Лиса с журавлём подружились.

Вот вздумала лиса угостить журавля, пошла звать его к себе в гости:

— Приходи, куманёк, приходи, дорогой! Уж я тебя угощу!

Пошёл журавль на званый пир. А лиса наварила манной каши и размазала по тарелке. Подала и потчевает:

— Покушай, голубчик куманёк, — сама стряпала.

Тетерев сидел на дереве. Лисица подошла к нему и говорит:

— Здравствуй, тетеревочек, мой дружочек, как услышала твой голосочек, так и пришла тебя проведать.

— Спасибо на добром слове, — сказал тетерев.

Лисица притворилась, что не расслышала, и говорит:

— Что говоришь? Не слышу. Ты бы, тетеревочек, мой дружочек, сошёл на травушку погулять, поговорить со мной, а то я с дерева не расслышу.

Жил-был заяц в лесу: летом ему было хорошо, а зимой плохо, приходилось к крестьянам на гумно

[1]

ходить, овёс воровать.

Приходит он к одному крестьянину на гумно, а тут уж стадо зайцев. Вот он и начал им хвастать:

— У меня не усы, а уси́щи, не лапы, а ла́пищи, не зубы, а зу́бищи — я никого не боюсь.

Зайцы и рассказали тётке вороне про эту хвасту.

Тётка ворона пошла хвасту разыскивать и нашла его под кокориной

[2]

. Заяц испугался:

Жили-были петушок и курочка.

Петушок всё торопился, всё торопился, а курочка знай себе приговаривает:

— Петя, не торопись! Петя, не торопись!

Клевал как-то петушок бобовые зёрнышки, да второпях и подавился. Подавился, не дышит, не слышит, словно мёртвый лежит.

Перепугалась курочка, бросилась к хозяйке, кричит:

Жили-были старик да старуха, у них была дочка Алёнушка да сынок Иванушка. Старик со старухой умерли. Остались Алёнушка да Иванушка одни-одинёшеньки.

Пошла Алёнушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.

— Сестрица Алёнушка, я пить хочу!

— Подожди, братец, дойдём до колодца.

Шли, шли — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце, полно водицы.

Жили мужик да баба. У них были дочка да сынок маленький.

— Доченька, — говорила мать, — мы пойдём на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек.

Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травку под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.

Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.

Вернулась девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету!

Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.

К таким-то и попалась Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли её эти люди, выкормили, над работою каждый день занудили, заморили: она и подаёт, и прибирает, и за всех и за всё отвечает.

А были у её хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка и меньшая — Триглазка. Они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла, и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно — ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого.

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:

— Коровушка-матушка, меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать.

Гуляли по чистому полю два Мороза, два родных брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали. Говорит один Мороз другому:

— Братец Мороз — Багровый нос! Как бы нам позабавиться — людей поморозить?

Отвечает ему другой:

— Братец Мороз — Синий нос! Коль людей морозить — не по чистому нам полю гулять. Поле всё снегом занесло, все проезжие дороги замело; никто не пройдёт, не проедет. Побежим-ка лучше к чистому бору! Там хоть и меньше простору, да зато забавы будет больше. Всё нет-нет да кто-нибудь и встретится по дороге.

Сказано — сделано. Побежали два Мороза, два родных брата, в чистый бор. Бегут, дорогой тешатся: с ноги на ногу попрыгивают, по ёлкам, по сосенкам пощёлкивают. Старый ельник трещит, молодой сосняк поскрипывает. По рыхлому ль снегу пробегут — кора ледяная; былинка ль из-под снегу выглядывает — дунут, словно бисером её всю унижут.

Получил солдат за верную службу отпуск. Устал в пути, есть хочется. Дошёл до деревни, постучал в крайнюю избу:

— Пустите отдохнуть служивого человека!

Дверь отворила старуха.

— Заходи, служивый.

— А нет ли у тебя, хозяюшка, перекусить чего?

Ехали два брата: один бедный, другой богатый. У обоих по лошади — у бедного кобыла, у богатого мерин. Остановились они на ночлег рядом. У бедного кобыла принесла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного:

— Вставай, брат! У меня телега ночью жеребёнка родила.

Брат встаёт и говорит:

— Как можно, чтоб телега жеребёнка родила? Это моя кобыла принесла.

Богатый говорит:

Один солдат прослужил двадцать пять лет, а отставки ему нет как нет! Стал он думать да гадать: «Что такое значит? Прослужил я Богу и великому государю двадцать пять лет, в штрафах не бывал, а в отставку не пущают; дай пойду куда глаза глядят!» Думал-думал и убежал. Вот ходил он день, и другой, и третий, и повстречался с Господом. Господь его спрашивает:

— Куда идёшь, служба?

— Господи! Прослужил я двадцать пять лет верою и правдою, вижу: отставки не дают — вот я и убежал; иду теперь куда глаза глядят!

— Ну, коли ты прослужил двадцать пять лет верою и правдою, так ступай в рай — в царство небесное.

Приходит солдат в рай, видит благодать неизреченную и думает себе: «Вот когда поживу-то!» Ну, только ходил он, ходил по райским местам, подошёл к святым отцам и спрашивает:

Жили-были старик со старухой.

Было у них три сына: двое умных, а третий — дурачок.

Стали братья с родителями собираться на работу.

Иван тоже стал собираться — взял сухарей, налил воды во фляжку.

Его спрашивают: