В повести «Неугомонный Носир» рассказано об озорном Носире. Этот мальчишка — настоящий сорвиголова. Его так и прозвали — Носиршатрамй. Чего только не случается с Шатрамой: и от медведя он удирал, и змея его едва не ужалила, и огромные чёрные птицы грифы чуть не заклевали… Хорошо, что у Носира есть верные друзья. А вот Носир не сразу научился дружить.
Автор этой книги, таджикский писатель Болта Ортыков, живёт в городе Самарканде. Он учитель и хорошо знает, как живут и чем увлекаются ребятишки.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОТЕЦ
Было знойное летнее утро. Но я не обращал внимания на жару. Подвязав по-взрослому лоб отцовским поясным платком, я вскапывал нашу бахчу. В полдень закончил работу и, подняв кетмень на плечо, не спеша зашагал к дому.
Двор у нас просторный. Он обнесён широким глинобитным забором с двухстворчатыми воротами. Порог у ворот такой высокий, что доходит человеку чуть ли не до колен. Посреди двора — дом с длинной террасой. Перед домом растёт карагач. Дерево ещё молодое и поэтому даёт мало тени, но крона у него круглая, как шар. Под карагачем — суфа
[1]
.
Когда жара спадает, мы собираемся здесь всей семьёй ужинать. Карагач и суфа украшают наш двор.
В глубине двора я посадил тыквы. Посмотрели бы вы, какие великанши выросли!
…Я оставил кетмень под карагачем, а сам уселся на суфу. Только снял платок и вытер со лба пот, как во двор вошла мама с Акбаром на руках. Мама возвращалась из колхоза, а братишка — из колхозных ясель. Сестрёнка моя, Ханифа, завидев маму, бросилась готовить чай. А я взял Акбара и понёс его в дом, посадил братишку на ковёр и легонько пощекотал. Малыш залился весёлым смехом.
СТРАННЫЙ ПЁС
Наш кишлак Чинор лежит у подножия высоких гор. «Чинор» по-таджикски значит «чинара». Кишлак назвали так, наверно, потому, что в самом его центре, рядом с правлением колхоза, растёт высокая густая чинара. Её видно далеко-далеко! В тени чинары — чайхана и колхозная библиотека. А мимо струятся два быстротечных ручейка; вода в них блестит и переливается, словно ртуть. Здесь всегда приятная прохлада.
Пройдя под чинарой, я повернул налево и направился к колхозному хлеву. Сейчас там не было видно ни коров, ни телят. Я подошёл к воротам и толкнул их плечом. Толстые створки со скрипом распахнулись.
Внутри хлева было темно. После яркого дневного солнца я не сразу увидел баранов, которые лежали возле кормушек, тесно прижавшись друг к другу. Вместе с козлами их было около пятидесяти. Я взял палку и закричал: «Хушт-хушт!»
Первым поднялся чёрный длиннорогий козёл — предводитель стада. Вслед за ним, тесня друг друга, двинулись и бараны.
ГРОЗА ВОЛКОВ
Солнце почти скрылось за горизонтом. На западе оставалась лишь узкая красноватая полоска, но скоро исчезла и она. Быстро темнело. Со снежных вершин подул прохладный ветерок. В небе мигнула первая звезда. Нужно было до ночи добраться домой, и я стал подгонять чёрного козла. Но длиннобородый не спешил; тряся головой, он шагал медленно и величаво. Бараны и вовсе разленились. Они так наелись, что раздулись, словно барабаны, и плелись еле-еле. Если бы я время от времени не подталкивал их своей длинной палкой, они, наверное, так и остались бы ночевать на дороге. Хорошо ещё, что Полвон помогал мне. Как заправский чабанский пёс, он то забегал вперёд, то, зорко оглядываясь вокруг, отставал, а потом вновь бежал крупными скачками, подгоняя заленившихся баранов.
Вот и кишлак. Навстречу мне шёл отец.
— Не уставай
[5]
, сынок! — проговорил он, сходя с дороги.
— Спасибо! — отвечал я, не поднимая головы.
Но голос отца был приветлив и даже ласков.
«ДОМОРОЩЕННЫЙ»
Мама быстро разожгла в очаге огонь и принялась варить похлёбку. Отцу не сиделось на месте — он то подбегал к маме и советовал ей прибавить огня под котлом, то возвращался к Полвону. Пёс спокойно лежал под навесом и поглядывал на баранов.
Скоро мама объявила, что ширатола готова. Отец перелил похлёбку в ведро и поставил ведро в арык — остудить. Потом налил варева в миску с выщербленными краями. Из неё раньше ел Неккадам. Обнюхав миску, Полвон отошёл и улёгся на прежнее место. Мы даже рассердились, увидев это. Но что было делать? Не понимает пёс человеческого языка, чтобы объяснить ему, насколько вкусна ширатола, и не щенок он, чтобы тыкать его мордой!
Мы снова уселись на суфе. Отец даже в лице изменился, так он был озабочен поведением Полвона.
— Может, молоко было несвежее? — неуверенно спросил он, немного помолчав.
— Уж больно набалован твой Полвон, — ответила мама, — я сварила ширатолу на парном молоке!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НЕДОСТОЙНЫЙ ПОСТУПОК
Вот уже две недели, как начались занятия в школе. Ученики младших классов смотрят на нас с завистью. Видно, думают: «Когда же это и мы станем большими?» Мне кажется, что в этом году и старший пионервожатый стал уделять нам больше внимания. Теперь, прежде чем дать нам какое-нибудь задание, он с нами советуется.
Классная комната у нас другая: она большая и светлая, и все три окна глядят на улицу. А самое главное — наша доска в два раза больше, чем в других классах. Сначала мы удивлялись: зачем нам такая длинная доска? Но потом поняли: ведь чем старше мы становимся, тем сложнее делаются и наши задачи. Порою решение не умещается даже и на такой длинной доске.
Мы чувствовали себя более взрослыми и постепенно отвыкали от прежних игр и ребячьих забав.
Сильно изменился и мой друг Носиршатрама. Наверно, на него здорово подействовали слова Аликула-чабана.
Вчера Носир вдруг признался мне, что совершил бесчестный поступок по отношению к нашему общему другу Шерали. Вернее, даже предательство.
ПОДАРОК
Вы, конечно, знаете, до чего любопытны все ребята. Не прошло и недели со дня отъезда профессора, как ребята стали донимать нас с Носиршатрамой своими вопросами: «Ну как? Ну, что нового? Не было письма от профессора? Отправилась экспедиция в горы?»
— Мы люди маленькие, — скромно отвечал я. — Откуда нам знать, лазили ли они в горы?…
Но ребята не унимались. «Эх вы, археологи, — приставали они к нам, — нашли какую-то палку и камень с дыркой — и сразу к профессору! Учёного побеспокоили. Так он и напишет вам. Ждите! Больно нужны вы ему!»
Носиршатраму эти насмешки приводили в настоящую ярость. Он сверкал огромными чёрными глазами и с кулаками кидался на насмешников. И в самом деле, что мы могли ответить ребятам? Мы ведь и сами были в неведении. А результаты обследования пещеры в Каргасхоне интересовали не только ребят, но и наших учителей.
Шли дни за днями, недели за неделями, но от очкастого профессора не было никаких вестей.
СЛАВА ПОЛВОНУ!
Сейчас Носиршатрама уже не отстающий и даже не средний ученик. Если не считать единственной тройки за контрольную по алгебре, то он учится так же, как и я. Он перестал проказничать, и мы больше не называем его Носиршатрамой, а просто Носир.
Мой друг так изменился, что все только диву давались. Оба мы мечтали о том, чтобы скорее наступило лето. Ведь у нас уже есть кое-какой чабанский опыт. Мы ещё немного поучимся у Собир-амака и у моего отца, и тогда из нас получатся настоящие чабаны. Мы с нетерпением считали дни. И вот наконец наступил апрель.
Обычно в начале апреля наши отцы возвращались из братского Узбекистана, а точнее сказать — из колхоза Аликула-чабана. Потом целый месяц овцы паслись на сочных лугах возле нашего кишлака. Как только овцы переставали ягниться и ягнята немного подрастали, отары вновь отправлялись на высокогорные тучные пастбища.
Прошла неделя, как овцы вернулись на ферму.
Мы с Носиром были так рады их возвращению, что каждый день сразу же после уроков бежали туда. Пасли овец до сумерек и, только разместив их в загонах, возвращались домой.
НЕОЖИДАННЫЕ ГОСТИ
В тот день я не смог побывать на ферме, потому что мама послала меня за мукой на мельницу. Когда я вернулся домой, то узнал, что ко мне заходил Носир, но не дождался и ушёл.
Я чувствовал себя виноватым перед своим другом. Обещал пойти вместе на ферму и обманул.
Мы теперь с Носиром всюду вместе. Когда мой отец уезжал в санаторий, он просил, чтобы я наблюдал за его отарой. «Не надейся на новых чабанов, — говорил он мне. — Они отару не знают. А ты можешь помочь им». Всё свободное время мы с Носиром проводили в отаре.
Отец ещё просил меня беречь Полвона. Надо сказать, что нашего Полвона прославили на весь Таджикистан. О нём была напечатана заметка в республиканской газете, и даже помещён его снимок.
День клонился к вечеру, на ферму идти было поздно, дома дел нет, и я вышел за ворота.