ЦРУ разрабатывает секретный проект развала СССР, втягивания России в долговую спираль и введения внешнего управления страной. Суть проекта становится известной узкой группе советского руководства. Тайная организация пытается переиграть американцев, но ситуация выходит из–под контроля. Спасти превратившуюся в криминальное государство Россию может только Русское подпольное сопротивление…
Пролог
Он в задумчивости шагал по огромному кабинету, сжимая в правой руке незажженную трубку, катализатор его мыслительного процесса, обязательный атрибут на всех картинах, отображавших вождя в бытовой обстановке. Мягкие кавказские сапоги неслышно ступали по ковру, слегка поскрипывая. Сталин не любил топота сапог, который напоминал ему то жуткое время, когда он был рядовым пехотного полка царской армии. Бравые унтеры, цвет любой армии, за несколько месяцев превращавшие любого деревенского лабуха в бравого солдата и защитника Отечества, спасовали перед бывшим семинаристом, отказавшись от мысли обучить его строевому искусству и окружив его стеной презрения и насмешек. Военные не знали этого и в присутствии вождя старались блеснуть выправкой, вытянуться в струнку и как можно громче щелкнуть каблуками. В их понимании это должно было выражать преданность и Советской власти вообще, и лично ему, Сталину. Генералы Красной Армии не догадывались, что вызывают скрытое раздражение генсека в отличие от генералов НКВД, ступавших по паркету мягко и неслышно, словно кошки.
Он ходил взад и вперед, стараясь упорядочить полученную за последнее время информацию о положении дел в стране и в партии, хозяином которых он себя ощущал. В особых папках, доступ к ним имел он один, лежали информационные документы из НКВД, Партконтроля ЦК, СВРА (Советской военной разведки), а также письма старых партийцев, не понимавших, что происходит и за что они в свое время гремели кандалами на царской каторге.
Положение дел не радовало. Страна незаметно оказалась во власти новой криминальной буржуазии, нэпманов, скупивших на корню всю государственную машину, партийный аппарат и уже подобравшихся к святая святых — вооруженному отряду партии, чекистам. То тут, то там проскальзывала информация о связях чекистских руководителей низшего и среднего звена с финансовыми воротилами и «акулами коммерции». Иностранные концессии фактически превратились в механизм перекачки на Запад российского сырья, а вырученные барыши уверенно оседали на европейских счетах «лучших представителей рабочего класса» из Торгсина, Совмина, обкомов и горкомов.
«Золотой телец» оказался сильнее ленинских идей. Новая экономическая политика, которую скрепя сердце ввел основатель партии (идеологами и практиками ее стали примазавшиеся к партии чуждые элементы типа Рыкова и «Коли Балаболкина»), оживила торговлю и ремесло, но начисто исключила индустриализацию. Тот самый хребет, на котором должно было вырасти государство нового типа. Вот уже семь лет прошло после окончания гражданской войны, а она фактически все еще продолжается. Со стрельбой и военнопленными. Террор не прекращается и носит уже не классовый характер. Страна в кольце врагов. Не поднимется индустрия, не появится военная промышленность — сомнут. Посадят марионеточных правителей и превратят страну в сырьевой придаток. Где найти людей? Где достать деньги?
Он взял с письменного стола красную папку, развязал тесемки и вынул несколько листков бумаги. Это был список, принесенный несколько часов назад Ягодой. Стал читать:
Балансир
Отверженные
«Демократическая» революция 1991 года застала меня в должности командира мотострелкового полка, дислоцировавшегося на территории Прибалтийского военного округа. Собственно говоря, командиром я еще не был, а только исполнял обязанности, но представление на должность уже было отослано в Главное управление кадров Министерства обороны. Мне светило досрочное присвоение звания подполковника и перевод в Москву, поскольку прежний командир, полковник Власов, переведенный в Генштаб на генеральскую должность, везде тянул меня за собой вот уже десять лет. Получая новое назначение, он ухитрялся в течение года сплавить в академию или на повышение большинство новых под чиненных и перетащить к себе старых, в числе которых я занимал особое место, так как стал «власовцем» еще в бытность его командиром роты.
Утром 19 августа, сразу после того, как по радио объявили о введении на территории СССР чрезвычайного положения, я построил полк и произнес пространную речь, из которой личному составу было совершенно непонятно, что произошло в нашей стране. Ясно одно: нужно продолжать выполнять свои непосредственные обязанности, постараться избежать контактов с населением города Вентспилса, где располагался штаб полка, и воздержаться на время от политических разговоров. Сам я был ни за «красных», ни за «белых» и, читая газеты, мало вникал в суть разногласий между стойкими партийцами и так называемыми демократами. Тем не менее мне, как и всем остальным, было ясно, что «баржа дала течь» и что несколько толстых тетрадок с конспектами классиков марксизма–ленинизма, которые я, матерясь от злости, успел составить за пятнадцать лет безупречной службы, скоро отправятся в помойку.
Мне было интересно наблюдать за изменениями в поведении политработников. Одни резко притихли и читали солдатам лекции со скучными выражениями лиц, на них было написано: «Братцы, мне весь этот маразм осточертел больше, чем вам, но… Служба». Другие явно фрондировали. Третьи по мере «развития демократических процессов» становились все более и более агрессивными. В том числе и мой замполит.
Вечером 19 августа он в сопровождении особиста пришел ко мне домой и положил на стол бумагу, которую собирался отправить по ВЧ в Государственный комитет по чрезвычайному положению. Бумага заверяла ГКЧП в полной поддержке его политики всем личным составом полка и была уже подписана им и начальником штаба, однако первой подписью значилась моя.
Это была явная инициатива, так как никаких команд сверху не поступало. Я долго колебался, но инстинкт военного, бездумно принимающего любой маразм вышестоящего командования (а в членах ГКЧП, как вы помните, был и министр обороны), сработал четко. Я подписал эту бумагу, и через двадцать минут она ушла в Москву.
Наместники богов
Я лежал в своей комнате в двухэтажной вилле со странным названием «Масбах» и скрипел зубами от боли в позвоночнике.
Спустя месяц после разговора с Джафаром, который оказался офицером иракской военной разведки и работал в Москве на должности помощника военного атташе, меня переправили в Дамаск. Оттуда я переехал в Хомс, где провел неделю в задрипанном гостиничном номере без кондиционера (благо, жара уже спала), а затем темной ночью на грузовике пересек сирийско–иракскую границу. Путешествие прошло без приключений, и я поселился на вилле «Масбах», где жили еще шесть бывших русских офицеров, два болгарина и немец. Я служил в мотопехотной дивизии, отличившейся в войне с Израилем в 1973‑м и в войне с США в 1990‑м.
После «Бури в пустыне», как американцы назвали свою операцию по вышибанию иракской армии из Кувейта, дивизия была сильно ослаблена (личного состава выбита треть), и командир, мой непосредственный начальник, полковник Данун усиленно занимался ее укомплектованием. Будучи официально советником Дануна, я фактически выполнял обязанности начальника штаба, место которого было свободно.
Штаб дивизии помещался в большом военном лагере Таджи в сорока километрах от Багдада. Рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался в час дня. Я выезжал в семь утра из дома и возвращался в два. Данун предупредил меня, что от прогулок по городу следует воздерживаться, во всяком случае не удаляться от центра, поскольку Багдад наполнен курдскими террористами. Тем не менее я сходил на сук (так арабы называют базар), который находился в районе одной из самых старых улиц под названием Рашид. Несмотря на то, что Ирак был в глухой осаде (международные экономические санкции изолировали страну от внешнего мира), на суку можно было купить все, что угодно. И многие торговцы говорили по–русски не хуже меня. Глаза разбегались от изобилия товаров. Золотые ряды, серебряные, керамика, ткани.
Володя Мартынов, живший в соседней комнате, советник командира зенитно–ракетной бригады, вошел в комнату без стука, остановился в дверях и, поизучав мое зеленое от боли лицо, спросил:
Халдеи
На следующий день, вернувшись из Таджи и наскоро пообедав, я отправился на другой берег Тигра. Стояла поздняя осень, и в Багдаде непрерывно лил дождь. Спустя сорок минут, весь мокрый, я уже находился на том самом месте, где меня подобрали таинственные незнакомцы. Не знаю, какое чувство вело меня по лабиринту узких трущобных улочек, но еще минут через тридцать я уже стоял перед воротами того самого особняка, в котором начался новый этап моей жизни.
Ворота открыл молодой парень, борода у него только–только пробивалась. Не поприветствовав ни жестом, ни выражением лица, он кивком пригласил меня следовать за собой. Мы пересекли дворик, посредине которого лежал большой черный камень, и вошли в дом. Здесь не было ни души. Хотя внутренним чутьем, которое почему–то обострилось, как только приблизился к этому дьявольскому особняку, я ощущал, что он полон народа. Берос, в длинной белой рубахе до пят сидел в маленькой комнате без окон. На каменном столе на деревянной подставке располагался большой хрустальный шар, жрец его глубокомысленно изучал. Со стороны казалось, что шар — живое существо, с которым Берос беседует, причем беседует очень почтительно. На полках вдоль стены стояли более мелкие хрустальные шары, различные пирамиды, кубы и параллелепипеды. На отдельной полке, напротив входа в комнату, находилась странная фигура, грубо высеченная из гранита. Просматривалось очертание человека, над которым стоял какой–то зверь, человек помещался под брюхом зверя, между четырьмя лапами.
Электричества в доме, судя по всему, не было, комната освещалась восемью факелами, издававшими тяжелый, густой запах. Когда я вошел, жрец оторвался от созерцания шара и жестом указал мне на каменную скамью напротив. Я сел и почувствовал легкое головокружение, видимо, от царящих здесь ароматов. Тело расслабилось само собой, веки отяжелели, сердце стало биться отчетливее, но медленнее. Мне казалось, что я ощущаю каждую клеточку своего тела.
Наконец непроницаемый Берос посмотрел мне в глаза и спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
Рассказ Бероса
Жрец принял позу «фараона» и закрыл глаза. Так он сидел несколько минут, затем сделал глубокий вдох, открыл глаза и начал свой рассказ:
— Ты, наверное, знаешь, что человек, как и любая биосистема, является генератором биологической энергии. Его энергетическую структуру ты познаешь позднее и научишься ею управлять. До определенных твоей ступенью пределов. Так вот, важнейшей функцией человека, смыслом его существования является постоянное генерирование энергии, малая часть которой идет на обеспечение функционирования организма самого человека, а основная часть на подпитку мирового энергетического поля. Такова же функция животных, растений и даже насекомых. В те далекие времена, когда людей было еще очень мало и энергия, генерируемая ими, не обеспечивала подпитку поля в необходимых объемах, функцию основного донора выполняли гигантские животные и растения. По мере размножения хомо сапиенс, как назвали нас европейцы, самого мощного биогенератора, и образования коллективных полей многие животные и растения исчезли. На заре человечества, когда у людей были потребности только в еде, питье и размножении, по мере увеличения числа особей образовалось первое коллективное псиполе.
В момент, когда это псиполе достигло необходимых размеров для подпитки поля Земли, которое в свою очередь является одним из многочисленных доноров мирового энергоинформационного поля, и начались глобальные изменения в фауне и флоре планеты.
Человечество росло, и по мере его роста формировались другие коллективные псиполя. С появлением первых государств появилось псиполе, именуемое на нашем жреческом языке хуарума, то есть власть. Исчезло натуральное хозяйство, и натуральный обмен уступил место денежным расчетам. Появилось самое мощное псиполе — деньги.
— Прости меня, Берос, — прервал я его. — Если я не буду задавать тебе вопросы, я не пойму механизма развития общества.
Экзамен
Я лежал в своей комнате на вилле «Масбах», перебирая в мозгу события последних месяцев. Прошло полгода с того момента, как я перешагнул порог святилища древних халдеев. Многое изменилось. Каждый день, приезжая из Таджи на виллу, я обедал в соответствии с рационом, предписанным мне Наставником, после чего выкатывал из гаража старенький «Рено», который купил за бесценок на суку возле Золотой мечети, и отправлялся на другой берег Тигра. Ежедневно, тратя по несколько часов на психофизические упражнения самостоятельно и под руководством Бероса, я открывал все новые и новые возможности организма.
Несмотря на то почтение, которое я испытывал к Наставнику, я в глубине души ждал того момента, когда буду произведен в жрецы, из Ищущего превращусь в Ученика, и Наставника сменит Учитель. Втайне я очень надеялся, что Учителем будет сам Великий Молчащий.
Я лежал с закрытыми глазами, сконцентрировав психику на шишковидной железе. Лоб сдавливал обруч, железа пульсировала. Вспышка. Еще одна. Наконец в голубоватом свете проступили очертания комнаты. Эпифиз реагировал на вибрацию окружающих меня предметов и направлял принятые сигналы в мозг. Внезапно раздался стук в дверь, и концентрация пропала. Очертания предметов исчезли. Я открыл глаза.
— Войдите.
На пороге стоял Тодор Краев, бывший офицер болгарской армии, а ныне советник командующего багдадским сектором ПВО.
