лесть и зависть говорят о тщеславии. Гордость называют матерью всех пороков. Впрочем, — улыбнулся Потье, — у пороков, видимо, много матерей. Гордости свойственно презирать ближнего и предпочитать себя всем, дерзость, омрачение ума и сердца, хула на Господа, следование своей плотской воле. Это и чтение книг еретических, развратных и суетных, и неповиновение властям, и забвение христоподражательного смирения. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Смерть души.