Рядом с мужчиной — треугольное лицо, заученная улыбка — шел Йоген по выложенному булыжником двору к дому номер 9. Небольшой газон в центре был серым, как костюм домоправителя, а пять георгинов выполняли свое назначение так же слабо, как его ярко-красный галстук. Они не поднимали настроения.

Йоген не отрывал взгляда от булыжников. «Если до подъезда увижу на земле бумагу двенадцать, нет, десять раз, — думал он, — все будет не так уж скверно. Десять раз — это не слишком много и не слишком мало. Десять раз — это по-честному».

Когда у него потерялся ключ — в палой листве и тумане, — дома никого не оказалось. Он повесил школьную сумку на ручку двери и еще раз проделал весь путь, шаг за шагом, просеивая туман, тщательно исследуя листву. Нашел грош, дырявый мяч, записную книжку с незаполненными страницами, только не ключ. Вернулся назад, но дверь была заперта. Иначе и быть не могло: время еще обеденное, мама должна вернуться лишь вечером, а отец уже два года не появлялся вовсе.

На конфорке стояла сковородка с нарезанной картошкой, кусочками сала, комком маргарина. Рядом наверняка лежала записка: «Залей яйцом» или: «В холодильнике селедка в маринаде». Это и была еда, которой можно перебиться до вечера; только встретиться голодный желудок Йогена и жареный картофель не могли: дверь оставалась запертой.

За найденный грош он получил в булочной на углу бутерброд, сливочную карамель и медный пфенниг — не много для урчащего желудка. К тому же ноябрьский туман пробрался в бутерброд и сделал его клеклым.

Йогену запрещалось приводить домой школьных приятелей, поэтому сейчас ему самому пойти было не к кому.

Он сел на лестницу и уставился на дверь. Толку от этого чуть. По лестничной клетке гулял сквозняк, до вечера — целая вечность.