Народы, объединяемые названием

прибалтийско-финские

(нем.

Ostseefinnen

, ф.

itämerensuomulaiset

и т. д.): финны, карелы, вепсы, ижора, водь, эстонцы, ливы, — близки друг другу не только по языку (степень расхождения между прибалтийско-финскими языками, пожалуй, сопоставима со степенью расхождения славянских языков), но и по антропологическому типу, традиционной культуре и историческим судьбам.

Появление носителей

раннего прибалтийско-финского

(= 

прибалтийско-финско-саамского

) праязыка в Прибалтике связано с распространением во второй половине II — начале I тыс. до н. э. на территориях современной Новгородской, Псковской, Ленинградской областей, Эстонии, восточной и северной Латвии прибалтийского варианта общности

культур ложнотекстильной керамики

. Близость этого варианта культуре ложнотекстильной керамики Верхней Волги очевидна, она сохранялась и в I тыс. до н. э., так что археологи находят возможным говорить о непосредственном влиянии верхневолжской

дьяковской

культуры (см. разделы о поволжских финнах и марийцах) в Прибалтике (городища Кландюкалнс под Ригой, Иру под Таллином, Асва на о‑ве Сааремаа). По-видимому, именно с возникновением культуры ложнотекстильной керамики в Верхнем Поволжье в середине — второй половине II тыс. до н. э. (см. раздел о поволжских финнах) и её распространением на запад, в Прибалтику и на северо-запад, в Карелию и Финляндию (см. раздел о саамах) следует связывать сложение,

непродолжительное существование и распад финно-волжской праязыковой общности и прибалтийско-финско-саамского праязыка.

Сложение

собственно прибалтийского-финского

(

позднего прибалтийско-финского

) праязыка происходило уже на территории Ленинградской, Новгородской, Псковской областей, Эстонии и северной и восточной Латвии в ходе взаимодействия племён культуры ложнотекстильной керамики с балтами — создателями

культуры штрихованной керамики

, с конца II тыс. до н. э. широко распространившейся в Эстонии и Латвии, и с германцами, которые уже в первой половине I тыс. до н. э. — почти одновременно с проникновением племён культуры ложнотекстильной керамики в Прибалтику с востока — начали в довольно значительном количестве пересекать Балтийское море из Скандинавии и селиться в прибрежных районах и на островах Латвии, Эстонии и юго-западной, южной и западной Финляндии. Археологически экспансия скандинавского (древнегерманского) населения прослеживается в распространении в названных районах специфически скандинавского типа погребальных памятников, так называемых

В результате этой экспансии прибалтийско-финское население разделилось на два массива: южный, давший в конечном счёте начало эстонцам, води и ливам (см.) и северный — предков финнов-суоми, финнов-хяме, карел, ижоры, вепсов. В литературе эти две группировки прибалтийско-финских народов (выделяемые на основании данных языка) принято называть соответственно южной или западной — и северной или восточной.

В сложении восточных прибалтийско-финских групп вероятно приняли участие какие-то протосаамские (точнее —

Внешнее название

финны

(швед.

finnar

, нем.

Finnen

) впервые встречается у римского историка Тацита (I н. э.) в форме

Fenni

. Наиболее приемлемая на сегодняшний день гипотеза выводит это название из германских языков — ср. гот.

finþan

«находить, искать», швед.

finna

«тж». Первоначально этот этноним служил в германских языках, откуда он попал, в конечном счете, и к Тациту, для обозначения населения Фенноскандии и (у Тацита, во всяком случае) Восточной Прибалтики, ведущего в основном подвижный образ жизни и незнакомого с земледелием (живущего охотой, то есть — «ищущего»), скорее всего — предков современных саамов. Позже это имя было перенесено и на северных и восточных соседей скандинавов — финнов, расселившихся на территории прежнего обитания саамов (

Finnland

) — см. ниже. Ещё в XVIII веке этим словом норвежцы и шведы называли не только финнов, но и саамов (норв.

finne

означает «саам» и сегодня).

Самоназвание —

suomalaiset

(мн. ч.), от названия страны

Suomi

«Финляндия», ср. эст.

Soom

, др.-рус.

Сумь

 < праприб.-фин. *

sōme

 — название территории нынешней юго-западной Финляндии (прибрежные районы), называемой по-фински

Varsinais Suomi

«настоящая Финляндия» (возможно, ещё — название острова Сааремаа, о чём свидетельствует значение латыш.

sāms

«финн; житель Сааремаа»,

sāmu zeme

«Сааремаа», букв. — «земля финнов») и прибалтийско-финского племени, обитавшего там. Название

Сумь

известно в русских летописях и в топонимах с начала XII века. Наиболее приемлемая этимология принадлежит В. Ниссиля, который сопоставил *

sōme

с др.-швед.

sōme

«отряд, группа, сборище» — это в принципе согласуется с тем исторически бесспорным фактом, что германцы, древние скандинавы и, наконец, шведы, играли значительную роль в прибалтийско-финской истории, в особенности — в истории племён, обитавших непосредственно на берегах Балтики. Иные этимологии: связь с фин.

suomu

«чешуя», так как в древности финны якобы шили одежду из рыбьей кожи (?); предположение о происхождении этнонима от гипотетического личного имени, образованного от фин. глагола

Диалект

Сложение финского народа в конце I — первой половине II тыс. н. э. представляло собою сложный процесс консолидации нескольких прибалтийско-финских племён. Помимо финнов-суоми значительную роль сыграли в этом процессе

В результате смешения диалектов суоми (в небольшой степени), хяме и карелов в восточной Финляндии сложился диалект

Самоназвание —

karjalaizet

(мн. ч.) означает буквально «скотник, пастух», от

karja

«стадо». Это самоназвание, однако, характерно для северных карел, живущих севернее Ладожского и Онежского озёр, и выполняет роль общенационального в силу своей распространённости в качестве названия карел в языках соседей (др.-рус.

Корѣла

, рус.

карелы

, фин.

karjalaiset

и т. д.). Юго-западные карелы, живущие в районе города Олонец, (олонецкие карелы, приладожские карелы) называют себя

livvikoi

(ед. ч.) — «карелы-

ливвики

», а юго-восточные карелы (район к западу от Онежского озера, граничащий с территорией расселения вепсов, — прионежские карелы) —

lʹüüdiläińe

(ед. ч.) «карелы-

людики

» (также называет себя и часть вепсов — соседей людиков). Этноним

livvikoi

, возможно, связан происхождением с названием ливов

līvə

(см.); корень слова

lʹüüdiläińe

трудно отделить от рус.

люд

,

люди

. Для карельской этнонимии характерна ситуация размытости границ: северные карелы могут называть людиков

vepsä

«вепс» — так, как сами людики называют своих южных соседей, вепсов. В свою очередь, людики могут называть северных карел

lappi

«саам», а южные группы северных карел называют так своих единоплеменников, живущих севернее — и так далее, вплоть до настоящих кольских саамов, которых крайние северные группы карел также называют

lappi

. Эта ситуация, очевидно, отражает, во-первых, сложные процессы образования карельского народа, в которых, по мнению исследователей, приняли участие различные прибалтийско-финские племена, населявшие в середине и второй половине I тысячелетия н. э. Приладожье и Карельский перешеек: финны-хяме, собственно карелы, вепсы, и имела место, по-видимому, ассимиляция части вепсов продвигавшимися с запада в Прионежье карелами, а, во-вторых, — факт исторического расселения карел на север (и на восток), на земли, где изначально обитало саамское население (см.). Исконным же районом обитания карел и районом, где сформировалось ядро этой общности, является район северо-западного Приладожья, где локализуется средневековая археологическая «

Впервые карелы упоминаются в скандинавских сагах о древних временах, повествующих, в частности, о событиях VIII века (при жизни шведского конунга Ивара Широкие Объятия) — в названии какого-то (возможно — Финского) залива Балтики

В то время, как южные карельские земли постепенно становились объектом славяно-русской колонизации, карелы осуществляли экспансию в северном и северо-восточном направлении, вытесняя с территории современной Центральной и Северной Карелии, а также — Восточной Финляндии саамов (см. выше о распространении этникона

В результате такого расселения карелы приняли участие в формировании финнов, прежде всего — восточных и северных, в частности, следует предполагать мощный карельский компонент в генезисе финнов-савосцев (ф.

С самого начала карельская экспансия на север происходила в рамках расширения границ Новгородской земли и распространения православия — карелы выступают как постоянные союзники русских в борьбе за сферы политического и экономического влияния в Фенноскандии (в русских

Употребляемое иногда в качестве какого-то этнонима (не самоназвания) иж. (Хэваха)

iŋgeroi̯št

(множ. ч.) происходит, как и внешние названия: швед.

ingrer

(множ. ч.), ф.

inkeri

, рус.

ижора

, др.-рус.

Ижера

(у ижор встречается также в качестве самоназвания

ižorat

(множ. ч.) «ижорцы»,

ižoran kieli

«ижорский язык», заимствованные из русского) от шведского названия земель к югу от Невы и Финского залива —

Ingermanland

(откуда также рус.

Ингерманландская

губерния), которое, в свою очередь, восходит либо к имени жены Ярослава Мудрого

Ingigerd

(по версии, принадлежащей А. Шёгрену), либо — что кажется более вероятным — к имени сына Рюрика, древнерусского князя

Игоря

(др.-рус.

Ингорь

от сканд.

Ingvar

): по пересказу несохранившегося до наших дней списка русской летописи В. Н. Татищевым Рюрик дал «при море град с

Ижарою

» в вено своей любимой жене Ефанде после рождения ею

Игоря

, отсюда — название земли как вотчины Игоря — др.-рус.

Ижера

, ф.

Inkerimaa

, шв.

Ingermanland

(гипотеза Д. А. Мачинского).

Имя

ижора

, безусловно, также связано с названием реки

Ижора

(левый приток Невы), где обитали летописные

ижеряне

, и которое, скорее всего,

происходит от этнонима, хотя не исключено и обратное (тогда приведённые выше этимологии для этнонима

ижора

, видимо, неверны).

Часть ижор использует в качестве самоназвания слово

karjalai̯št

(мн. ч.) «карелы», «карелами» же их называла и водь — это согласуется с близостью языка и культуры ижор к карельским языку и культуре и объясняется тем, что по крайней мере часть ижор представляет собой потомков группы древнекарельского населения, освоившего по крайней мере до XII века (первое достоверное упоминание об ижоре — см. ниже) территории к югу и юго-западу от основной зоны расселения карел — Карельского перешейка, первоначально — по течению Невы. Уже во второй половине XII века язычники-

ingari

упоминаются в булле папы Александра III к Уппсальскому епископу Стефану, а в первой половине XIII века

ижера

начинает (если не считать вышеприведённого сообщения В. Н. Татищева) фигурировать в русских летописях как союзный новгородцам народ, живущий в нижнем течении Невы, которому была поручена «стража морская» новгородских земель от шведов: во многом благодаря оперативным действиям

В период «Смутного времени» на Руси в начале XVII века устье Невы и вся ижорская земля попали под власть шведов, что вызвало массовое переселение ижор вместе с группами родственных им карел с Карельского перешейка на земли, оставшиеся под властью Руси. На ижорские земли переселялись финны из подвластной шведам Финляндии. К этому времени ижора, по-видимому, уже стойко придерживалась православия: в источниках имеются сообщения о достаточно активном противодействии ижор шведским попыткам внедрить лютеранство. После возвращения Ингерманландии под власть России на её территории в 1732 году проживало 14,5 тысяч ижор. Будучи малочисленным народом, ижора постепенно ассимилировалась ингерманландскими финнами, с которыми её сближал язык, и русскими, с которыми её сближала принадлежность к православной церкви. Тем не менее процесс ассимиляции не имел катастрофического характера: в середине XIX века (данные П. Кёппена) в Петербургской и Выборгской губерниях обитало около 18 тысяч ижор. По переписи 1926 года их было 16 137 человек.

Судьба ижорского народа в советское время сложилась трагически: с одной стороны, начатая было в начале 30‑х годов традиция ижорской письменности, книгоиздания и школьного преподавания (в начальных классах) на ижорском языке в 1937 году была насильственно прервана, и ижорский язык, подобно карельскому, был официально объявлен недостойным иметь письменность. С другой стороны — ижора разделила судьбу води: во время второй мировой войны значительная часть ижор была вывезена в Финляндию, а вернувшись в 1944 году домой, они не получили возможности жить на своей родине. Ижоры из-под Ораниенбаума были депортированы в Сибирь. Часть деревень была попросту уничтожена в ходе военных действий. Естественно, сохранение языка и народа в этих условиях было едва ли возможно. В 1959 году эстонский лингвист А. Лаанест оценивал численность ижор в 1100 человек, по переписи 1970 года их было 781 человек. Перепись 1989 года даёт по Ленинградской области цифру в 276 ижор, из которых 187 человек считают ижорский язык родным или владеют им как вторым языком. Возможно, реальная численность ижоры несколько выше.

Самоназвание —

veps

,

βeps

, также называют вепсов и соседние народы (ф.

vepsä

, рус.

вепс

и т. д.). Этимология слова неясна, чисто гадательным следует считать сопоставление с саам. (Норв.)

vækse

, (Ин.)

vepsi

, (Кильд.)

vieps͕ᴱ

«рыбий плавник» (возможна, впрочем, интерпретация семантики как «некий предмет треугольной (клинообразной) формы» — в связи с распространёнными в прибалтийско-финско-саамской этнонимии названиями, образованными от основ, означавших «клин» — см. разделы о води, саамах). Возможно, мы имеем здесь дело с каким-то старым этнонимом, восходящим к довепсскому населению Межозерья. Впервые встречается, как принято считать, ещё у Иордана (VI век н. э., информация относится к более раннему периоду) в виде первой части загадочного названия народа

Vasinabroncas

. Др.-рус.

Весь

«вепсы» используется в летописи Нестора при описании событий IX века. Вероятно, с вепсами должен быть соотнесён далёкий народ

vīsū

, живущий на север от Волжской Булгарии в краю, где бывают белые ночи, в сочинениях арабских и персидских средневековых географов (уже у Ибн Фадлана в нач. X века). В западноевропейских источниках вепсы впервые упомянуты под именем

Wizzi

у Адама Бременского (конец XI века).

Значительная часть вепсов (в основном — северные) называют себя

lüdi

или

lüdnik

(ед. ч.), что совпадает с самоназванием карел-людиков, которых, в свою очередь, северные карелы могут называть

vepsä

«вепс». Это, очевидно, указывает на былое участие вепсов в сложении юго-восточной группы карел. Происхождение корня *

lüdi‑

следует связывать с рус.

люди

,

люд

(прежде всего — в значении «простой народ, крестьянство»). Старые русские названия вепсов:

Чудь

(примерно с XII века употребляется вместо

Весь

),

чухари

 — от

чудь

(этимологию см. ниже, в главе о води) — и

кайваны

(также — название карел) — связано, вероятно, с названием финско-скандинавской племенной группировки

квенов

(рус. (помор.) также

каяны

«квены; норвежцы», ф.

kainuu

 — см. выше, в главе о финнах).

Судя по широкой известности этно‑ и топонимов, производных от

Как уже было сказано, Весь принимала участие в самых ранних событиях русской истории, в частности — в «призвании варягов» в IX веке. По-видимому, с XI века земли вепсов начинают захватываться новгородскими феодалами и здесь начинает распространяться православие. В XI—XII веках часть вепсов, очевидно, смешалась с переселявшимися в Прионежье карелами, была ассимилирована ими и вошла в состав карел-людиков. Процесс ассимиляции вепсов карелами в Прионежье продолжался и в более поздние эпохи.

Примерно с XIII—XIV веков, когда, с одной стороны, старые торговые связи Восточной Европы, в которых вепсы играли важную роль (путь «из варяг в греки», торговля по Волге через Волжскую Булгарию), оказались разрушены вследствие монголо-татарского нашествия, а, с другой стороны, между Новгородом — Русью и Швецией устанавливается более или менее твёрдая государственная граница, территория обитания вепсов — Межозерье становится своего рода «медвежьим углом», и Весь перестаёт быть одной из важнейших этнополитических единиц Северной Руси. На севере своей этнической территории вепсы постепенно включаются в состав карел-людиков, значительная часть их, живущая в более оживлённых местах вдоль дорог и водных путей, по-видимому, ассимилируется русскими. Всё это приводило, с одной стороны, к сокращению территории обитания вепсов и их численности, с другой — к сохранению у них более консервативного уклада жизни.

Под названием

поволжские финны

или

волжские финны

в литературе по финно-угроведению объединяют мордву и марийцев: согласно установившейся в начале XX века традиции их языки возводились к единому

волжскому праязыку

. На самом деле сколько-нибудь серьёзных оснований для постулирования былого существования этого «праязыка» нет, и название

поволжские финны

неудачно ещё и потому, что использование слова

финны

в данном случае не совсем правомерно: языки и культура мордвы и, тем более, марийцев весьма далеко отстоят от прибалтийско-финских. Прибалтийско-финские, саамский и поволжско-финские языки (

вместе

называемые

финно-волжскими

) противостоят пермским языкам в рамках

финно-пермской

общности подобно тому как прибалтийско-финские, саамский, поволжско-финские и пермские языки противостоят угорским языкам в рамках финно-угорской группы уральской языковой семьи. Проблема, однако, состоит в том, что, если реконструкция финно-угорского праязыка и, соответственно, выделение финно-угорской группы языков в принципе сомнений не вызывает, то реконструкция финно-пермского праязыка (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского, поволжско-финских и пермских) и, в особенности, финно-волжского (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского и поволжско-финских) гораздо более проблематична. Соответственно, выделение финно-пермской и финно-волжской групп финно-угорских языков нельзя считать достаточно корректным. Возможно, стоило бы использовать термин

европейские финно-угорские

языки для

финно-пермских

языков (правда, венгерский язык тоже является европейским!) и

западные финно-угорские

языки для

финно-волжских

: такие названия вызывают только историко-географические ассоциации и не предусматривают постулирования соответствующих праязыков. Однако, дабы не вносить дополнительной путаницы в терминологию, будем использовать здесь традиционные термины (имея в виду их условность, каковая оговорена выше).

Таким образом, термин

поволжские финны

используется здесь в качестве собирательного названия мордвы, марийцев (а также мери — ?) как народов, сформировавшихся и долгое время живших в едином ареале, объединённых общими судьбами в средние века и в последующее время, хотя по своему происхождению они представляют самостоятельные ветви финно-угорского (финно-волжского) ствола.

Формирование поволжских финнов шло в основном на базе племён-создателей верхневолжского и волго-окского вариантов общности культур

Антропологические типы поволжских финнов достаточно разнообразны. Большая часть мордвы-эрзи принадлежит в расовом отношении к

Название

мордва

(из русского — в европейских языках: нем.

Mordwinen

и т. д.) не является исконным самоназванием и, хотя уже давно применяется и самим мордовским населением, представляет собою экзоэтноним, заимствованный из русского языка и служащий для обозначения двух изначально близких друг другу по языку и культуре, но тем не менее обладающих различным этническим самосознанием групп —

мокши

и

эрзи

. Впервые данный этноним встречается у Иордана (VI век н. э.) в форме

Mordens

 — один из народов, якобы покорённых готским королём Германарихом. Затем, в X веке — у византийского императора Константина Порфирогенета в качестве названия страны

Μορδια

. В русских летописях

Моръдва

впервые упоминается в списке народов Среднего Поволжья, входивших в сферу интересов Киевской Руси с самого раннего времени, составленном, как принято полагать, в XI веке. Своим происхождением это название очевидно связано со словами иранских языков, имеющими значение «человек, мужчина»: перс.

märd

, ягн.

morti

, происходящими от индоиранского корня *

mr̥ta‑

«человек, смертный», к которому восходят также морд. Э

miŕdʹe

, М

miŕdʹä

«мужчина, муж», удм.

murt

«человек, мужчина; чужой», коми

mort

«человек, мужчина». Различие в огласовке внешнего названия мордвы *

mord‑

и традиционно реконструируемого мордовско-пермского слова *

mertɜ

«человек, мужчина, муж» может объясняться, во-первых, происхождением первого из относительно позднего (среднеиранского) источника, а второго — из очень раннего (раннего индоиранского), а во-вторых — заимствованием иранских слов в разные языки (в первом случае — в славянский и, возможно, в германский, во втором — в финно-угорские) и, соответственно, его различной адаптацией.

Самоназвание мордвы-эрзи (морд.

eŕʒ́a

,

eŕźa

,

eŕźä

, впервые зафиксировано, как принято считать, в письме хазарского кагана Иосифа (X век), где в ряду подчинённых хазарами народов, между

s‑var

(очевидно, —

сувары

, племя, жившее на территории Волжской Булгарии) и

c‑r‑mis

(видимо —

черемисы

, то есть марийцы), упоминается народ

Самоназвание мордвы-мокши (морд.

Истоки формирования мордвы следует связывать с племенами

Начиная с IX века мордва (в особенности — мокша на юге и востоке) попадает под влияние Волжской Булгарии, а с XI века мордовские земли становятся предметом внимания русских князей (согласно «Слову о погибели Русской земли»

Самоназвание — Л

marij

, В

mari

, Г

marə̑

 — буквально означает «муж, мужчина» и является заимствованием из иранских языков, — ср. ав.

mairya

«молодой человек, юноша, член воинского союза», др.-перс.

marīka

«дружинник, стражник, член воинского союза», пехл.

meräg

«муж, молодой человек» и т. д.

Соседние народы называют марийцев другим именем: рус.

черемис

(вероятно — из чувашского), чув.

śarmə̑s

, тат.

čirməš

. Именно этот этноним довольно рано встречается в письменных источниках: в письме хазарского кагана Иосифа (X век) в ряду народов Поволжья, якобы подвластных хазарам, в форме

c‑r‑mis

, — и в русских летописях при рассказе о событиях начальной русской истории (составлен, очевидно, в XI веке)

Черемисы

названы рядом с мордвой среди народов, живущих по Оке — Средней Волге между Русью и Волжской Булгарией. Не исключено, что этот этноним зафиксирован и у Иордана (VI век) — в сильно искажённой форме

Imniscaris

, хотя более вероятно, что за этой формой кроется название летописной

Мещеры

(см. раздел о мордве). О происхождении этнонима *

čermis

высказывалось немало гипотез, наиболее вероятным представляется предположение о связи его с тюркским корнем *

čer‑

«сражаться, воевать» (чув.

śar

«войско, армия» < тю. *

čer(ig)

«войско»). Выведение внешнего названия марийцев из тюркского корня в принципе согласуется с очень старыми и интенсивными связями марийцев с тюркскими народами Поволжья, марийский язык изобилует тюркизмами и является самым тюркизированным из финно-угорских языков.

Близость самоназвания марийцев

mari(j)

с названием

мери

(др.-рус.

Меря

), жившей на территориях современных Ярославской, Ивановской, Костромской, на севере Владимирской, Московской, на востоке Тверской областей России, известной уже в самых ранних сообщениях русских летописей и окончательно обрусевшей, возможно, лишь в XVII веке, давно приводила исследователей к предположению об этноязыковой близости самих этих народов. Данное предположение было подкреплено анализом субстратной дорусской топонимии мерянского региона, проделанным М. Фасмером ещё в 30‑е годы XX века и вторично на более высоком уровне — А. К. Матвеевым в 90‑е годы: многие «мерянские» топоосновы объясняются только из марийского языка (например, гидроформант ‑

Результаты проделанной О. Б. Ткаченко работы по сбору и анализу реликтов мерянской лексики в русских диалектах и топонимии — вопреки выводам самого исследователя, рассматривавшего язык мери как промежуточный между мордовскими, марийским и прибалтийско-финскими и более близкий всё-таки к последним — не противоречат сделанному выше предположению об особой близости мерянского и марийского языков: среди немногочисленных диалектных русских слов, восходящих, возможно, к мерянскому языку, имеются такие сугубо марийские корни как *

Вероятно, археологическим аналогом протомарийско-мерянской общности является сложившаяся во VIII—VII веках до н. э. на базе восточного (верхневолжского) варианта общности культур

Удмурты

,

коми-зыряне

и

коми-пермяки

, чьи языки чрезвычайно близки (пожалуй, они внешне даже ближе друг к другу, чем прибалтийско-финские) и происходят от единого

пермского праязыка

, обособившегося от других известных нам финно-угорских языков достаточно давно (вероятно, не менее трёх тысяч лет назад), образуют

пермскую

(об этимологии слова см. раздел о коми) группу народов, объединяемых не только общностью происхождения их языков, но и общностью исторических судеб. В литературе в отношении пермян иногда неправильно употребляют термин

финно-пермские

народы, что непозволительно, так как название

финно-пермский

давно и правомерно используется для обозначения

всех финно-угорских языков и народов, исключая угров, то есть — от прибалтийских финнов до пермян включительно

. Ещё менее удачны такие иногда встречающиеся названия пермян, как

пермские финны

или

восточные финны

, так как к

финнам

эти народы имеют весьма отдалённое отношение (с тем же успехом русских, например, можно было бы называть «восточными немцами»).

Ранние этапы генезиса пермян традиционно связывают

с ананьинской

археологической культурой (точнее — культурно-исторической общностью), распространённой в VIII—III вв. до н. э. в бассейнах Камы, Вятки, Вычегды, в Казанском и Марийском Поволжье и оказавшей сильное влияние на этническую историю всей лесной зоны Восточной Европы (вплоть до Скандинавии) в эпоху раннего железа. Вероятно, по крайней мере в какой-то части ананьинских племён можно видеть носителей пермского праязыка на его ранней стадии. Видимо, уже непосредственно с постананьинского времени основой хозяйства пермян стало земледелие, что определило развитие их материальной и духовной культуры.

В антропологическом отношении пермские народы неоднородны, в генезисе их расовых типов преобладали, по-видимому, два направления связей: западное, выразившееся в распространении среди всех групп коми-зырян (в наибольшей степени — среди западных и северных)

беломорского

(в меньшей степени —

восточнобалтийского

) типа

беломоро-балтийской

Самоназвание

udmurt

(диал. варианты —

urtmurt

,

udmort

,

ukmort

) представляет собой композит, второй компонент которого — удм.

murt

означает «человек, мужчина; чужой» и, вместе с коми

mort

«человек, мужчина», восходит к пермско-мордовскому *

mertä

, заимствованному из индоиранских языков: ин.-ир. *

mr̥ta‑

«смертный, человек» (см. также раздел о мордве). О первом компоненте,

ud‑

, следует сказать, что, по всей очевидности, это — древнее самоназвание народа, отражённое и в экзоэтнонимах — ср.: мар.

oδo(‑marij)

«удмурт», рус.

вотяк

 <

отяк

(форма, употреблявшаяся до XVIII века, где ‑

як

 — суффикс, ещё один ранний вариант —

отинъ

, с другой суффиксацией) < *

ot‑

. Относительно происхождения древнеудмуртского *

odɜ‑

(< *

ontɜ‑

) «удмурт (самоназвание)» существуют две версии. Согласно первой (К. Редеи), этот корень сохранён в удмуртском языке в виде нарицательного существительного

ud

(< *

ontɜ

) «росток, всходы» и восходит к пермско-марийскому *

ontɜ

«побег, росток, поросль, молодая трава, всходы», которое, в свою очередь, является заимствованием из индоиранских языков — ср. др.-инд.

andha‑

«трава, зелень, побег». Переход значения «росток, побег, поросль, всходы» > этноним К. Редеи объясняет, реконструируя гипотетическое (незафиксированное ни в самом удмуртском, ни для родственных слов в других финно-угорских языках, ни в арийских языках) значение «луг» для древнеудм. *

odɜ‑

и предполагая (опять-таки, не имея фактических оснований), что предки удмуртов называли себя «луговые люди» — подобно луговым марийцам (см. раздел о марийцах). Натянутость данной гипотезы побудила меня в соавторстве с С. К. Белых высказать альтернативную гипотезу, согласно которой древнеудм. *

odɜ-mort

представляет собой целиком заимствованный из какого-то иранского языка композит, который в языке-источнике мог иметь вид *

ant(a)-mart(a)

и означал буквально «человек окраины, житель пограничья» (ср. осет.

äddä

,

ändä

«снаружи, вне», авест.

antəma

«крайний», др.-инд.

anta‑

«край, предел, граница»).

Письменными источниками удмурты фиксируются поздно. Если не считать явно ошибочных (вроде отождествления с ними народа

Татары называют удмуртов

Формирование удмуртов шло на базе южнопермских племён — потомков создателей ананьинской археологической культуры. В III веке до н. э. на базе позднего ананьина на юге формируется

О бассейне Вятки как исконной территории обитания удмуртов свидетельствуют и удмуртские родовые предания. Ещё в прошлом веке многие группы удмуртов сохраняли память о своей принадлежности к одному из двух больших удмуртских территориально-земляческих объединений —

Самоназвание всех групп —

komi mort

, букв. «человек, мужчина коми». По поводу

mort

, восходящего к индоиранскому корню см. разделы о мордве и удмуртах. Слово

komi

обычно возводят к прауральскому *

komɜ

«человек, мужчина» (ср. удм.

vi̮ži̮-kumi̮

«родственники», где

vi̮ži̮

«корень», манс. (С)

χum

«человек, мужчина», венг.

hím

«самец», сельк. (Таз)

qum

«человек, мужчина» и т. д.). Нельзя, впрочем, исключить и возможность альтернативной этимологии: ср. коми-зыр.

kom-mu

«район г. Чердыни, Верхнее Прикамье» (

mu

 — «земля») при удм.

kam

«большая река (в частности — Кама)», ф.

kymi

«река, поток», — в этом случае исконное значение

komi mort

могло бы быть «человек из Прикамья, с Верхней Камы», что, в принципе, не противоречит имеющимся данным о возможных территориях первоначального расселения коми (см. ниже). Собственно говоря, и сегодня вычегодские и печорские коми-зыряне называют живущих на Верхней Каме коми-пермяков

kommusa

 — от

kom-mu

«Верхнее Прикамье (букв. «земля

kom

)» с собирательным суффиксом ‑

sa

, широко используемым в коми этнонимии (см. ниже).

Коми формировались на основе северных пермских племён, создателей сложившейся на базе

ананьинской

культуры (см. выше)

гляденовской

общности, распространившейся в III веке до н. э. — IV веке н. э. на верхней Каме и верхней Вычегде, и вырастающих из неё археологических культур:

ломоватовской

и сменяющей её в IX веке

родановской

в Верхнем Прикамье — и

ванвиздинской

и (с IX века)

вымской

в бассейне Вычегды. Разделение археологических культур, оставленных предками коми между бассейнами верхней Камы и Вычегды, согласуется с тем, что под общим самоназванием

коми

ныне существуют два народа:

коми-зыряне

, живущие в основном на территории Республики Коми (изначально — бассейн Вычегды), и

коми-пермяки

, живущие

в основном на территории Коми-Пермяцкого национального округа в Пермской области (Верхнее Прикамье).

По-видимому, впервые на страницы письменных источников коми попадают под вторым из этих имён: в русских летописях при описании событий X века уже встречается топоним

Влияние на предков коми сложившегося к началу X века на Средней Волге государства

Видимо, уже в XII веке группы коми, обитавшие по Югу, Северной Двине, Пинеге, Выми, средней и нижней Вычегде (

Венгерский

,

мансийский

и

хантыйский

языки образуют в рамках финно-угорской группы уральской семьи особую подгруппу, называемую

угорской

(нем.

ugrische

и т. д.), и восходят к

угорскому

праязыку. Название

угры

дано этим народам по старому внешнему венгров в славянских языках (др.-рус.

Угре

и т. д., этимологию см. в разделе о венграх), использование этого слова для именования всех угорских народов стало возможным ещё и потому, что оно внешне сходно с др.-рус.

Югра

, применявшимся по отношению к хантам и манси, хотя на самом деле эти два слова никак между собой не связаны (об исконном значении этого слова, проблеме идентификации

Югры

и возможной этимологии см. раздел о манси).

Хантов и манси, говоря о них отдельно от венгров, принято называть

обскими уграми

. Обско-угорские языки (речь при этом идёт не просто о двух, мансийском и хантыйском языках, а о сложной системе мансийских и хантыйских диалектов) близки друг к другу, но эта близость объясняется большей частью ареально-генетическими и ареальными связями их, поэтому постулировать существование в прошлом особого «

обско-угорского праязыка

» нет оснований, — тем более, что некоторые весьма показательные параллели объединяют мансийские диалекты с венгерским языком, не задевая хантыйских. Обские угры, таким образом, образуют в большей мере историко-культурную общность, благодаря единому или близкому хозяйственно-культурному укладу (таёжные охотники, рыболовы, на севере ареала — оленеводы), чрезвычайной близости духовной культуры, сходству антропологических типов хантов и манси и отличию их по всем этим показателям от венгров, история которых по крайней мере на протяжении последних двух с половиной тысяч лет протекала совсем в других условиях и в другом этническом окружении, в отрыве от обских угров (см.).

Выделение угорского праязыка из

прафинно-угорского

имело место, как принято считать, примерно в конце III тыс. до н. э. Этот период (конец

атлантикума

 — начало

суббореала

по климатологической шкале) для Западной Сибири был, во-первых, временем максимального расцвета лесов (западносибирской тайги со значительным участием позднее исчезнувших в Сибири широколиственных пород на юге), а во-вторых — временем повышенной увлажнённости, на которое приходится максимум торфообразования западносибирских болот. С другой стороны, в историческом плане уже в это время и особенно — чуть позже, с первой половины II тыс. до н. э.

Едва ли имеет смысл пытаться связать праугорскую общность с какой-либо археологической культурой, тем более, что археологическая карта позднего неолита юга Западной Сибири и Зауралья (

Носители угорского праязыка, судя по реконструируемой праугорской лексике, должны были быть знакомы с коневодством и разведением крупного рогатого скота, с металлургией. Судя по данным археологии, уже в начале II тыс. до н. э. населению южнотаёжной полосы Зауралья и Западной Сибири были известны металлы и скотоводство. Во второй половине II тыс. до н. э. у носителей

Самоназвание венгров —

magyar

принято рассматривать вместе со старым названием венгерского племени

megyer

(представляет собою то же слово с переднеязычной огласовкой), сохранившимся в венгерских топонимах с основой на ‑

megyer

и в некоторых ранних упоминаниях о венграх (прежде всего — в сочинении византийского императора Константина Порфирогенета, сер. X века:

Μεγερη

), как двухкомпонентное слово

magy-ar

 /

megy-er

 < *

maǯ́-ar

 / *

meǯ́-er

. Наличие вариантов с передним и задним вокализмом принято объяснять как результат собственно венгерского развития: в венгерском языке существуют такие пары, где слово с заднерядным вокализмом, как правило, служит для обозначения предмета большего по размеру, объёму, значимости (например:

döböz

«коробочка» —

doboz

«коробка, шкатулка»); возникновение таких вариантов возможно особенно в заимствованиях и деэтимологизированных сложных словах (к последним, видимо, относится и

magyar

 /

megyer

 — см. ниже), первоначальная форма которых не удовлетворяет требованию гармонии гласных, см., например: венг.

család

«семья» и

cseléd

«слуга, батрак» из славянского *

čelʹadĭ

«челядь, домашние, слуги». Древневенгерская форма с аффрикатой ‑

ǯ́‑

отражена в первых упоминаниях данного этнонима в трудах арабоязычных географов, начиная уже с X века (например

(al‑)maǯ́γar(īya)

у Ибн Русте, до 903 г.), восходящих, как принято считать, к недошедшему до нас сочинению бухарского визиря Аль-Джайхани «Книга путей и царств» (конец IX века).

Первый компонент рассматриваемого этнонима трудно отделить от самоназвания манси (см ниже): (Т.)

mäńćī

, (Пел.)

māńś

, (С)

mańśi

и названия хантыйской фратрии

Мось

: хант. (Вах)

måńtʹ

, (Кон.)

mońtʹ

, (С)

mɔś

. По-видимому, мы имеем дело в данном случае со старым угорским этнонимом, употреблявшимся в форме *

mańćɜ

 / *

mäńćɜ

в качестве самоназвания какой-то ещё праугорской группы, образовавшей в составе хантов фратрию, а в состав манси и венгров вошедшей как основной компонент, передавший им своё самоназвание. Относительно более глубокой этимологии праугорского *

Происхождение второго компонента самоназвания венгров, *

Внешнее название венгров, нем. (мн. ч.)

Как было указано выше, на страницы письменных источников венгры попали только в конце IX — в X веке н. э., когда о них как об одном из кочевых народов причерноморских степей упоминают арабские географы и византийский император Константин. В начальной русской летописи сохранился рассказ о проходе

Самоназвание (Т.)

mäńćī

, (Пел.)

māńś

, (С)

mańśi

восходит вместе с самоназванием венгров

magyar

и хантыйским названием фратрии (Вах)

måńtʹ

и др. к ПУг. этнониму *

mańćɜ

 / *

mäńćɜ

(этимологию см. выше, в разделе о венграх). Внешнее название — нем.

Wogule

и др. восходят к рус.

вогул

, которое, как и хантыйское название манси (С)

wŏγalʹ

, происходит от названия реки

Вогулки

 — левого притока Оби (манс. (С)

wōlʹ-jā

, хант. (С, В)

wŏγalʹ

), которое, возможно, является собственно мансийским гидронимом: слово

wōlʹ

употребляется в мансийском языке также в качестве нарицательного со значением «плёс, участок реки между двумя поворотами». Данный этноним начинает употребляться в русских документах с XIV века прежде всего по отношению к манси, которые жили на западных склонах Урала, в верхнем течении Печоры и на востоке Верхнего Прикамья и постоянно тревожили своими набегами русских и коми на Верхней Каме и Вычегде — вплоть до Великого Устюга.

В более ранний период население крайнего северо-востока Европы (Северное Приуралье, Бассейн Печоры, возможно — часть Верхнего Прикамья) называлось в русских источниках

Югра

(с XI века). Данный термин употреблялся вплоть до XVII века применительно к населению Западной Сибири, в особенности — Нижней Оби, причём ещё в XVI веке нижнеобская

югра

и её князья рассматривались отдельно от

вогулов

(манси) и

остяков

(см. ниже раздел о хантах). Видимо, он связан с встречающимся в арабско-персидской географической литературе (уже у Ибн Русте, ок. 912 г., наиболее подробно — у Аль-Марвази, первая четверть XII века) названием народа

jūrā

, обитавшего далеко на севере за Волжской Булгарией и ведшего «немую торговлю» с булгарскими купцами пушниной (товары доставлялись в тот край на нартах, запряжённых собаками, а люди шли на лыжах). Нельзя отделять от этих названий и коми

je̮gra

«манси и / или ханты». На древность последнего в пермской среде (вопреки мнению многих исследователей, считающих коми слово заимствованным из русского — против этого предположения, в принципе, свидетельствует и его вокализм: обычно коми 

Господствующий антропологический тип манси — наряду с типами хантов, ненцев, некоторых селькупских, кетских и западносибирских тюркских групп — представляет собой вариант особой

На протяжении XIV—XVI веков земли Перми Великой в Верхнем Прикамье (см. раздел о коми) и по Вычегде вплоть до Устюга Великого подвергались систематическим набегам мансийских князей из-за Урала. Центром и основной базой этих походов было Пелымское княжество (р. Пелым). Целью мансийских князей были не только обогащение за счёт грабежа, но и сопротивление нарастающему русскому давлению, защита своих единоплеменников, живших на западной стороне Урала, от христианизации и подчинения Москве. При этом нередко союзниками манси выступали и русские вятчане: так, они участвовали в походе пелымского князя Асыки на Усть-Вымь в 1455 году, когда был убит епископ Пермский Питирим, пытавшийся активизировать работу по обращению

Самоназвание (С)

χănti

, (Ю)

χăntə

, (В)

kăntəγ jaγ

(

jaγ

 — «народ») восходит, наряду с манс. (Т.)

khā̊nt

, (С)

χā̊nt

(Пел.)

khōnt

«войско, армия», венг.

had

«войско», ф.

kunta

«община» и др. восходит к ПФУ *

kunta

«община, сообщество, объединение». Помимо этого этнонима разные группы хантов используют в качестве самоназвания композиты, состоящие из названия реки, на которой данная группа живёт, и слова «народ» (хант. (С, Ю)

jaχ

, (В)

jaγ

):

as-jaχ

«обский народ»,

vaγ-jaγ

«ваховский народ» и т. д.

Внешнее название хантов — нем.

Ostjaken

и др. происходят от рус.

остяки

 — как официально именовали хантов в России до 30‑х гг. XX века. Впервые этот этноним встречается в русских документах в 1499 году (согласно М. Жираи) и употребляется первоначально (до XVII века включительно) по отношению к населению бассейна Средней Камы (нынешний север Башкирии

и юг Пермской области) — очевидно, ещё не принявшим ислам предкам современных северных башкир и пермских татар (с XVII века по отношению к этому населению уже употребляется термин

татары

). По крайней мере с начала 80‑х гг. XVI века остяками называют уже и жителей Зауралья и Западной Сибири, принимавших участие в походах вогульских (см. выше раздел о манси) князей на пермские земли. Позже, в XVII—XIX веках, это название применяется к различным народам Западной Сибири: помимо хантов, которых именуют просто

остяками

или — по месту жительства той или иной хантыйской группы —

иртышскими

,

обскими

,

обдорскими

,

кондинскими остяками

, так называют кетов (

енисейские остяки

) и селькупов (

нарымские

,

тымские

и др.

остяки

,

остяко-самоеды

). Такое широкое употребление этникона

остяк

находит объяснение в его происхождении: в русский язык он попал из тюркских языков, где служил для обозначения инородческого языческого населения: ср. кирг.

ištäk

«башкир», казах.

istäk

«башкир; сибирский татарин», сиб.-тат.

ištäk

 — племенное объединение, бараб.

ištäk

«хант», которые связаны либо с общетюркским корнем *

iš

«работа» (возможно, *

ištäk

«работник, зависимый человек»), либо с основой *

В конце XVI века

Возможно, что под именем фиксируемой русскими источниками XVI—XVII веков в бассейне Нижней Оби

Таким образом, по данным русских документов, уже для XVI века можно говорить о существовании двух из трёх известных позднее этнотерриториальных групп хантов — северных (Нижняя Обь, Сыня, Куноват, Казым и т. д.) и южных (Иртыш, Конда, Демьянка), соответствующих двум из трёх диалектным массивам (наречиям) хантыйского языка — северному и южному. Обособление этих групп связано с различиями в климате и природном окружении (северная тайга и лесотундра на севере и южная тайга и лесостепь на юге), различными внешними влияниями на культуру и язык северных (аборигены севера Западной Сибири,