Гонолулу

Июль 1983

Алекс Бендор всем своим существом почувствовала опасность.

Когда она очнулась от ночного кошмара, уже почти рассвело. Сквозь раздвижные стеклянные двери своей спальни она увидела мокрый от дождя лес папоротников и гигантских филодендронов. Что-то знакомое. Это окончательно развеяло ужасы ее сна.

Она услышала воркование голубей, собравшихся под навесом от солнца, сделанного из красного дерева. Укрывшиеся от недавнего ливня птицы начинали разлетаться. Эти голуби — они назывались полосатыми — были ее любимой породой — крохотные птички, брачные пары которых оставались удивительно преданными друг другу вплоть до самой смерти. Воркованье голубей и шум затяжного дождя. Приятные звуки.

Гонолулу

Июль 1983

На закате солнца глава якудзы Ямага Разан смотрел на «Празднество мертвых» из окна своей квартиры в Вайкики. Он думал о женщине, которая умерла почти сорок лет назад. Все это время он не переставал любить ее.

Он смотрел на старинный обряд, который исполняли японские буддисты в серых кимоно и белых повязках на голове. Они пели и танцевали с мерцающими бумажными фонариками, указывая мертвым путь на землю для краткого свидания с живыми. Потом эти фонарики поплывут по воде, освещая мертвым их обратный путь в небытие.

Разан поглаживал шрам на левом плече и продолжал наблюдать, как танцоры кружились вокруг бамбуковой башни под звуки гонгов и флейт. Разномастная толпа все росла вокруг танцоров

бон

до тех пор, пока их почти совсем не стало видно. Гавайи — котел, в нем все кипит, смешиваются все расы. Белые, гавайцы, филиппинцы, самоанцы, китайцы. И японцы. Глава якудзы с неодобрением покачал головой. Он предпочитал расовую чистоту японцев, однородность, которая придавала нации единство.

Манхэттен

Июль 1983

Саймон Бендор стоял перед огромным окном в своей спальне и смотрел на свое отражение в стекле. Он видел аккуратно наложенные на его грудь бинты. На нем были белые джинсы и

зорис,

резиновые сандалии, очень популярные на Гавайях. Кровавые царапины пересекали его лоб и левую щеку.

Он помассировал все еще болевший левый локоть. В высоких окнах отражались зеркальная стена и огромная старинная кровать. Рядом с одной из больших подушек лежала груда окровавленных бинтов. Вид бинтов, казалось, говорил, что эта боль будет длиться вечно. Боль делала день очень долгим.

Квартира находилась на тридцать четвертом этаже нового небоскреба, откуда открывался роскошный вид на Центральный парк и городской пейзаж. Не желая испортить этот вид, Саймон обходился без занавесок, наоборот, огромные окна были обрамлены свисающим мхом, высокими пальмами и гигантскими папоротниками. Меблировка была тщательно продумана. В комнате были английские и французские антикварные вещи и только несколько современных предметов, отобранных его матерью. Саймон звонил ей несколько минут назад, но не застал ни дома, ни в книжной лавке.

Йокогама

Июль 1983

Дом в морском порту, находящемся на расстоянии восемнадцати миль к югу от Токио, Руперт де Джонг купил из чистого своенравия. В городе было засилье иностранцев: консульства, офисы различных совместных компаний, старый чайнатаун, клубы американской музыки. Именно тот набор, которого де Джонг как лидер

якудзы

и европеец, казалось бы, должен был избегать. Он носил японское имя Ямага в честь человека, разработавшего бушидо, кодекс феодального воина; Разан — в честь философа и советника

сегунов

Токугавы. Он в буквальном смысле слова пролил свою кровь за Японию. До сих пор он не допускал, чтобы кто-нибудь мог командовать им или говорить, что он должен делать. Он был гайджин и делал то, что ему нравилось.

Дом де Джонга — особняк в викторианском стиле из красного кирпича — был расположен на Блаффе, поросшем соснами холме, откуда открывался вид на йокогамскую бухту. Здесь жило и несколько богатых японцев, но традиционно Блафф являлся районом богатых иностранцев, анклавом западных бизнесменов, дипломатов и преуспевающих, миссионеров? Из окна своей спальни де Джонг мог видеть Иностранное кладбище, последнее место успокоения этих алчных перекати-поле, этих купцов, дипломатов, спасителей душ, впервые ступивших на японскую землю. Его родственник по материнской линии, морской капитан, тоже был похоронен здесь. Но это было еще в девятнадцатом веке. В традициях самых знаменитых эксцентриков Британии капитан использовал два позвонка своей умершей жены в качестве солонки и перечницы, а остальные кости носил всегда с собой в ароматизированной сумке.

Иностранное кладбище было очень живописно и привлекало толпы щелкающих и клацающих фотоаппаратами туристов, запечатлевающих надписи и эпитафии на могильных камнях и прогуливающихся, словно по парку, по его зеленым газонам. Восточная часть души де Джонга видела в этом не столько любопытство, сколько напоминание о смерти. Нитка, завязанная вокруг пальца, указывала на то, что смерть является последним ответом на все вопросы. Становясь старше, он часто задумывался над вопросом, что является большей неожиданностью: жизнь или смерть.

Оксфорд, Англия

1937

Мягким октябрьским вечером восемнадцатилетний Руперт де Джонг осторожно взбирался по ступеням старенького дома с меблированными комнатами на Голивелл-стрит, боясь уронить портативный граммофон, который он нес в руках. Только бы не уронить эту чертовщину, а то уже не придется послушать его новые пластинки Арт Татума и Дюка Эллингтона. Де Джонг, студент второго курса Оксфордского университета, приобрел восхитительную коллекцию композиций американских негров, музыку, которую средний англичанин называл бы дикой и декадентской и отказался бы «допускать» ее в свой дом. Типично дубоголовая британская аргументация.

Он заказал новый граммофон много месяцев назад, но до сих пор не получил и был вынужден пользоваться граммофоном одного коммуниста, своего приятеля из комнаты напротив. К сожалению, это означало необходимость выслушивать разглагольствования комми о диалектическом материализме, терпеть его обращение «товарищ» и делать вид, что тебе нравятся его комплименты по поводу того, как де Джонг потрясающе выглядит в своем шерстяном фланелевом костюме.

Вчера комми уехал в Соединенные Штаты для совместной работы с Американским студенческим союзом, который присоединился к резолюции Оксфорда «не поддерживать любую войну, объявленную правительством». Гитлер, Муссолини и японские лидеры вели переговоры о возможности создания оси Рим-Берлин-Токио. Другие государства, опасаясь происходящего, начали срочно перевооружаться. Война, сосредоточение всех человеческих преступлений, подошла совсем близко и казалась неизбежной.