День выдался серенький. В одной из лабораторий Института электроники и телевидения проходили обычные испытания.

Большой экран, на котором мелькали цветные майки футболистов, тоже казался серым, тусклым. Пятна расплывались и дрожали. Трудно было представить, что сейчас, на этом экране, показывается одно из самых интереснейших состязаний футбольного сезона. Опытная установка цветного телевидения работала явно неудовлетворительно.

Напрасно инженер Пичуев затягивал окна тяжелыми, шторами, следя за тем, чтобы ни один луч света не проникал в темную лабораторию. Напрасно — уже в который раз — проверял проекционную аппаратуру. Приборы показывали все нужные напряжения и токи. Круглые, как блюдца, экраны осциллографов были исчерчены голубыми светящимися линиями. Они упрямо подтверждали, что в телевизоре все в порядке, работает он нормально и не в нем надо искать причину сегодняшних неудач.

Вячеслав Акимович Пичуев руководил лабораторией, где разрабатывались сложные проблемы большого экрана. Но возникла новая задача — дать на такой экран цветное, а потом и стереоскопическое изображение. Цветом занималась соседняя лаборатория, причем весьма успешно, однако для большого экрана работу надо было начинать заново.

«Разве это цвет? — спрашивал сам себя Пичуев, разглядывая грязно-зеленые пятна, бегающие по экрану. — Лягушки в аквариуме…»

Оставшись один, Пичуев сдернул очки и с размаху бросился в кресло.

— Слава… Удивительный народ! — бормотал он. — Слава… Странное понятие… Слава…

Вот и студенты, которые сейчас придут к нему в лабораторию, тоже мечтают о славе изобретателя. Как объяснить этим желторотым птенцам, что чаще всего изобретательская слава не выходит за двери лаборатории? Тысячи талантливых ученых и изобретателей создают новые, еще никем не виданные аппараты — и ни разу не встречают своего имени в газетах. Да это им и не нужно… Девушки не посылают им восторженных записок, не провожают глазами на улицах. Даже если портрет изобретателя появится в «Правде», все равно капризная слава, о которой мечтают юные честолюбцы, не уживется в скромной лаборатории. Там ей будет скучно без света рампы и аплодисментов.

Впрочем, какая тут слава? Ведь старый изобретатель-одиночка умер. Сложность сегодняшних технических задач огромна. Решение их под силу только мощным коллективам. Вот почему инженер упрямо не признавал даже самого слова «изобретатель». Что может сегодня изобрести один человек? Лаборатория может, а просто инженер — ни в коем случае. Допустим, у него мелькнет какая-нибудь дельная мысль — все равно без советов и творческой помощи коллектива он не сумеет ее реализовать…

«Ах, эта молодежь! — часто вздыхал тридцатилетний инженер. — Не понимают они, что изобретатель не певец и не танцор, имя его не красуется на афишах… Он никогда не может выступать солистом».

Кто не бывал на полевых испытаниях радиоаппаратов, тот не поймет всей волнующей прелести этого завершающего этапа большого терпеливого труда. Целый год студенты работали над передвижным телепередатчиком. Сколько неудач испытали! И совсем не права. Надя, считая, что лишь в научной работе солидного Института электроники и телевидения, где она, как лаборантка, занимала далеко не последнее место, могут воспитываться воля, настойчивость и настоящий «мужской характер».

В тот вечер, когда она высказывала эту, с ее точки зрения, непреложную истину, наши друзья, создатели «Альтаира», промолчали. Они не меньше Колокольчиковой знали, чего стоит исследовательский труд.

И вот настало утро решающих испытаний. Директор института разрешил студентам взять полуторатонку. Начальник гаража предупредил их, что к пяти часам машина должна быть в городе, встречать на вокзале какой-то груз, а шофер попросил ребят отпустить его еще раньше — надо успеть пообедать. Таким образом, у наших исследователей для проведения всех испытаний, намеченных по программе, времени оставалось маловато.

Но что же представлял из себя «Альтаир» — аппарат, вокруг которого было столько суетни? Когда студенты вытащили его из лаборатории и хотели поставить прямо в кузов грузовика, шофер, опустив кепку на глаза, задумчиво почесал темя.

— Не способно такие научные вещи возить без упаковки. Ишь красота какая, загляденье! Не ровен час, поцарапаем или еще что…

В этот вечер Вячеслав Акимович Пичуев долго не уходил из лаборатории. Пожалуй, только сейчас он почувствовал, что решение проблемы цветного изображения на большом экране близится к концу. Это и радовало инженера и в то же время волновало. Ему казалось, что слишком много энергии, времени, государственных средств потратили ученые, настойчивые изобретатели, а с ними и он, инженер Пичуев, для того, чтобы зрители немногих городов и их окрестностей увидели цветное кино на больших телевизионных экранах.

«Вот если бы зимовщики с мыса Желания одновременно с москвичами смотрели и футбол, и кино, и оперу! — думал Пичуев, машинально выбивая трубку о ножку кресла. — Тогда у них осталось бы очень мало невыполнимых желаний».

Нужна дальность, и никакими большими экранами, картинками в натуральных цветах ее не заменишь. Иногда казалось, что работа его бесцельна, преждевременна и он должен заниматься повышением дальности, а не цветом. Вот и сейчас, вспомнив об этом, он брюзжал:

— Послушайте, милая девушка. (Это провинилась Надя.) Чего вы там с тряпкой возитесь? Вызовите уборщицу.

— Не доверяю, Вячеслав Акимович. — Надя вытирала блестящую крышку нового проекционного телевизора. — Уж лучше сама.

Город еще спал, когда наши друзья поднялись с телевизором на верхнюю площадку высотного здания.

Прекрасны утренние часы. Улицы пусты. Гулко стучат по асфальту шаги одинокого прохожего. Легко прошелестит удаляющаяся машина, и снова все затихнет… Горят отблеском утренних лучей стекла в верхних этажах. Открыты двери балконов, ветер лениво шевелит прозрачные занавеси. Воскресный день. Люди еще не просыпались. Распустив длинные струи, как огромные седые усы, плывет по асфальту «машина чистоты»…

На высокой площадке, где сейчас стояли студенты, уже давно наступило утро. Солнце пришло сюда гораздо раньше, чем на улицы. В Москве его лучи сначала появляются на Ленинских горах, на золотом шпиле университета, потом на шпилях высотных зданий, на вершине телевизионной башни, в окнах двадцатых этажей, постепенно спускаясь вниз.

Светится розовая дуга Москвы-реки, перерезанная мостами. Золотыми огоньками блестят звезды Кремля. От него, как лучи, разбегаются улицы…

В поисках «Альтаира» наши испытатели встретились с необыкновенным явлением — двойного зрения. Они были вынуждены ездить по городу, чтобы не упустить движущийся аппарат за пределы радиуса его действия. Они видели московские улицы с разных точек зрения — из окна лаборатории Пичуева, из окошка машины, с самой верхней площадки высотного здания — и в то же время видели эти улицы на экране телевизора.

Прав был инженер Пичуев, утверждая, что не может быть у нас изобрететелей-одиночек, что любая сложная задача решается творческим коллективом института или завода, а чаще всего обоими вместе. Так же прав был Пичуев, говоря, что особо важные проблемы решаются параллельно в нескольких институтах, конструкторских бюро и заводских лабораториях.

А потому, если бы всего лишь несколько дней назад ему сказали, что дальность действия телевизионного передатчика можно увеличить в десятки раз, обратившись к работам молодого конструктора, который даже не видел телецентра и не умеет читать радиосхем, то Вячеслав Акимович посмотрел бы на шутника с привычным ему насмешливым скептицизмом.

Ясно, что молодой конструктор, о котором идет речь, не одиночка, за его спиной — мощный коллектив специального конструкторского бюро, но и в этом коллективе вряд ли нашелся бы инженер, знающий хотя бы формулу распространения ультракоротких волн над земной поверхностью. Значит, как это часто бывает в жизни научных коллективов, решение задачи увеличения дальности телевидения пошло по новому, не радиотехническому пути. В этом не было ничего необычайного, если вспомнить десятки и сотни случаев, когда представитель совсем другой профессии подсказывал радистам или химикам новое, неожиданное решение.

Годами сидит инженер над расчетами в каком-нибудь электротехническом институте, исследует разные схемы, тяжело, как бы по ступенькам, забирается на кажущуюся ему огромной высоту. И вдруг в один прекрасный день инженера вызывает директор института и протягивает ему две странички и фотокопию чертежа. «Ваше мнение?»

Взглянет инженер на чертеж — и в глазах потемнеет. Просто, необычайно просто! Великолепный прыжок! А он-то, слепой и бездарный, ежегодно поднимался на крохотную ступеньку, и там, вытирая пот, радовался своему ничтожному успеху. Но в конце концов решил задачу не он, а какой-то техник, предположим, из торфяного института. Он советует использовать метод, широко применяемый в торфяной промышленности.

Лева Усиков чувствовал себя невыспавшимся и злым. Во рту даже после зубной пасты оставалась противная горечь с каким-то металлическим привкусом, будто лежит на языке позеленевший медный пятачок и его никак не выплюнешь.

Он все еще щеголял в малиновых брюках. Митяй отчаялся ему помочь и всячески ругал товаропроводящую сеть: не заботится она о нуждах покупателя, не умеют торговать, равнодушные люди. На маленьких пристанях хоть бы палатки построили, нельзя же за самыми простыми брюками бежать в поселок. Нельзя потому, что отстанешь, теплоход стоит недолго.

Ежечасно, выполняя обязанности дежурного вместо больного Жени, которого ребята решили не беспокоить. Лева включал телевизор.

Прибегая с пристани, Митяй сразу же заваливался спать. Ему не очень нравился такой сон «по частям», или, как он говорил, «в рассрочку». Но что делать? Прошлую ночь дежурил, а днем хотел выручить Левку — нельзя же выпускать его на берег в цирковой униформе.

Усиков ничего не видел на экране, кроме пустынной палубы. Никто из пассажиров не показывался, даже унылый Багрецов исчез.

Опыт и особое чутье исследователя не обманывали Пичуева. Он понимал, что приехал на аэродром не в обычный день. Готовились серьезные испытания. Все говорило об этом — и несколько «ЗИМов» у ворот, и суетливая беготня молодых техников. Озабоченные гости — наверное, представители смежных институтов нетерпеливо поглядывали на часы.

По взлетной дорожке двигались фургоны с радиолокационными установками, трещал зарядный агрегат, гудели моторы. Похоже было на то, что скоро начнутся испытания нового самолета. Но сколько ни смотрел Вячеслав Акимович по сторонам, он не видел подходящей конструкции, готовой к полету. На транспортных машинах все винты были закрыты чехлами, вертолет тоже мирно подремывал в тени грибовидного ангара, который так заинтересовал Пичуева.

Дерябин попросил извинения и после разговора со встретившимся ему на дороге техником покинул гостя.

— Пока осмотритесь, — предложил Дерябин, — а я кое-что проверю. Ребятишки могли и напартачить. Одному уже досталось.

Вячеслав Акимович понял, о ком шел разговор, и посочувствовал виноватому технику. Красный до ушей, сейчас он тянул кабель к зарядному агрегату. Вероятно, потребовалась дополнительная зарядка аккумуляторов. Почему-то они оказались в дышащей крыше ангара. Крыша, будто втягивая в себя воздух, медленно расширялась в обе стороны, похожая уже не на чечевицу, а скорее на толстую двояковыпуклую линзу. Это сравнение напрашивалось само собой, так как ее поверхность ослепительно блестела. На ней Пичуев рассмотрел не только ребра, но и темные концентрические круги, которых снизу не было. Он попытался объяснить себе, зачем ее нужно раскрашивать «под зебру», но в этот момент внимание его было отвлечено весьма странным обстоятельством: линза, как шляпка гриба, оторвалась от своей ножки и повисла в воздухе.

Вячеслав Акимович хотел как можно скорее встретиться с Поярковым, чтобы услышать от него согласие на проведение первых опытов, но Дерябин не торопился, подробно рассказывая гостю о спектрографах и актинометрах новой конструкции, будто и не замечая его нетерпения.

Рассеянно дотрагиваясь до полированных кубиков, где тикали часовые механизмы, жужжали крохотные моторчики, щелкали автоматические выключатели, Пичуев мысленно задавал себе вопрос: «Если телевизионный передатчик будет поднят в ионосферу, то можно ли его принять за несколько тысяч километров от места подъема?» Инженер вспоминал формулы, представлял себе клетчатые графики, пересечение кривых, высчитывал в уме напряженность магнитного поля и тут же отвечал положительно: «Да, можно».

Он спрашивал себя о выборе волны для радиолинии, идущей к диску, о весе передатчика, об антеннах и прикидывал, сколько нужно времени, чтобы смонтировать всю телевизионную установку. При этом он испытывал радостное чувство. Решение казалось близким, все вопросы находили свой ответ. Еще бы! Знаний у инженера Пичуева достаточно, они аккуратно разложены по полочкам в кладовой памяти. Мысленно вычерчивал он разные схемы. Вот самая простая. В летающей лаборатории устанавливается обыкновенный телевизионный приемник и принимает программу Московского телецентра. Через передатчик, тоже находящийся в диске. Она транслируется чуть ли не по всей стране. Дерябин упоминал о способности диска долгое время находиться на одном месте, повисать в безвоздушном пространстве, вроде вертолета. В данном случае используется сила реактивных моторов.

Пичуев видит, как перед глазами разворачивается новый чертеж.

В центре диска вычерчены два квадратика. Это передатчик и приемник. Внизу, то есть на земле, стоит автобус. На кузове — буквы «ПТУ», что означает: передвижная телевизионная установка. Такие машины подъезжают к театру или стадиону, откуда должна идти внестудийная передача. Это — обычная проверенная система, уже давно применяющаяся в телевидении.

Ни Лева, ни его друзья не знали, что сразу же после их отъезда из Москвы там произошли некоторые события. Вячеслав Акимович Пичуев покинул свою привычную, тихую лабораторию и вот уже несколько дней испытывает горе и радости на аэродроме. Если бы молодым изобретателям показали на фотографии летающую лабораторию и рядом с нею Вячеслава Акимовича, то, может быть, случаи рекордного приема Московского телецентра нашли бы правильное объяснение. Нашлась бы и разгадка «межпланетных передач».

Впрочем, не будем забегать вперед и последуем за нашими путешественниками по Волге.

Шел косой дождь. Леве он казался желтым. В разрывах бурых облаков, похожих на грязные овечьи шкуры, угадывались мутные солнечные лучи.

На палубе никого не было, только Усиков бродил как неприкаянный.

Теплоход стоял, тесно прижавшись к дебаркадеру, будто хотел спрятаться под его крышу. Дождь не унимался. С хрипом, рассерженным клокотанием, как бы на что-то жалуясь, вода вырывалась из водосточных труб, стекала по жестяному желобу с палубы дебаркадера и звенящей, упругой струей била в борт теплохода.