Самое раннее название Бристоля — “Bricgstow”, ведет свое начало от неизвестной даты в англо-саксонский период и означает «место у моста» (“stow” с др-англ. — «место»). Скопление домов у переправы через Эйвон разрослось на склоне, окруженном двумя реками, — Эйвоном и его притоком Фромой. Первые поселенцы выбрали место очень удачно, поскольку реки были естественной защитой от нападений с суши, а удаленность поселения примерно на 6 миль от моря обезопасила его от вторжений по воде

{79}

.

В отличие от Лондона, Йорка или Кентербери Бристоль не имел античного происхождения, хотя римские виллы на территории города были обнаружены в Брайлингтоне (1899) и в Кинг Уэстон Парк (1947)

{80}

. Не был он и епископским центром или главным городом графства, как Глостер. Но благодаря своему географическому положению он имел уникальные преимущества, чтобы догнать и опередить возникшие раньше его города и занять важное стратегическое, а потому и политическое положение в стране. Слияние Эйвона и Фромы обеспечивало защищенную от приливных волн гавань, удобную для обороны. Здесь же сходились большие внутренние водные пути (р. Северн и ее притоки), что давало Бристолю удобный случай занять командную позицию в торговле округи, известной своим плодородием и богатством.

Первые сведения о Бристоле дошли до нас от конца царствования Этелреда II (978–1016) в виде монет, отчеканенных на городском монетном дворе. «Малый англо-саксонский пенни», можно сказать, является историческим документом, предшествующим первым письменным упоминаниям о Бристоле в «Англо-Саксонской хронике» 1051 г., в которой сообщается, что город посетил король Гарольд

{81}

. Наличие монетного двора предполагает некоторый местный спрос на деньги и определенный уровень экономической активности, поэтому город, который давал работу шести чеканщикам, не мог быть случайным рынком. Возможно, связь следует искать в торговле между Бристолем и поселениями скандинавов на восточном побережье Ирландии, поскольку исторически внешняя торговля обычно предшествовала внутренней. Но к XII в. город связан и с внутренними районами страны, т.к. в хартии Иоанна от 1188 г. среди предметов, которыми торговали на городском рынке, были перечислены сукно, шерсть, шкуры и зерно

Как уже отмечалось, ядро Старого Бристоля лежало на мысу между Эйвоном и Фромой, к этой естественной защите были добавлены крепостные стены, прорезанные тремя воротами. От них три улицы вели к центру, где по кругу располагались три церкви и неподалеку — Гилдхолл. Уже к XIII в. город вырос за рамки этих первых городских стен, и рядом с ними возникли процветавшие пригороды. Самым богатым из них был Рэдклиф, где сосредоточивалось суконное производство. В 1239–1247 гг. Рэдклиф обнесли крепостной стеной и присоединили к городской территории. Другим показателем процветания и расширения города было строительство новой гавани, для чего изменили русло Фромы

Географическое положение Бристоля как бы естественно предопределило ведущее значение города в торговле Западной Англии. Он был практически единственным крупным портом на западном побережье и поэтому выполнял роль не только морских ворот страны, но и собирающего центра для товаров обширного региона, включавшего в себя области Уэльса, Корнуолла и части Центральной Англии. В Средние века сухопутный транспорт был медленным и дорогостоящим, поэтому расположение Бристоля поставило его в очень выгодные условия: море позволяло вести широкую внешнюю торговлю, а река Северн с впадающими в нее реками Эйвон, Фрома, Уай делала доступными для него даже центральные графства.

Уже упоминалось, что главный источник обогащения города — внешняя торговля. В качестве морского порта Бристоль был расположен очень удачно. Благодаря теплому течению порт никогда не замерзал, из-за внезапного сжатия длинного эстуария Северна в месте впадения в него реки Эйвон приливы достигали в высоту до 30–40 футов, что приводило во время отлива к очищению дна от ила. А защищенную от приливных волн и удобную для обороны гавань обеспечивало слияние рек Эйвон и Фрома. То, что в месте расположения Бристоля сходились большие внутренние водные пути, позволяло городу не только занимать командное положение в торговле Западной Англии, но и способствовало успеху внешней торговли — речными путями доставлялись товары для экспорта и распределялся импорт.

О том, какое большое значение имел Бристоль для интересов всего королевства, свидетельствует внимание Генриха III к сооружению новой гавани в городе. В апреле 1240 г. король приказал жителям Рэдклифа помочь бюргерам Бристоля, которые «для общей выгоды всего города Бристоля, так же как и вашего пригорода, начали рыть канаву в болоте Св. Августина, чтобы корабли, приходящие в ваш порт Бристоль, могли входить и выходить более свободно и без задержки»

{159}

.

Вопрос о внешней торговле Бристоля включает в себя целый ряд самостоятельных проблем. Речь может идти о направлениях торговли, т.к. город был удален от традиционных для Англии континентальных рынков; о составе экспорта и импорта, о связи их с промышленным производством. Интересно проследить отношение королевской власти к отечественным купцам, посмотреть, каковы были позиции иностранных торговцев в Бристоле. Кроме того, организационные формы внешней торговли значительно отличались от тех, которые существовали во внутренней.

Традиционными для Англии торговыми партнерами в рассматриваемое время были Нидерланды, Германия, Италия и Франция. Расположение Бристоля на западном побережье Англии направило предприимчивость его моряков и торговцев вдоль атлантического побережья Западной Европы, и поэтому его основными рынками в XIV–XV вв. были города Ирландии, Гаскони, Испании и Португалии. В данный период нельзя еще говорить о международной торговле в полном смысле слова, т.е. о торговле между государствами. Скорее уместно упомянуть о торговых связях отдельных городов разных государств, потому что связи эти осуществлялись не на уровне государств в целом, а на уровне отдельных купцов и городов.

О направлениях торговли и в какой-то мере об ее объеме, а также составе экспорта и импорта сведения можно извлечь из торговых лицензий, выдававшихся казначейством королевства. Они составлялись по определенной схеме, которая включала дату выдачи, имя купца, тоннаж корабля, состав груза, направление плавания и срок действия лицензии. Интересные данные предоставляют охранные свидетельства и таможенные отчеты за определенный период. Существование лицензий на торговлю и охранных свидетельств было следствием частых войн. С одной стороны, английским и иностранным купца запрещалось посещать неприятельские порты без лицензии. С другой, — корабль из враждебного порта подлежал захвату на море, если он не имел охранного свидетельства.

Когда мы говорим о внутренней торговле XIV–XV вв., то речь по сути дела должна идти о складывании национального рынка, ибо в предшествующие века она оставалась в значительной степени региональной, организованной в пределах узких границ, внутри которых и происходил обмен дополнявшими друг друга продуктами. Объединению страны в единый национальный рынок обычно предшествовал расцвет внешней торговли на дальние расстояния. Для складывания такого рынка в Англии были достаточно благоприятные условия — ранняя централизация, относительный баланс между развитием земледелия, промышленности и торговли, наличие единого экономического центра. Значение Лондона в истории Англии трудно переоценить: «Какой только роли не сыграл Лондон в британском величии! Он выстроил и сориентировал Англию от А до Я. Его тяжесть, его необъятность вели к тому, что другие города едва существовали в качестве региональных столиц: все они, за исключением, быть может, Бристоля, были к его услугам»

{308}

. Приняв во внимание особое положение Бристоля, попытаемся рассмотреть, какую же роль играл он в формировании внутрианглийского рынка, и как складывались его взаимоотношения с другими городами.

Нужно подчеркнуть, что из-за отсутствия достаточных данных изучать внутреннюю торговлю гораздо труднее, чем внешнюю. В свое время Е.А. Косминский, говоря о XIV–XV вв., заметил, что «для внутреннего рынка мы не имеем сколько-нибудь точных цифр»

{309}

. Ф. Бродель, собравший колоссальное количество цифр и фактов, также заключил: «Ясно, что впечатляющие массы данных, которыми ныне оперируют перед нами, чтобы взвесить национальные экономики, не имеют ничего общего с недостаточным материалом, какой есть в нашем распоряжении для прошлого»

{310}

. Внутренняя торговля слабо документирована, поскольку не облагалась общенациональными пошлинами, кроме того, существовала практика освобождения от местных пошлин. Например, Бристоль в 1188 г. получил от Иоанна Безземельного освобождение «от всех пошлин по всем землям и владениям моим». А в 1344 г. городской совет постановил, что ввозные пошлины в городе не будут браться «с зерна, соленой или свежей рыбы, сельди или какого-либо другого продовольствия…»

Речь уже шла о том, что расположение Бристоля в месте слияния рек Эйвон и Фрома недалеко от устья Северна создавало для него уникальные возможности занять командующее положение в обширной области, славящейся своим плодородием. Поэтому Бристоль как порт и ремесленный центр в XIV–XV вв. был крупным собирающим не только для заморской, но и для внутренней торговли. Товары поступали в город со всех сторон света для перераспределения по Северну и его притокам, через Бристольский залив и по дорогам на юг и на север. А широкая округа, в которую входили Честер на севере, Милфорд Хейвен на западе, Лондон на востоке и Плимут на юге, поставляла в свою очередь сырье для местного производства и продукты на экспорт. Благодаря торговле по Северну Бристоль был тесно связан по меньшей мере с семью графствами, и если возникали препятствия для ее ведения, это вызывало совместные действия. Например, в 1464 г. в палате общин парламента разбиралась жалоба на то, что препятствия для плавания по Северну и все увеличивавшееся число бечевочников наносили ущерб семи графствам

Если для ведения внешней торговли английским купцам нужны были, прежде всего, корабли, то при рассмотрении внутренней торговли неизбежно встает вопрос о способах транспортировки товаров в пределах страны и о состоянии дорог. Специалисты считают, что современная сеть дорог в Англии (за исключением некоторых новых автострад) сложилась еще в раннее Средневековье

Наиболее распространенным с XIII в. транспортным средством были четырехколесные повозки (“longa caretta”). К этому же времени быков в упряжке заменили лошади. Обычно в телегу на конной тяге впрягали 4-х лошадей, но их количество зависело от объема груза. Повозка с четырьмя лошадьми, как правило, могла тащить груз в 4 квартера пшеницы. Конечно, грузы перевозились разные, но подсчеты велись исходя из веса пшеницы. Например, в середине XV в. из Саутгемптона в Бристоль на повозках отправлялись такие товары, как марена, квасцы, изюм, мыло, миндаль, воск и даже вино

В XIX в. У.Дж. Эшли отмечал практическое отсутствие исследований и опубликованных материалов по истории ремесленных гильдий провинциальных городов Англии

{385}

. И хотя после этого появлялись отдельные научные труды и издания источников, положение почти не изменялось до конца XX в. В 1992 г. Джервейс Россер в рецензии на сборник «Английская средневековая промышленность: ремесленники, техника, изделия» писал, что «изучение развития промышленности в Средние века страдало от общего пренебрежения, которое историки только недавно начали преодолевать»

{386}

. В 2016 г. К. Кассой в уже упоминавшейся рецензии на книгу Дж. Россера заметила: «Поскольку объем исследований возрастал, они становились все более фрагментированными»

{387}

.

Не представляет исключения и изучение развития бристольской промышленности в Средние века. А ведь Бристоль и его округа на протяжении всего периода существования более чем какой-либо другой регион Англии (за исключением Лондона) проявляли постоянную промышленную активность, и поэтому город является одним из старейших ремесленных центров страны. С самого начала катализатором ремесленного развития Бристоля был его порт. Кроме ремесел, которые обеспечивали потребности жителей, наличие порта стимулировало большое количество вспомогательных производств, таких как парусное, канатное, производство цепей, бондарное (для производства бочонков и бочек, необходимых для кораблей, совершавших длительные плавания). Возможность вести широкую экспортную торговлю, которую предоставлял порт, способствовала расширению традиционных производств.

Одним из самых ранних в Бристоле и окрестностях было производство шерстяных тканей, которое сосредоточивалось в пригороде Рэдклиф на южном берегу Эйвона, вокруг церквей Темпль и Св. Томаса-мученика. Другим старейшим производством города было мыловарение, которое обслуживало в первую очередь нужды шерстяной промышленности. Оно же оказалось и первым ремесленным процессом, использовавшим местные запасы угля. Уголь сначала добывался из поверхностных разработок в окрестностях Кингсвуда, старинного Королевского леса у восточной границы Бристоля. Позднее его постоянно добывали во многих местах вокруг города, и далее на севере Сомерсета

Конечно, перечисленные отрасли производства не охватывают весь круг ремесленных профессий, существовавших в Бристоле, в котором, как и в любом средневековом городе, их был не один десяток. В списке плательщиков тальи 1313 г. в Бристоле перечислены лица 122 специальностей. Для сравнения можно отметить, что в этот же период документы городского суда Честера упоминают 50 ремесленных специальностей, такое же количество указывает список налогоплательщиков Кембриджа в 1314–1315 гг., фрименские списки Кентербери — около 70, список налогоплательщиков подушной подати 1381 г. в Оксфорде — более 80, в Йорке — 126, список фрименов, получивших лондонское гражданство в 1309–1312 гг. более 120 специальностей

По «Списку Бристольской книги учеников», начатому в середине XVI в., можно насчитать 75 специальностей (хотя, конечно, в этом документе были учтены не все профессии)

Зарождение раннекапиталистических отношений в английском городе на примере Лондона подробно рассмотрено М.М. Ябровой, в какой-то мере на материале городов Восточной Англии этого вопроса касалась А.А. Кириллова

{562}

. М.М. Яброва показала, как в Лондоне XIV–XVI вв. менялась организация промышленного производства — от скупки готовых изделий и раздачи сырья к простой кооперации и мануфактуре. Она проследила, как мануфактурное производство XVI в. было подготовлено постепенными изменениями в ремесле. А.А. Кириллова также отмечала возникновение новых явлений в английском сукноделии. Можно ли говорить, что процессы, наблюдавшиеся в столице, были характерны и для провинциальных городов?

Известно, что Англия издавна являлась поставщиком шерсти для суконной промышленности Нидерландов, но с середины XIV в. она начинает экспортировать сукно, а к началу 30-х гг. XV в. его вывоз уже преобладал над вывозом шерсти

{563}

. Среди английских городов, экспортировавших сукно, Бристоль в середине XIV в. стоял на первом месте. В 1355–1360 гг. его доля в ежегодном экспорте английского сукна составляла 30% (в среднем 2550 кусков), а в 1365–1370 гг. выросла до 40% (в среднем 5151 кусок в год)

{564}

.

Сукноделие очень рано становится важной отраслью хозяйства города. Уже в 1217 г. Генрих III передал бристольским купцам в счет долга 100 мешков ирландской шерсти (на 2 тыс. марок)

{565}

. Еще до всеобщего подъема сукноделия в Англии во второй половине XIV в. ткачи Бристоля изготовляли сукно на экспорт, а значит, производили его больше, чем мог поглотить местный рынок. Таможенные отчеты за 1303–1309 гг. показывают, что некрашеное сукно являлось уже более важной статьей бристольского экспорта, чем овчины или шерсть. За шесть лет из города было вывезено иностранцами 242,5 куска сукна, а шерсти только 9,5 мешков

{566}

. Нужно учесть, что упомянутые отчеты за 1303–1309 гг. показывают доходы от «новой пошлины», которую Эдуард III установил для иностранных торговцев, поэтому неизвестно, какое количество сукна вывезли из Бристоля англичане. Для сравнения можно сказать, что Ньюкасл до 1357 г. вообще не экспортировал сукно, из Ярмута в 1353/54 г. было вывезено лишь 19 кусков, из Гулля — 163, из Бостона — 273, из Лондона 454, и из Саутгемптона — 785. Бристоль в этом году отправил за границу уже 1511 кусков

Производство сукна росло настолько стремительно, что это едва ли было возможно при старой системе организации производства.

Уже в первой половине XIV в. в Бристоле можно обнаружить зарождение системы раздачи сырья и скупки готовых изделий (в сукноделии — полуфабрикатов), которая, как известно, являлась первой зачаточной формой капиталистического производства. Систему раздачи сырья довольно трудно отличить от работы на заказ. В сукноделии из-за очень значительного разделения труда (процесс изготовления сукна охватывал от 26 до 28 операций) прядильщики, ткачи, красильщики не только покупали полуфабрикаты, но и брали заказы. Когда это перерастает в экономическую зависимость и работу по найму уловить сложно.

Начало складывания сословия горожан в Англии относится к XI–XII вв., но окончательное оформление его с собственными органами власти, особыми судами и т.п. приходится на XIII век

{611}

. В понятие «сословие горожан» включается не все городское население, а лишь та его часть, которая обладала сословными привилегиями (“franchise”), т.е. полноправные горожане. В документах XIV–XV вв., составленных городскими советами, жители города именуются не «сословием». Когда нужно было соотнести интересы города и отдельных корпораций, других городов и королевской администрации, то применялось определение «община» — штрафы собирались в пользу общины, постановления составлялись в интересах общины и т.п. Кто же включался в понятие «община» в рассматриваемое время?

Жители английских городов обычно обозначались термином “burgesses” от английского названия города — “borough”. Рассмотрение социального, экономического, правового положения бюргерства осложняется тем, что сами термины «бюргер» и «бюргерство» очень неоднозначны. А.А. Сванидзе отмечала, что они могут применяться 1) ко всем жителям города, занятым непосредственно «городским делом», в отличие от сельского населения; 2) к широкому среднему слою горожан, в отличие от патрициата и плебса; 3) к среднему и высшему слою городских жителей, которые обладали всей полнотой прав в городах (правами бюргера); 4) к городскому сословию в сословных учреждениях

{612}

. Фактически, все зависит от того, какие критерии применяются при изучении — топографические, социальные, экономические, правовые или политические.

Кроме того, нельзя не учитывать, что в разные периоды времени этими терминами определялись разные группы горожан. В XII в. понятие «бюргер» прилагалось ко всем постоянным жителям города, владевшим недвижимостью и имевшим право быть членами городского собрания, которые участвовали в уплате податей королю. В течение XIII в. статус бюргера все более связывался с членством в Торговой гильдии. Поскольку Торговая гильдия была широкой корпорацией, включавшей в себя и купцов, и ремесленников, членство в ней приравнивалось к допущению к привилегиям и свободам. Понятие «свобода» (“freedom”) развивалось постепенно и только к XIV в. было полностью детерминировано. В рассматриваемое время свобода города формально определялась в терминах гражданских прав и обязанностей, правового и экономического статуса (отсюда, полноправный горожанин — фримен).

С того времени, когда начали возникать ремесленные гильдии, прием в их члены одновременно означал и допущение к городским привилегиям и свободам. В XII–XIV вв. до начала «замыкания цехов» бюргерство включало в себя не только купцов, самостоятельных ремесленников, но и подмастерьев

С чем мы сталкиваемся в XIV–XV вв.? Стать бюргером значило не только получить определенные права — заниматься ремеслом или торговлей в пределах территории, которую контролировал город, иметь юридическую и финансовую защиту в случае столкновения с жителями других городов, но принятие в общину города было связано и с большими обязанностями, в первую очередь, с денежными взносами на различные городские нужды, с уплатой фирмы (ежегодной подати королю в виде определенной суммы денег или продуктов), а также выполнением многочисленных общественных обязанностей, большинство из которых не оплачивалось.

Кому же из горожан принадлежала власть в органах городского самоуправления и в чьих интересах она использовалась?

Правящую верхушку средневековых городов в исторической литературе принято определять как патрициат. Для английских городов либо ставится под сомнение наличие патрициата в таком виде, как в городах континента, либо утверждается, что он не играл особой роли в жизни торгово-ремесленных центров. Так, еще У. Кённингем считал, что в XIII–XIV вв. патрициата в английских городах не было, т.к. в это время отсутствовали богатые английские купцы, появившиеся, согласно его точке зрения, лишь в XV в.

{641}

По мнению Ч. Гросса, если патрициат и существовал в английских городах XIII–XIV вв., то он не оказывал никакого влияния на жизнь городов, поскольку в них в это время преобладала не олигархическая, а демократическая форма правления. Поэтому в Англии, в отличие от континентальных стран, не могла иметь место острая борьба между патрициатом и ремесленниками

{642}

. Такого же мнения придерживались Мереуэдер и Стивенз, которые утверждали, что в английских городах XIV в. существовала демократическая форма правления, и поэтому они отрицали роль и значение патрициата

{643}

.

Этим утверждениям можно противопоставить мнение Ч. Коулби, А. Грин, Э. Хибберта. Ч. Коулби считал, что если в XIII в. в самоуправлении английских городов господствовали демократические тенденции, то в XIV в. никакой демократии уже не было. Хотя он оговаривается, что узурпация прав основной части горожан еще не доказывает наличие олигархии, но говорит о переходе к ней. Ч. Коулби отмечает: постепенно должность мэра в ряде городов становится пожизненной, поскольку сроки переизбрания отодвигаются из года в год. Он ссылается при этом на факты из истории Бристоля, Линна, Беверли, Шрусбери и других городов

{644}

.

Алиса Грин отмечала, что олигархическая система управления в английских городах была в полной силе уже в начале XIV в., и ее удается проследить и пятьюдесятью годами ранее. Все значительные должности могли быть заняты только людьми с определенным доходом, и эти должности из поколения в поколение переходили представителям немногих семей, которые образовывали аристократию средневековых английских городов XIV в. По ее мнению, равных демократических выборов муниципалитета, единодушного согласия городской общины в XIV в. уже не существовало

В отечественной историографии вопрос об английском патрициате также решается неоднозначно. Если исходить из определения патрициата В.В. Стоклицкой-Терешкович, которое подразумевает «полный отрыв от производства в связи с обладанием большими денежными средствами и участие во власти»

Как уже отмечалось, наиболее крупные английские города располагались на территории обширного королевского домена. Некоторые принадлежали светским сеньорам, например, Ливерпуль и Лестер, другие — духовным, такие как Сент-Олбанс, Дерби, Абингдон, Линн. Бристоль и вся его округа со времени нормандского завоевания принадлежали королю, который для города в одном лице был и главой государства, и феодальным сеньором.

Но постепенно значительная часть земель вокруг города перешла в руки отдельных феодалов и религиозных учреждений, прежде всего, территории к западу и северо-западу от стен города и к югу от реки Эйвон. Сначала Роберт Глостерский передал земли, примыкавшие к манору Рэдклиф, рыцарям-тамплиерам, которые возвели на них храм (ныне кафедральный собор). Затем Рэдклиф вместе с королевским манором Бедминстер по пожалованию Генриха II отошли Роберту Фитцхардингу, ставшему основателем феодального рода Баркли в Глостершире. Затем Фитцхардинг на правом берегу Фромы приобрел земли пригорода Биллисвик, где основал аббатство Св. Августина

{722}

.

Захватив в свои руки почти все пригороды Бристоля, Баркли, естественно, оказались втянутыми в различные конфликты с бристольцами. Наиболее упорная борьба велась за юрисдикцию над пригородом Рэдклиф, который с раннего времени был местом поселения ткачей, и где многие горожане имели земельные держания. Кроме того, Баркли приходилось отстаивать свои права и на манор Бедминстер, на который тоже притязали горожане.

Строительство новой гавани, в котором по распоряжению Генриха III приняли участие и жители Рэдклифа, видимо, послужило основанием для присоединения этого манора к городу. В «Хронике Бристоля» У. Адама под 1247 г. записано: «В этом году начал сооружаться бристольский мост, и обитатели Рэдклифа, Храма и Томаса инкорпорированы и объединены с городом Бристолем»

{723}

. Вокруг новых пригородов — Рэдклифа и Храма — были возведены каменные стены. Однако это не решило всех проблем, потому что корона продолжала облагать налогами Рэдклиф отдельно от города: кроме того, до 1373 г. шериф Сомерсета претендовал на юрисдикцию над некоторыми пригородами Бристоля, хотя горожане предпочитали отвечать перед королевскими юстициариями в Глостере.

В августе 1373 г. Эдуард III пожаловал Бристолю хартию, по которой он приравнивался по своему статусу к графству. Помимо всего прочего, она устранила прежнее политическое и топографическое разделение города. Река Эйвон делила город на две части: до 1373 г. к северу от Эйвона город относился к графству Глостершир, а к югу — к Сомерсету. Хотя еще со времени грамоты принца Джона 1188 г. Рэдклиф и Темпль находились в пределах свобод Бристоля, в таких важных вопросах, как налогообложение, они, обычно, не объединялись со старым городом. И еще в 1326 г. бристольцы могли перемещать свои товары из одного района города в другой, чтобы избежать, например, конфискаций по приказу шерифа Глостера

Что за люди создавали богатство города, строили дома и церкви, представляли своих сограждан в парламенте и искали новые острова в океане? Ответы на многие вопросы можно было бы получить из писем и частных бумаг горожан, однако для Бристоля мы должны констатировать их отсутствие. Поэтому постараемся представить себе людей XIV–XV вв. с помощью тех документов, которые есть в нашем распоряжении.

Пока король и бароны изнуряли королевство и уничтожали себя в бесконечной династической борьбе, такие энергичные и уверенные в себе люди, как бристольские купцы, упорно накапливали собственное богатство и приумножали славу города. Используя особенности географического положения Бристоля, его моряки и торговцы прокладывали новые пути в океане, которыми позднее прошли и другие англичане. Именно такие люди, как Уильям Кэнинджес, вопреки всем трудностям налаживали первые торговые связи с Исландией. Более того, задолго до Колумба бристольские купцы получали лицензии на плавания с целью открытия новых земель к западу от Ирландии

{738}

. На протяжении 1480–1500 гг. в Бристоле было организовано несколько торгово-исследовательских экспедиций, наиболее известными из которых было две. В июле 1480 г. два корабля «Джордж» и «Троица» были снаряжены в порту «не только с целью торговли, но и для того, чтобы найти и открыть некий остров, называвшийся lie of Brasile». В этом рискованном предприятии объединили свои средства несколько бристольских купцов. Одним из них был Джон Джей, который, как считают, снарядил полностью один корабль, другим — Томас Крофт, имевший 1/8 долю в каждом судне. Руководство плаванием поручили некоему Ллойду, «наиболее ученому моряку во всей Англии». После двух месяцев безуспешных поисков корабли отнесло бурей к берегам Ирландии

{739}

. Самой известной из бристольских экспедиций было плавание Джона Кабота в 1497 г. Его высадка на побережье Северной Америки, откуда он надеялся найти проход в Азию с ее богатой торговлей, стала возможной благодаря финансовой поддержке и навигационному опыту бристольских купцов и моряков.

С отвагой, энергией и находчивостью эти люди часто соединяли беспринципность и эгоизм. Они не стесняли себя в средствах, опускаясь иногда до простого разбоя. В 1294 г. некто Уолтер Хобб захватил корабль голландских купцов и присвоил его груз. После долгой тяжбы он был вынужден вернуть корабль и товары и уплатить значительную сумму (65 ф.) за ущерб, причиненный им

Подобные действия были характерны не только для английских купцов. Ссылаясь на письма флорентийского купца Франческо Датини, И.А. Краснова отмечает, что итальянские купцы и их факторы часто вступали в сделки с пиратами, в результате чего «порой трудно было различить, где кончается “добрый купец” и начинается морской разбойник»

Жажда накопительства часто вступала в противоречие с нравственными догмами, которые на протяжении многих веков проповедовала церковь, поэтому психология этих энергичных людей отличалась раздвоенностью. Христианская мораль допускала, что торговля является необходимым занятием, но отнюдь не почтенным, поэтому долгое время наблюдалось завистливое, а с другой стороны, несколько пренебрежительное отношение к людям, занятым торговлей. Но с ростом богатства и влияния городов их обитатели начинали гордиться своими успехами, деловыми качествами и предприимчивостью. Торговля становится почтенным занятием не только для представителей городского сословия, в нее стало втягиваться и английское дворянство, это можно проследить по торговым лицензиям и таможенным отчетам. Например, 24 февраля 1456 г. была выдана лицензия на экспорт пшеницы во Фландрию сэру Николасу Уэрингсу, а в октябре 1470 г. совместную лицензию на торговлю с Исландией получили Джон Форстер, бристольский купец, и сэр Эдмунд Хангерфорд