«…Снежная Жанна сладко посапывала рядом, повернувшись к нему своей шикарной «ледяной» спиной. Мягкий белый свет ртутной лампы придавал коже Королевы ещё большую белоснежность. Вся её кожа была не только необычайно белой, но и идеальной, без каких-либо дефектов, без татуировок, и лишь след, оставленный прививкой от оспы на предплечье слегка портил впечатление.

Чтобы не разбудить подружку, Артур тихо поднялся с кровати, взял с прикроватной тумбочки сигарету и зажигалку, босиком пошёл к балкону. Снежная Жанна не любила табачного дыма. Да и по части выпивки была не сильна. Не то что Кристина или Маргарита. Снежная Жанна если и пила водку, то совсем мало. И по её лицу тогда, в эти редкие замечательные моменты, медленно разливался странный по форме, но такой милый румянец, от которого Артур приходил в щенячий восторг.

Раздвижные стеклянные двери бесшумно пропустили Артура в огромную лоджию. Отсюда, с одиннадцатого этажа, открывался прекрасный вид на ночной Рай. Он приблизился к краю балкона, нервно закурил сигарету. Руки очень сильно дрожали, и с этим ничего нельзя было поделать. Руки у него стали дрожать ещё с Первого Пришествия. Такой тремор он видел только однажды в своей жизни. Именно так дрожали пальцы у отца, когда, будучи подростком, Артур нашёл его в той протухшей привокзальной забегаловке. Артур сказал ему, пошли домой, папа, мама заждалась, но отец всего лишь рассмеялся в ответ. А наутро папы не стало. Пьяный замёрз у железнодорожного полотна. Путевой обходчик нашёл его лежащим в сугробе. Дело было зимой.

А вот теперь у Артура так же дрожат руки. Но не от водки. Хотя водки он пьёт предостаточно. Артур посмотрел на Рай. А Рай посмотрел на Артура. В том числе и сквозь дыры в Стене. Всеми своими разноцветными огнями. Всеми своими «ангарами».

Всеми своими светящимися «проводами». Всем своим существом. «Что ты такое? – подумал Артур. – Откуда ты на мою голову взялся? Зачем ты сводишь меня с ума? Безумный мир Артура Брауна. Безумный мир Артура Лунина. Я же не вынесу. Надорву себе сердце. У меня уже ведь нервов никаких не осталось. Почему я должен нести этот крест?»

«…Город был небольшой, не более ста тысяч жителей. Город был зелёный, солнечный, красивый. А со стороны моря он даже напоминал нечто среднее между Ниццей, Каннами и Пальма-де-Майоркой. Город был счастливым. Местное население приветливо друг другу улыбалось, дети радостно щебетали, а мэра иначе как «наш папа» никто и не называл. Улицы были чисты, словно их каждый день мыли шампунем. И их действительно мыли шампунем. Деревья выглядели так, будто их подстригали, и их на самом деле старательно стригли несколько раз в год. Парков для отдыха было хоть пруд пруди, и в них под мелодии духовых оркестров танцевали влюблённые парочки. А мэр каждый день делал город всё лучше и лучше, по воскресеньям устраивая для людей красочные фейерверки. Яркими вывесками пестрели коммерческие магазинчики.

Рестораны манили дразнящими аппетитными запахами. Кинотеатры притягивали увлекательными афишами новых фильмов. Устраивались конкурсы красоты, чемпионаты по водным видам спорта, викторины на знание истории города. Набережная шумела аттракционами, а «чёртово колесо» тутошние жители отказывались называть «чёртовым», и называли «ангельским». Все имели работу, вполне приличное жильё, все были сыты, нарядно одеты. И даже здешние собаки и кошки выглядели как-то респектабельно. Жёны не изменяли мужьям, а мужья не изменяли жёнам. Чиновники не брали взяток. Пьяные, нищие, хулиганы, воры, а тем более насильники и убийцы – отсутствовали как таковые. Матерного слова никто слыхом не слыхивал. А библиотеки и музеи были самыми посещаемыми местами в городе.

В действительности же всё было совершенно по-другому. Мэр воровал по-чёрному. И по-крупному. Но поскольку он состоял в партии власти, ежемесячно отдавая в партийный общак круглую сумму в иностранной валюте, то столичные власти его не трогали, а на день рождения даже награждали очередным, энным по счёту орденом. «Нашим папой» мэра, конечно, никто не называл, а называли «взяточником» и «охотником». «Охотником», потому что глава города вместе со своими дружками – прокурором, начальником полиции, начальником налоговой службы, начальником таможни, главным эфэсбэшником и немногими прочими (круг лиц был строго ограничен) – частенько уезжал за город на охоту. Прихватив с собой передвижную электростанцию, несколько холодильных камер, брезентовых палаток, мощную аудиоаппаратуру, огромное количество спиртных напитков, еды и пару-тройку дежурных проституток. Чем мэр и его команда занимались на так называемой охоте, догадаться было не трудно. А ещё мэр обирал бизнесменов и на эти деньги возводил себе памятники, дабы увековечить собственное имя в истории города. Местное население на выборах каждый раз голосовало за другого человека, за нового мэра, но, странное дело, каждый раз нынешний глава администрации оказывался победителем. Видимо, потому, что горожане сами заслуживали такого мэра. Поскольку все ненавидели друг друга, завидовали чужим успехам, обманывали родственников, знакомых или соседей. Мужья изменяли жёнам, а жёны мужьям. Чиновники брали взятки. Молодёжь спивалась. Наркомания, драки и убийства были обычным явлением. Людей интересовали деньги, деньги и ещё раз деньги. Так как за деньги можно было купить те удовольствия, которые обильно рекламировались с экранов телевизоров и со страниц газет и журналов. Библиотеки и музеи, естественно, никто не посещал. Людей съедали страсти, инфаркты и раки. Преждевременные смерти были сплошь и рядом. А мрачные лица на улицах – подавляющим большинством. Количество нищих, как и количество бездомных собак и кошек, росло день ото дня.

Атмосфера в городе была гнетущая. И хотя город со стороны моря напоминал нечто среднее между Ниццей, Каннами и Пальма-де-Майоркой, на самом деле город скорее походил на библейские Содом и Гоморру. Мало того, город совсем не баловала погода. Если летом она была ещё ничего, то остальные девять месяцев года в городе было либо пасмурно, либо лил противный, казавшийся бесконечным дождь. От которого город покрывался вонючим ядовитым грибком. Грибок проникал в полы и стены домов, в водопровод, в лёгкие местных жителей, существенно подрывая их здоровье. От проклятых дождей город раскисал, протухал, гнил, разлагался и постепенно уходил в землю…»

Комары сводили с ума. Ничего не помогало. Даже заокеанский спрэй, используемый американскими десантниками. Комары его полностью игнорировали. Они впивались в беззащитную кожу Арсения, насасывались кровью и оставляли после себя красные волдыри, которые нестерпимо чесались. Проводнику Чуанчи комары, видимо, тоже доставляли неприятности, но не такие большие, как Арсению. Чуанчи, несмотря на палящее солнце, был одет в рваную телогрейку, ватные штаны, а лицо его защищал накомарник. Тем не менее, и сквозь эту броню отдельные тонко пищащие диверсанты прорывались, частенько заставляя проводника ругаться матом. От Чуанчи нестерпимо воняло потом.

«Кукурузник» Арсений оставил в Кижме, дальше продолжив своё путешествие на «газике». Добравшись до посёлка Ванавара, нанял проводника. Всё это стоило копейки. Да и папахен ему существенно помог: обеспечил и «Ан-2», и экипировку, и спутниковую связь, и даже оружие – новенький «калаш» болтался у сына за спиной. Всё было недорого и замечательно. И только лишь комары портили настроение.

– Вот плят, – хлопнув себя по ноге, выругался Чуанчи. По-русски он говорил плоховато, коверкал слова; порой, сам того не ведая, менял их значение. В данном конкретном случае превращая женщину со скверной репутацией в фамилию артиста театра и кино. Арсению такая интерпретация очень даже нравилась. Он и сам уже включил эту новую версию в свой лексикон.

– Сколько ещё до эпицентра? – спросил он у проводника, героически отбиваясь от наседающих комаров, вонзающихся как в голые руки, шею и лицо, так и в закрытые футболкой грудь и спину.

– Шипко пыстро итом, Чуанчи мэсто снаэт, – как-то уклончиво ответил проводник, видимо, не знакомый с загадочным словом «эпицентр».

– Подобные супершоу, – произнёс Армстронг, делая ударение на приставке «супер», – это зеркальное отражение нашего общества, мать его. Следующим шагом будет реальное убийство, транслируемое в «живом» эфире. Договорятся с грёбаным бомжом, так же юридически всё оформят, бумажки подпишут и будут его часа два гонять в самое рейтинговое время. Кретины.

– Как в том фильме с Ван Даммом? – вставил я слово.

– С кем, с кем?… Ну да. Общественность, конечно, возмутится, хрен ей в нос. Бабушки там всякие, старушки. «Международная амнистия» рот, безусловно, откроет. Права человека. Но что им до этого? Главное, чтобы толпа смотрела. А толпа будет смотреть.

Дура. Вот мы с тобой «Раджу» критикуем, а каждый раз глаза в ящик впериваем…

Шоу, которое мы с Армстронгом имели счастье лицезреть, пока ждали последний выпуск новостей, называлось «Был бомжа, стал раджа». Правда, за всё время проекта ни один бомж до раджи так и не дотянул. Первый был алкоголиком и потребовал сто долларов на каждый день. Умер через месяц от перепоя. От цирроза печени. Второй продержался полгода, разбился насмерть на «Бентли» в Подмосковье. Телеоператоры во всех подробностях засняли катастрофу. У третьего всё вроде бы складывалось прекрасно: роскошный дом, жена-красавица, собственная конюшня. Мы уж думали, раджой паренёк станет. Ан нет. Покончил жизнь самоубийством. Застрелился из пистолета с золотыми накладками. Записку оставил, мол, устал, не могу больше терпеть, что на меня постоянно глазеют тридцать шесть миллионов телезрителей. Реалити-шоу «Был бомжа, стал раджа» шло уже четвёртый сезон и имело бешеный успех.

– И что же это такое? – зло спросил он. – Похоже на какие-то ветки.

– Скорей на паутину, – ответил заместитель. – Хотя и на ветки тоже.

– А это, я так понимаю, аэробус. Вот здесь, в центре, в овале.

– Да, аэробус, «A-380», выполнявший рейс по маршруту Франкфурт-Москва-Токио-Нью-Йорк.

– Тут что-то вроде поляны.

На этот раз всё было организовано по высшему разряду. Не так, как тогда. Никакого «сэконд-хэнда». Ультрасовременное снаряжение. Я такое только в американских фантастических фильмах видел. Похоже, именно у американцев они им и разжились. Костюмы не костюмы вовсе, а самые настоящие скафандры, облегчённого типа, в которых быстро ходить было можно. 180-градусный обзор, кондиционер, вакуумная откачка продуктов жизнедеятельности, плюс подача жидкой пищи через трубочку. Полная автономность. Да в них на Марс не стыдно отправляться, не то что в аномальную зону.

Оружие – последних моделей: полностью автоматическое, компьютеризированное, с лазерными прицелами, самонаводящееся, пули с плутониевыми наконечниками и так далее, и тому подобное.

Я им сказал, мне ничего этого не нужно. Дайте сандалии, шорты, футболку и гольфы, чтобы клещей не нахвататься. Они глаза выпучили, но дали. Дали ещё котомку со жратвой да микрофон с наушниками.

Высадили нас с «крокодила» не там, где я в прошлый раз шёл, красные ориентиры за собой оставляя, а в совершенно другом районе, на севере. (Видимо, со временем у них была напряжёнка.) Здесь до эпицентра было, судя по спутниковым снимкам, километров 60–70. Если по прямой. Самое короткое расстояние до аэробуса. «Сетка» росла ведь не равномерно во все стороны света, а, как и обычные растения, преимущественно на юг. На солнце ориентировалась.

Меня эти козлы вперёд пустили, я у них чем-то вроде миноискателя был. Как им казалось. Боров, главный в группе, за мной следом двинул. Мамонт – за ним, баллон с гелием на тележке катил, четвёртым Шварц топал, а Таран замыкал цепочку и всю дорогу до «поляны» чуть ли не задом наперёд протащился, назад постоянно оглядывался, поворачивался, всё боялся, чтобы на них с тыла никто не напал. Спецы грёбаные!

Утром 4 мая 1882 года на борт бразильского сторожевого судна «Арагуари», как обычно, подняли бадью с морской водой, чтобы измерить её температуру. В бадье была обнаружена плавающая запечатанная бутылка.

Капитан Коста, посмотрев бутылку на свет, отдал приказ разбить ёмкость. Из бутылки был извлечён лист бумаги, вырванный из библии. Капитан Коста знал английский язык и сумел прочесть письмо, написанное неровным, не совсем разборчивым почерком поперёк печатного текста:

«На борту шхуны «Sea Hero» бунт. Капитан убит. Первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник, насильно приставлен к штурвалу. Они заставляют меня вести судно к устью Амазонки; 28 градусов долготы, 22 градуса широты, скорость 3,5 узла. Спасите!»

Коста сверился с корабельным регистром Ллойда. Выяснилось, что английский корабль с таким названием действительно существует: водоизмещение 460 тонн, построен в 1866 году, порт приписки – Гулль. Капитан приказал начать преследование.

Спустя два часа сторожевик догнал мятежное судно и открыл по нему огонь. Абордажная команда, состоящая из лейтенанта Виейры, квартирмейстера и семерых вооружённых матросов, бросилась в лодки.

«…Когда Артур проснулся в первый раз, он увидел мальчика. Мальчик был щупленький, лет шести-семи, светленький, немного конопатый, загорелый. Он шёл по берегу моря, в чёрных трусиках, босой. На влажном песке отпечатывались его маленькие следы, слизываемые пенной волной. Кричали чайки, дул ветер, ярко светило солнце.

«Зачем я так напился? – туманно подумал Артур. – Целую бутылку бренди вылакал в «Галеоне». Почти без закуски. А потом ещё и от жары развезло. Надеялся, что хоть тут есть кондишн, да хрен там – такая же духота, как и на улице. Вот и разморило меня.»

Артур обратил внимание, что на ноге у мальчика болтается какая-то верёвка, чего он сразу не заметил. Верёвка, однако, мальчику вроде как не мешала. Складывалось впечатление, что другим концом верёвка ни к чему не была привязана. На самом деле оказалось совершенно обратное. Верёвка, как показали Артуру, соединяла мальчика с гигантским верёвочным клубком. Клубок был в несколько раз больше мальчика. Он лежал, тяжело увязая в песке, отбрасывая короткую округлую тень, и нехотя раскручивался.

«Что за фиговина – мальчик с верёвкой? О чём это вообще? Бред какой-то. Начало я пропустил – заснул сразу. И название не помню. А спросить не у кого. Один я, хоть шаром покати. Ау, люди.»

Тем временем, камера стала медленно удаляться от моря, от мальчика с его клубком, от пляжа. И Артур увидел сперва один ряд, а потом великое множество рядов… плюшевых мишек, как бы растущих на поле – наполовину торчавших из земли. Соломенного цвета плюшевые мишки на соломенного цвета поле. Не было слышно ни голоса за кадром, никаких диалогов, и только тягучая, печальная музыка густо сочилась из динамиков.

Морды у всех троих даже через «иллюминаторы» выглядели ужасно, я уж не говорю про скафандры. Новая цветастая амуниция подверглась воздействию болота и мало того, что была перепачкана до невозможности, так ещё и невыносимо воняла сероводородом. Да, натерпелись бравые вояки!

Самое же замечательное заключалось в том, что я смотрелся на их фоне этаким щёголем-франтом в окружении бомжей. Все мои вещи, включая рюкзак, были чистенькими-пречистенькими, и только сандалии слегка измазаны грязью. Зона, как я и предполагал, меня не тронула.

Можно было, конечно, не вытаскивать спецназовцев из трясины; не исключено, что они и сами в конце концов из неё выбрались бы, однако у меня на этот счёт был свой личный план. Правда, имелась в нём одна здоровущая дыра, которую я пока не знал, чем заткнуть, но надеялся, что зона и здесь меня не подведёт.

Из оружия у них остался автомат (у командира), два пистолета и несколько гранат. Прочее они благополучно утопили, в том числе тележку, на которой везли баллон с летучим газом, и теперь Мамонт пёр стальной цилиндр на собственном горбу.

То, что у них было задание грохнуть меня по завершении операции, я не сомневался. И даже подозревал, что каждый из них получил тайный приказ уничтожить своих коллег, братьев по оружию, чтобы никаких свидетелей не сохранилось. А если кто-то выживет в перестрелке, то тогда сработает часовой механизм – и вообще концы в воду. Но тут я ошибся, наше начальство придумало кое-что более универсальное.

– Кто такой квартирмейстер? – спросил Денис для начала. Чтобы уточнить.

– Старшина рулевых, – уверенно ответила Изольда.

– А… То есть ты хочешь сказать, что никакой я не предсказатель, не провидец, не пророк, а всего лишь везунчик, выигравший в лотерею? Именно поэтому ты рассказала мне эту историю?

– Разумеется. Я знаю кучу таких совпадений. Морган Робертсон, Джон Пармингтон, Дэн Меркурий – звенья одной цепи. Каждый год в мире сочиняются тысячи научно-фантастических романов, фактически каждый роман это лотерейный билет, то есть кто-нибудь когда-нибудь угадает заветные цифры, в данном случае – события, которые могут произойти. Некоторые фантасты действительно угадывают – чем больше романов, тем выше вероятность выигрыша —, и тогда их объявляют ясновидящими, возводят в ранг избранных богом, что, мягко говоря, не имеет ничего общего с реальностью. Вот ты мне скажи, пожалуйста, как ты писал свой роман? Тебе приснился вещий сон, на тебя снизошло откровение, ты впал в гипнотический транс или, может…. просто травы накурился? – последнюю фразу она произнесла с насмешкой.

– Да нет, обычно писал, как пишутся все романы на свете. Придумывал, сочинял, фантазировал. На компьютере набирал.