Всегда полезно и интересно, завести себе что-нибудь наподобие дневника. Человеку впоследствии доставляет большую радость перечитывать иногда подобные тетрадки и, таким образом, воскрешать в сердце воспоминания о некоторых сюжетах и персонажах, украшавших когда-то твою жизнь или, случалось, отравлявших её, в ту пору, когда кровь проворнее и горячее бежала по жилам. Ты видишь, как, старея, становишься рассудительнее – правда, многие и с возрастом не умнеют – и иной раз не можешь удержаться от смеха, когда припоминаешь те или иные забавные происшествия. А, читая о временах, когда твои дела шли из рук вон плохо и судьба, казалось, вот-вот пойдёт под откос, ты радуешься тому, что все это давным-давно миновало, и фортуна снова повернулась к тебе лицом. И опять же лишний раз убеждаешься в том, что старая истина «Лихо всякого на истинный путь наставит» нисколько не утратила своей актуальности, во всяком случае, для большинства.

Таким образом, я взяла себе за правило, время от времени усаживаться за бюро и записывать на бумагу всякую всячину из своей жизни, и сегодня уже старухой – да-да, не спорьте, уже старухой – я с большим удовольствием перелистываю собственные жизненные истории. Эти страницы, однако, после моей смерти должны быть преданы огню. Ведь я писала их ради своего удовольствия, а не на потеху другим, и даже не для своих ближайших родственников. Я прожила жизнь в соответствии с требованиями собственной природы и постоянно старалась причинить как можно меньше вреда другим людям. «Сварливой бабой», как выражаются у нас в Вене, я, мне кажется, тоже никогда не была, и со мной всегда всё можно было уладить миром. То, что в моём ремесле постоянно царят беспрерывные дрязги, сплетни и пересуды, всегда случаются всякого рода грубые сцены и выходки, к сожалению, правда и никуда от этой правды не денешься. Однако я никогда не была злопамятной, хотя мне самой частенько доставалось, что называется «на орехи». Впрочем, мужчинам очень нравилось проводить со мной время, и они платили за это щедрой монетой, а случалось, я встречалась с ними безвозмездно, потому что всегда

Я уже рассказывала, как была «выдрессирована» нашим квартирантом и его любовницей и выведена на панель. Они основательно обучили меня всяким премудростям, и я многое пережила. Каждый день я сталкивалась с чем-нибудь новеньким, и моя новая подруга объясняла мне, что к чему, а я на лету всё схватывала, ибо мне всегда нравилось быть развратной девкой, как бы вызывающе подобное признание ни звучало. Я полагаю, что лучше откровенно сказать об этом, чем, бог знает почему, надеяться выглядеть святошей, подобно какой-нибудь богомолке, в тайне совокупляющейся с ещё большим остервенением, чем наша сестра. Но мы-то хоть вынуждены добывать этим средства к существованию. И лёгким этот род занятий не назовёшь. Иногда даже приходится собираться в кулак, чтобы не показать мужчине, как ты его боишься.

Почти у каждого из них есть свои особенные желания и слабости, которым он придает большое значение, и если тебе с самого начала удавалось нутром почувствовать это, он платил охотно и поистине щедро. Не только влагалищем, но и пальцами, и языком ты должна чувствовать, что именно доставит удовольствие данному мужчине. И коли ты пошла по этой дорожке и взялась за такое дело, чтобы им заработать себе на пропитание, то уж лучше при этом выбросить из головы мысли о собственном удовольствии. Бывает мужик лежит на тебе, долбит, вонзается, сверлит и сопит от похоти, но когда кончит, ещё и недовольно ворчит.

Один клиент вернулся с рысистых бегов, где выиграл изрядную сумму денег, его портмоне чуть ли не лопалось от банкнот, и, находясь в превосходном расположении духа, он пригласил нас, всех четверых девчонок, выпить шампанского! Мы тоже были немало окрылены успехом, дурачились, шутили, смеялись и пели в салоне. И тут он сказал, что хотел бы сыграть с нами в увлекательную игру под названием «Угадай-ка». Суть ее заключалась в следующем: он будет сношать всех нас по очереди, нанося каждой только по одному удару, чтобы потом переходить к следующей. Нам же предстояло заранее отгадать, на ком из нас он кончит. Затем он пригласил нас выстроиться в ряд лицом к софе и, наклонившись, опереться на её край. Он поднял нам всем подолы лёгких платьев, образовав перед собою красивую шеренгу из четырёх смуглых и белых попочек. Его молодой, смуглый и могучий гренадёр уже, точно на параде, стоял по стойке смирно. Перед началом нам предстояло сделать ставку на одну из нас. Мы, не сговариваясь, сразу отдали предпочтение Кармен, которая в этой веренице стояла первой. Тогда он двинулся от одной девушки к другой, бережно вводя свою пику, и мы слышали, как постанывала каждая, когда его мощный гарпун входил в неё. Шевелить попой или вести контригру было строго запрещено. Затем следовала команда: «На старт! Внимание! Марш!» Соревнование началось: туда, сюда, обратно. Мы все оглядывались через плечо и старательно прогибали зады навстречу кавалеру. Каждая получала от него один единственный, короткий, крепкий и проникающий глубоко внутрь удар, и он оказался в состоянии трижды побывать в каждой, пока, на тринадцатый раз, на него не накатило, и он не брызнул, его горячий фонтан достался именно мне, а не Кармен. Таким образом, мы все проиграли. Однако, в качестве компенсации, он выдал всё-таки каждой по пять гульденов. Потом он предложил нам отыграться. Он поставит всем четверым по «клистиру», и тогда каждая из нас получит приз, изначально предназначавшийся лишь одной. И хотя в ходе неоднократных «отыгрываний» и регулярной раздачи нам всем по «Пятигульденовому призу» молодой повеса истратил добрую сотню гульденов, но сама ебля обошлась ему как бы даром, поскольку хозяйке он за игру ничего платить был не должен. К сожалению, этот молодой повеса появился у нас только один раз за все месяцы, – вероятно, это выходило ему слишком накладно. В общем, и целом, дела у меня с тех пор, как «моего» Франца упрятали за решётку, пошли блестящим образом. Однако незадолго до того, как я познакомилась со своим венгерским лейтенантом, мне довелось пережить ещё одно событие, которое потрясло меня до глубины души!

Возвращаясь однажды около часа ночи от мадам к себе на квартиру, я в небольшой улочке Внутреннего города наткнулась в темноте на старого нищего, который сидел на ступеньках у подъезда какого-то дома. Он кувырком скатился на мостовую, остался лежать на спине и неразборчиво бормотал что-то. Я испугалась и при неверном свете луны вгляделась в его бедное, испитое, совершенно опустошённое и заросшее щетиной лицо, и тогда – такое со мной случалось только два или три раза в жизни – у меня почернело перед глазами! Старый бродяга оказался моим отцом… В таверне я велела подать ему перво-наперво побольше чёрного кофе, который и сама пила через силу от внезапно взбудораженных чувств. Однако и от кофе он не до конца протрезвел, лишь приоткрывал свои воспалённые, совершенно безумные глаза и непонимающе-пустым взглядом пялился вокруг. Я трясла его за руку и задавала вопросы, при этом по щекам у меня непрерывным потоком струились слёзы! Наконец он мало-помалу пришёл в себя:

– Фрейлейн… ах, ты, видать, такая… Красивенькая… Денег у меня шаром покати… я старый забулдыга… Жалко, что кофе попил… я был в таком замечательном опьянении… м-да… Не могли бы вы оставить меня в покое… в моём покое… я хочу своего покоя… да…

– Отец! Господин отец! Разве вы совершенно не узнаёте меня? Да это же я, Пепи!

Я заливалась горючими слезами! Он неуверенно провёл своей дрожащей, грязной, старческой рукой по моему лицу и проклокотал: