Эти строки известной и любимой советской песни наиболее точно отражают то настроение, с которым мы, советские люди, жили в обозначенный период советской истории. Да и вообще они созвучны думам и чаяниям тех, кому довелось, посчастливилось жить в советскую эпоху.

Хотя в моем представлении, в представлении человека, жившего в зрелом возрасте и в сталинское время, и в годы хрущевской распутицы, и в пору брежневского разноцветья, эти периоды советской истории разнятся между собой.

О сталинском и хрущевском времени я уже рассказал в первой книге. Наступила пора поразмышлять о послехрущевском восемнадцатилетии, которое соразмерно брежневскому периоду. Оговорюсь сразу, что брежневские годы тоже разные. Эта «разность» всегда была видна невооруженным глазом.

Разнятся, прежде всего, искусством партийного и государственного руководства, отражавшегося на атмосфере в обществе, на состоянии и развитии экономики, социальной и духовной сферы.

Вся советская эпоха овеяна романтикой, пропитана энтузиазмом, невиданной в истории героикой освобожденного труда, – труда не на капиталистов, а на благо всего народа, во имя могущества и благополучия своей великой Родины – Союза Советских Социалистических республик.

Я не склонен одним цветом оценивать всё 18-летнее пребывание Л. И. Брежнева на посту Генерального Секретаря ЦК КПСС. Во всяком случае, по моим наблюдениям «со стороны», снизу, с должности секретаря Туапсинского горкома КПСС, в первые послехрущевские годы работа в руководстве партии и государства спорилась. Это являлось очень важным условием успешного решения сложных и трудных вопросов, доставшихся в наследство от Хрущева. Да и внешнее поведение Брежнева на первых порах не высказывало никаких тревог, не вызывало волнений. Всё это радовало и укрепляло надежду на благополучное преодоление партией и страной образовавшихся трудностей и проблем. Мои представления и понимание ситуации подтверждает известный партийный и государственный деятель СССР Константин Федорович Катушев. Но сначала о нем самом по книге М. Ф. Ненашева «Последнее Правительство СССР». (М. 1993):

«Страницы биографии: родился в 1927 году в селе Большое Болдино Горьковской области. Окончил Горьковский политехнический институт по специальности инженер-механик. Начало трудовой деятельности связано с Горьковским автозаводом, где он работал конструктором, ведущим конструктором, заместителем главного конструктора. С 1957 года на партийной работе.

Судьба не была благосклонной к этому человеку и часто бросала его в самую гущу политических событий, где ему не просто было сохранить свою самостоятельность, отстаивать позицию здравого смысла. В апреле 1968 года К. Катушева неожиданно избрали секретарем ЦК КПСС, и он оказался самым молодым в руководстве КПСС. Как Секретарю ЦК ему было поручено заниматься социалистическими странами в сложное время острого конфликта СССР и КНР, ввода войск осенью 1968 года в Чехословакию. Противостоять в это время жесткой партийной политике М. Суслова было трудно. К чести К. Катушева, даже в самых чрезвычайных ситуациях он оставался реалистом, человеком, сохранявшим здравый подход, выступавшим против политики диктата КПСС во взаимоотношениях с коммунистическими партиями социалистических стран.

Стремление сохранить свою позицию не могло не вызвать негативного отношения в ЦК КПСС к К. Катушеву со стороны партийных ортодоксов. В 1977 году его переводят на работу в Совет Министров к А. Н. Косыгину, а в 1982 году назначают послом СССР в республику Куба. Возвращение Катушева с Кубы в 1985 году стало началом его деятельности в роли министра внешних экономических связей в правительстве Н. Рыжкова.

К. Ф. Катушев из тех, кто не терпит краснобайства, многословия. Он один из немногих бывших руководителей КПСС, который не выступал в прессе с исповедями или обличениями. И по сути, впервые согласился участвовать в этом диалоге, чтобы поделиться своими размышлениями о последнем правительстве СССР. Нашу беседу мы начали с того, как складывалась его биография, как он оценивает время работы в ЦК КПСС, в правительстве СССР», – пишет М. Ф. Ненашев в своей книге.

…Ректор Краснодарского педагогического института Константин Александрович Новиков принял меня тепло и сердечно. Он уже знал о моем решении оставить партийную работу и перейти в очную аспирантуру для завершения кандидатской диссертации и её защиты.

Лично мы были знакомы уже более семи лет. Познакомились в Москве в январе 1960 года, в дни работы III Всесоюзного съезда Общества «Знание». Оба являлись его делегатами от Краснодарской краевой организации.

В то время Константин Александрович был ректором Майкопского педагогического института и возглавлял Адыгейскую областную организацию Общества «Знание», а я – ответственным секретарем Туапсинской организации. Не раз встречались на конференциях и пленумах правления Краснодарской краевой организации. Оба входили в состав правления.

Когда Константин Александрович был назначен ректором Краснодарского педагогического института, я уже работал секретарем Туапсинского горкома КПСС и являлся аспирантом-заочником кафедры истории КПСС пединститута.

Вопрос о возможности перевода меня в очную аспирантуру или на преподавательскую работу в пединституте возникал не однажды. И вот пришел день, когда этот вопрос надо было безотлагательно решать…

Жизнь давно уже могла войти в нормальное русло. Но… «из песни слова не выкинешь…»

…Работая над этой книгой, я множество раз осмысливал и переосмысливал всё, что было в эти годы со мной, что глубоко вошло в мою жизнь и оставило глубокий след в памяти. В целом жизнь сложилась так, что мне есть чем гордиться, радоваться, есть что вспомнить и рассказать.

Есть эпизоды, при том весьма значимые, вспоминая которые, очень часто возникает мысль: а надо ли об этом писать, особенно когда речь идёт о негативах, мрачных, болевых фактах и событиях, которые довелось пережить… И не только мне, но и семье моей, маме и сестре, многим моим верным друзьям-побратимам. Надо ли «ворошить прошлое»? Но тут же рождается другая, ещё более весомая мысль: а если не сказать всю правду, – не будет ли восприниматься мною написанное слишком обыденным, бесконфликтным, вроде бы «лакированным»? Ведь и сегодня ещё живут многие из тех, которые хорошо помнят, через какие тернии довелось мне пройти, что пережить, какой ценой достались мне достигнутые цели, свершившиеся желания. К тому же Карл Маркс писал, что историю нельзя писать в чёрно-белом свете; её надо писать рембрандтовскими красками. Это касается освещения и событий, и людей, их поведения и поступков. Редко кому удаётся прожить жизнь в «одном цвете», без помарок и ошибок.

К тому же, вряд ли надо писать о «безымянных» людях. Ведь я рассказываю о реальной «живой жизни». И оставлять «инкогнито» людей, о которых пишу, безымянными, – значит, порождать загадки и вопросы, которые вызовут недоумение у читателей. Но не следует и наводить «тень на плетень»…

Великое множество раз в процессе написания этой главы, в бессонные ночи я снова и снова возвращался к частному, на первый взгляд, вопросу: оставить ли безымянным краевого «идеолога» – секретаря крайкома КПСС или назвать его имя. Вопрос этот оказался для меня весьма трудным и сложным. С одной стороны, «замолчать» эту страницу из моей научной и партийно-политической биографии я никак не мог. Ибо речь шла о многих годах жизни, стоивших мне невероятных и к тому же несправедливых испытаний. И для меня, и для семьи, для всех моих близких и ученых-единомышленников, разделявших вместе со мной мою сверх трудную участь. С другой стороны, всё это уже в далеком прошлом. Слишком много воды утекло. Да и время сейчас совсем другое. И страна другая. И власть другая. И жизнь другая… Кому нужны мои научные мытарства, пережитые мною испытания? И тут же отвергаю эту мысль. Ибо в нынешней жизни на пути объективного исследования и освещения истории, да еще советского периода, или деятельности КПСС может встать не один какой-то «чиновник» от науки, а в целом правящий режим. И пусть мой трудный и горький путь в науке, в борьбе за историческую правду поможет тем, кто решил посвятить себя служению истине…

Прологом к этой главе являются сюжеты первой книги: «Климу Ворошилову письмо я написал» и «Мои университеты».

Не все давалось легко и просто на большом жизненном пути. В годы комсомольской юности и в последующем возникало немало трудностей и сложных задач. Борьба за достижение поставленных целей требовала полной самоотдачи, самоотверженности, нередко – самопожертвования.

Вспоминая пройденный путь, перелистывая страницы прожитого и пережитого, радуюсь тому, что никогда не паниковал, не сгибался перед трудностями. Собрав волю и стиснув зубы, шел на прорыв с твердой и непоколебимой верой в успех.

Порукой тому было то, что сохранялся комсомольский задор, энергия, смелость, молодость души, принципиальность, вера в Правду и Справедливость, в высочайшее благородство идеи, которой жил и которой служил, не щадя сил. Девизом всей моей жизни был священный завет Николая Островского: «Только вперед! Только на линию огня… И только к победе!»

Не буду вспоминать все «высоты», которые довелось в жизни брать с боем. Но одну невозможно было обойти, и я решил непременно взять ее, чего бы это мне не стоило. Ибо был убежден, – правда на моей стороне. И о ней не могу умолчать, не рассказать, хотя бы кратко, в самых общих чертах…

Председателя Специализированного Совета по защите докторских диссертаций, заведующего кафедрой истории КПСС Ленинградского университета, профессора В. А. Смышляева, кстати, ученого-фронтовика, ничуть не смутила моя «научная» биография. Он без малейшего колебания принял к защите мою диссертацию, сопроводив это решение весомыми словами: «Не переживайте. У нас в Совете ученые знающие, сильные и смелые люди. Оценят объективно и в обиду не дадут».

На всех этапах подготовки и защиты докторской диссертации в Ленинградском университете я убеждался в справедливости этих слов.

Только благодаря бескорыстной, мужественной помощи и объективной, принципиальной позиции ученых и ветеранов-коммунистов, активных участников Октябрьской революции и гражданской войны, я смог выстоять. Стала возможной моя победа в многолетних, изнурительных научных сражениях. Но до нее надо было пройти еще долгих и трудных три года…

Ко дню заседания Специализированного Совета по защите диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук по специальности «История КПСС» при кафедре истории КПСС Ленинградского государственного университета поступило до двадцати отзывов на автореферат моей диссертации. В том числе от ученых-историков, докторов исторических наук, профессоров И. И. Алексеенко, Н. Р. Андрухова, Р. Х. Гугова, М. Г. Аутлева, Г. К. Долунца, В. А. Азанина, Б. О. Кашкаева, Н. И. Михайлова, Б. М. Мостиева, В. Д. Поликарпова, П. И. Соболевой, В. Т. Сухорукова, Г. А. Чигринова, Ю. П. Шарапова, С. В. Шестакова.

Большинство авторов отзывов мне лично неизвестны. Это были ученые-историки практически всех регионов Северного Кавказа: Краснодарского края, Дагестана, Чечено-Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, ряда московских вузов, а также Института истории СССР Академии наук СССР. Об этом основательно позаботился тогда уже доктор исторических наук, профессор А. И. Козлов.

Еще 15 марта 1982 года из ВАКа мне доверительно сообщили, что на мою диссертацию и постановление специализированного Совета при Ленинградском университете уже поступила «убийственная стряпня». Она была прислана из Секретариата ЦК КПСС за подписью помощника Генерального секретаря ЦК Е. М. Самотейкина с предписанием строжайше разобраться с присвоением И. П. Осадчему ученой степени доктора исторических наук и сообщить в Отдел науки ЦК о принятом решении.

Так мои недремлющие оппоненты опередили на целых три недели поступление в ВАК материалов защиты диссертации из специализированного Совета при Ленинградском государственном университете. Меня ждала трудная судьба.

20 октября 1982 года Экспертный Совет ВАКа изучил дело о защите мною докторской диссертации и протест группы ветеранов КПСС, полученный из Секретариата ЦК КПСС. Учитывая единогласное решение специализированного Совета при кафедре истории КПСС Ленинградского государственного университета, а также положительную рецензию независимого «черного» эксперта – доктора исторических наук, профессора В. П. Наумова, научного сотрудника ИМЛ при ЦК КПСС, решил направить мою диссертацию на дополнительную экспертизу доктору исторических наук, профессору А. А. Чернобаеву.

24 ноября 1982 года Экспертный Совет ВАКа вторично рассмотрел вопрос о моей докторской диссертации. На основе теперь уже двух положительных рецензий независимых экспертов – профессоров В. П. Наумова и А. А. Чернобаева – Совет принял решение: рекомендовать Президиуму ВАКа утвердить постановление Специализированного Совета при кафедре истории КПСС Ленинградского государственного университета о присуждении мне ученой степени доктора исторических наук.

Спустя месяц, 24 декабря 1982 года, Президиум ВАКа СССР своим постановлением присвоил мне искомую ученую степень. Об этом мне сообщил в тот же день ученый секретарь секции истории КПСС Экспертного Совета ВАКа В. К. Покровский. Тяжело вздохнув, он сказал, что накануне пришлось выдержать страшную битву в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Смена руководителя идеологической работы в крае сказалась на отношении ко мне. Возвращалось незаслуженно отнятое доверие и уважение. После многолетнего пребывания в тени, меня снова вывели на свет, учитывая и по достоинству оценивая мой опыт, знания, заслуги перед краем, самоотверженную работу на всех участках, которые мне поручали. Никто больше не клеймил меня «дезертиром из партийной работы». Да я и не был таковым ни одного дня.

Теперь колесо крутилось без пробуксовки и только в одну сторону. Только вперед. Я был востребован в полной мере всеми отделами крайкома партии, с которыми, так или иначе, соприкасалась моя работа: с идеологическим отделом, с отделом науки и учебных заведений, с отделом организационно-партийной работы и в особенности с его сектором подготовки и переподготовки кадров, с Домом политического просвещения и лекторской группой. Я и раньше в той или иной мере использовался на этих направлениях партийной деятельности, но чувствовал, что надо мной висела тяжелая завеса, мешавшая видеть и объективно оценивать все то, что с величайшей ответственностью делал многие годы.

Начало выводу меня «из тени на свет» положил Леонтий Алексеевич Солодухин, избранный секретарем крайкома КПСС по идеологии. Он хорошо знал меня, относился с откровенным уважением и пониманием всего того, что я делал, чем и как занимался, с какой ответственностью относился к любому порученному делу. Уже в его бытность я был утвержден внештатным лектором крайкома КПСС.

Но крутой поворот в моей судьбе связан с приходом к руководству идеологической работой в крае Ивана Кузьмича Полозкова. Ряд лет он был инструктором ЦК КПСС – куратором Краснодарской краевой партийной организации. Хорошо знал и край, и кадры, и проблемы, накопившиеся в крае и ждавшие решения.

По времени это совпало с защитой мною докторской диссертации…

Так назывался один из лучших фильмов о школьных годах в советское время. Но здесь речь не о фильме. Просто мне пришлось «ко двору» это словосочетание…

Когда появился сын, я бесконечно был этому рад. И мечтал об одном: чтобы в нем я нашел не только сына, но и друга. Моей мечте суждено было сбыться. Не могу назвать день и час, когда я впервые сказал о сыне: «Друг мой Колька». Скорее всего, с первого года его жизни. Во всяком случае, во всех письмах родственникам, друзьям, знакомым, во всех разговорах с ними я писал и говорил примерно так: А нас в семье трое – жена Нина, я и сын – «друг мой Колька»… Это было не нарочитое словосочетание, а реальность, – такое же, как «К.И.Н.О.»

Отношения с сыном, как с близким и верным другом, стали проявляться, когда Коля начал разговаривать; окрепли, когда он научился читать; обнажились, когда стал футбольным и хоккейным болельщиком моей любимой команды; окончательно сформировались в школьные, студенческие и аспирантские годы. В любом возрасте, на любом этапе жизни у нас были «общие» интересы. Конфликтность, несовпадения возникали, помнится, всего два раза и касались только одной стороны жизни – сугубо личной.

Это очень «ранимая» и в высшей степени деликатная область. Вторгаться в нее, тем более выступать в качестве «судьи» или «прокурора», по-моему, недопустимо. Самое многое, что может быть «позволено» – «отрезвляющий» совет старшего товарища, друга, спокойный, ненавязчивый, рассудительный. Не более того…

Такого принципа в отношении «личной» жизни не только моего сына, но и других близких людей, я старался придерживаться всегда.

Один вопрос волновал в равной мере и сына, и меня. Тогда существовал такой «кадровый принцип», установленный ЦК КПСС. Преподавать общественные науки мог только комсомолец или коммунист.

Когда Коля начинал работать на кафедре марксистско-ленинской философии, ему уже исполнилось 26 лет. Фактически комсомольский возраст близился к концу. А вопрос о вступлении в партию для интеллигенции вообще, и для вузовских преподавателей, включая и работавших на кафедрах общественных дисциплин, был весьма трудноразрешимой проблемой. Несравнимо легче этот вопрос было решить во время воинской службы, рабочему промышленного предприятия, строительной или транспортной организации, доярке или трактористу. Кстати, так многие и решали эту задачу, еще до становления студентом или преподавателем. Лицам, относившимся к категории служащих или к интеллигенции любого профиля, дождаться «очереди» на вступление в КПСС было невероятно сложно. Это я хорошо знаю и по партийной работе, и по жизненному опыту…

Для рассмотрения вопроса о принятии кандидатом в члены КПСС совершенно недостаточно было ни личного желания, ни признания Устава и Программы партии, ни готовности выполнять их и активно бороться за социализм и коммунизм, ни рекомендаций комсомола и коммунистов. Главное, чтобы была выдана… именная анкета. А получить таковую было намного сложнее, чем выиграть по лотерейному билету. Все двадцать три года моей работы в Кубанском государственном университете я избирался заместителем секретаря парткома по идеологии. И не могу вспомнить случая, чтобы преподавателей кафедр общественных наук принимали в партию. Да таких и не было. Комсомольцев на общественные кафедры брать было рискованно, чтобы не подвергать трудной участи и кафедру и преподавателя. Принимали коммунистов или кандидатов в члены КПСС: в девяноста девяти из ста случаев, прием в члены партии был гарантирован.

Легче было вступить в партию студенту, чем преподавателю. И потому нередко студенты, заботясь о своем будущем, о работе на кафедре, шли на любые шаги, чтобы вступить в партию, одни переходили на заочную или вечернюю форму обучения и шли на производство по рабочей специальности, хотя бы на год-два, чтобы вступить кандидатом в члены КПСС. Другие уходили в армию и, отслужив два года, возвращались в вуз уже коммунистами…

Помнится один сверх курьезный случай. Как только было обнародовано сообщение о смерти Л. И. Брежнева, на стол секретаря партбюро факультета иностранных языков легло заявление от одного из весьма посредственных студентов: «В связи со смертью выдающегося партийного и государственного деятеля Л. И. Брежнева прошу принять меня кандидатом в члены КПСС. Отдам все силы, а если потребуется, то и жизнь, во имя продолжения того великого дела, которому посвятил всю свою жизнь Л. И. Брежнев».

Я бесконечно рад, что сын с честью выдержал экзамен на зрелость, на коммунистическую убежденность, на верность трудовому народу, социализма. Такое далеко не каждому дано.

В феврале 1993 года, на Втором Чрезвычайном восстановительном съезде КПРФ, мы оба, я и сын, были избраны в состав членов ЦИК КПРФ. Избирались в состав ЦК КПРФ и на последующих съездах. Это редчайший в своем роде факт. И я горжусь этим.

…Случилось так, что в первой половине 1994 года я дважды надолго оказывался в больничной палате. И в силу этого не смог присутствовать на Апрельской (того года) конференции КПРФ. На ней впервые на общепартийном форуме выступил Николай Иванович Осадчий – руководитель Краснодарской краевой организации КПРФ. Предоставляя ему слово, Первый Заместитель Председателя ЦК КПРФ В. А. Купцов объявил: «Это сын Ивана Павловича». Всего четыре слова. А как много они сказали делегатам партийной конференции, встретившим это сообщение дружными аплодисментами…

Вспоминается замечательный советский кинофильм «И это всё о нём». Именно из этой киноленты слетели умные строки:

(Из интервью Николая Осадчего, опубликованного в «Туапсинских вестях» 10 марта 2001 года)

Фамилия Осадчих в нашем городе известна. В 60-е годы Иван Павлович Осадчий был секретарём горкома по идеологии. Многие сегодняшние руководители города воспитаны им. Его сын – Николай Иванович Осадчий – депутат Законодательного собрания края, философ, учёный, первый секретарь крайкома КПРФ. Сегодня «первые» уже не та величина, что раньше, – времена не те. Отношение к коммунистической партии у общества разное, да и сами коммунисты претерпевают изменения. Впрочем, сегодня речь идёт не об идеологии и не о задачах партийного строительства. Мы воспользовались тем, что Н. И. Осадчий, первый заместитель председателя Законодательного собрания края, приехал в Туапсе по делам, и поговорили с ним просто так, «за жизнь».

– Николай Иванович, вы часто вспоминаете Туапсе? Считаете ли Туапсе своим родным городом?

– Да, конечно. Я всегда с добром и только с теплотой вспоминаю Туапсе. Я здесь родился и жил до пятого класса. Поначалу – на улице Коллективной. В школу я пошёл уже с улицы Богдана Хмельницкого и помню библиотеку в подвале дома, которого уже нет. Переехали мы в Краснодар, потому что отец сменил работу, стал преподавать в Кубанском университете. Шёл 1970 год. Вот знаете, удивительно, но я помню день отъезда. Потому что тогда было открытие чемпионата мира по футболу в Мексике. Мы прямо на чемоданах сидели в студенческом общежитии и смотрели матч – взрослые и дети. Наши сыграли вничью с хозяевами турнира.

В современной России, особенно в кругу «господ» ново-русских, можно часто слышать злобные суждения о негативах советского времени, советской жизни, о мрачных фактах тех лет. Да. Действительно были проблемы, омрачавшие многих людей. Наиболее остро волновал дефицит отдельных продуктов и товаров. Именно о дефицитах и об очередях больше всего любят порассуждать современные приверженцы «демократического» строя, рыночного капитализма. Бесспорно, в советское время были и дефициты, и очереди. Но не этим запомнилась Советская власть абсолютному большинству советских людей.

Главное внимание она уделяла вопросам благосостояния народа в самом широком понимании этого слова. Советская власть заботилась о труде, здоровье, отдыхе, благополучии каждого человека, начиная с малых лет и до глубокой старости. Об этом говорит и невероятно низкая квартплата, которая оставалась неизменной на протяжении многих десятилетий; бесплатное образование и бесплатное здравоохранение; бесплатные или за символическую цену путевки в здравницы: в санатории, пансионаты, дома отдыха; на туристические базы, в пионерские лагеря. Это было доступно и считалось обыденным практически для каждого человека. Сегодня новым поколениям, родившимся и выросшим в условиях современной России, в это трудно поверить…

Я сделал небольшое предисловие для того, чтобы легче воспринималось то, о чем пойдет речь в этой главе.

Отпускное время – особенная часть жизни. В советские годы оно приносило радость и вдохновение.

Пока Коля, наш сын, был совсем маленьким, где-то до трех-четырехлетнего возраста, отпуск свой мы проводили в Туапсе. Да и нам самим хотелось насладиться морем. Приобретали путевки в дома отдыха, пансионаты, туристические базы на туапсинском побережье.

…О тех самых, которых я уже называл в сюжете «Медовый месяц Вячеслава Старшинова» в книге «Время нашей молодости», о родителях и сестрах его прекрасной жены Раи – Раисы Ивановны. Только не получится «отдельной строкой». По долгу памяти, по велению сердца и совести я хочу особо рассказать о них, – милых, добрых, незабываемых и незаменимых: об Иване Яковлевиче и Аграфене Васильевне, их дочерях Люсе – Людмиле Ивановне и Тане…

Обо всем, что хранит память и сердце, рассказать невозможно. Их квартира в Нагатино, на улице Судостроительной, стала для нас в 60-80-е годы ушедшего в историю XX века «родным домом», а они сами навсегда остались в нашей памяти среди самых безупречных и близких людей, отличавшихся душевной красотой, нежностью и щедростью, простотой и непосредственностью. Мы бесконечно благодарны судьбе, подарившей нам встречи с ними… Расскажу о двух-трех самых памятных сюжетах из многолетней летописи наших отношений.

…7 августа 1971 года

. Суббота. Это день моего 44-летия. Дата не круглая, не юбилейная. Но все равно о ней нельзя умолчать в кругу близких, прекрасных людей. И не отметить…

Спасаясь от зловредной амброзии, я уже много дней в Москве. Вдвоем с 14-летним сыном Колей, перешедшим в седьмой класс, – не только с моей кровинкой, но и безупречным другом. Живем у Трифоновых. Здесь атмосфера домашняя, самая непринужденная…

В дни футбольных матчей «Спартака» (и основного состава, и дублеров) мы с Колей – на стадионах Москвы или в Тарасовке – главной обители самой народной команды.

Сколько себя помню, я старался с самых ранних детских лет быть обязательным всегда и во всем… В малом или в большом деле… В общественном или в личном… За мной, с легкой руки незабываемого Владимира Павловича Фролова, навсегда закрепилось в качестве похвального прозвища – «обязательный человек». Я гордился этим и старался быть достойным такого звания. Даже если речь шла о частном вопросе.

Расскажу один, особо запомнившийся мне случай. Тем более что он связан с семьей Трифоновых. Точнее, с Иваном Яковлевичем. Как правило, идя к Трифоновым (один или с семьей), я брал с собой бутылку армянского коньяка (он в советское время был действительно лучшим) и торт. Это было для нас нормой. Не идти же с пустыми руками?

И вот однажды, когда мы уже совсем освоились и породнились, Иван Яковлевич возьми да и скажи: «Что ты все носишь эту „мочу“, – и показал на коньяк. – Не люблю я его. Если уж хочешь придти с бутылочкой, то бери лучше „беленькую“. Люблю „столичную“ или „московскую“». Его поддержала и Аграфена Васильевна. Я, естественно, запомнил это «наставление»…

Спустя год или два, мы с Ниной – снова у Трифоновых. Как-то получилось, что в один из выходных дней (скорее всего, в субботу), я утром отправился из Нагатино в Библиотеку имени Ленина (там накануне мною были заказаны книги из «закрытого фонда». Надо было их получить, чтобы не вернули назад в хранилище). Управился быстро и позвонил Трифоновым: «Буду к обеду». И тут же – в гастроном в здании гостиницы «Москва» – за водкой и тортом. Прихожу и глазам своим не верю: водки на витрине нет. Спросил у продавщицы.

– Да, сегодня нет. И завтра не будет…

Наши братские, дружеские отношения с Трифоновыми продолжались до наступления чудовищной и гибельной горбачевской «перестройки», завершившейся величайшей трагедией для советской державы, для советского народа. Хотя заключительный удар по советской жизни и советской стране нанес уже другой ренегат-предатель, «выкормыш» «демократической» контрреволюции, взращенной горбачевщиной, – Е.Б.Н., то бишь, Ельцин Борис Николаевич.

…Последние две встречи с Трифоновыми, вернее два телефонных разговора, состоялись у меня в начале мая рокового 1991 года.

В те дни с группой ученых-экспертов и консультантов я работал по поручению ЦК КП РСФСР в штабе кандидата в президенты РСФСР от Компартии РСФСР, всех социалистических и народно-патриотических сил – Николая Ивановича Рыжкова, к которому всегда относился с безграничным уважением. Был в круглосуточном беспросветном напряжении…

В один из таких дней услышал по телефону знакомый голос:

– Здравствуйте, Иван Павлович. Это – Вячеслав Старшинов. У меня к Вам просьба. Помогите мне издать книгу…

События последних лет Советской власти – самое сложное, самое тревожное, самое «замороченное»

[1]

время. Рад, что прошел его твердой поступью, остался убежденным коммунистом, сохранил верность не только светлым идеалам, но и самой советской жизни, социализму.

В принципе я понимал общую ситуацию в стране, не смотря на обилие «чернухи» в СМОГе (средства массового оглупления граждан), их сатанинские атаки на КПСС, социализм, Советскую власть, советскую историю, – и хорошо видел: куда нас зовут и «куда мы растём».

Но сейчас, приступая к написанию последних глав этой книги, определенных рамками горбачевского времени, имею возможность сверить свои мысли и своё понимание событий тех лет с оценками Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева, В. И. Воротникова – известных деятелей КПСС и советского государства того времени, хорошо знающих горбачевские годы. Их книги позволяют видеть ситуацию, какой была она в самом руководстве партии и страны; как намечались и проводились в жизнь решения по многим сложным проблемам советского общества, в конечном счете, ставшими роковыми для судьбы КПСС, социалистической системы, Советской власти, советского народа.

Максимально использую, критически анализируя их воспоминания, выводы и оценки того сложного, тревожного, драматического и трагического времени.

В этом отношении особое место занимает дневник члена Политбюро ЦК КПСС В. И. Воротникова. Он живой свидетель всего, о чем пишет.

…Вечером того же дня, когда скончался К. У. Черненко, 10 марта 1985 года, состоялось экстренное заседание Политбюро ЦК КПСС.

Сказать, что положение в партии и в стране было тревожное, значит, ничего не сказать. Народ устал в ожидании перемен. А надежды на лучшее становились все сумрачнее. Тревоги – всё сильнее. Прежде всего, от неопределенности, от нестабильности в высшем руководстве страны…

Повторюсь. За два года и четыре месяца хоронили третьего Генерального секретаря ЦК КПСС. Предстояло избрать четвертого. Таков горький результат кадрового обвала в высшем руководстве партии и государства, порожденного негодной кадровой политикой Брежнева. Сам досидел в генсековском кресле до смерти, находясь не только в немощном, но и в недееспособном состоянии. А большинство членов Политбюро, сформированного им «под себя», по принципу личной преданности и беспрекословного повиновения, находясь в критическом возрасте, в высшей степени было довольно своим благодатным положением.

Ставка на ближайших соратников Брежнева, немощных и тяжело больных, завершилась трагическим исходом для них самих и новыми испытаниями для партии и советского государства…

После ухода из жизни Андропова и Черненко в составе Политбюро были многоопытные и достойные, хорошо известные в стране государственные деятели, такие как А. А. Громыко и Д. С. Устинов. Но снова делать ставку на старцев с сильно надломленным здоровьем означало идти на риск и ждать в скором времени очередных трагических последствий. Главная должность в партии и в стране не допускала новых легкомысленных экспериментов. Было о чем призадуматься…

XXVII съезд КПСС закончился в начале марта 1986 года. А 26 апреля, в субботу, в один час двадцать три минуты ночи произошло страшное ЧП на Чернобыльской атомной электростанции: на четвертом блоке, в реакторе произошел мощный взрыв, после чего начался пожар.

Председателю Совета Министров СССР Н. И. Рыжкову рано утром сообщил об этом министр энергетики СССР Анатолий Майорец:

«Взрыв в реакторе – это было страшно. Пожар в реакторе – ещё страшнее, – со знанием дела пишет Н. И. Рыжков. – Ночной кодовый сигнал со станции гласил: „один, два, три, четыре“. Эти цифры означали все виды опасности: ядерную, радиационную, пожарную, взрывную. Последствия ближайшие и отдаленные предсказать было невозможно». (Н. И. Рыжков. «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с. 163.)

В 11 часов утра того же дня Н. И. Рыжков подписал постановление Совета Министров СССР о создании правительственной комиссии, в состав которой вошли ученые – атомщики, реактивщики, химики, медики, другие специалисты. Возглавил её заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Бюро по топливно-энергетическому комплексу Борис Евдокимович Щербина. Его отыскали по телефону на газопромыслах в Оренбургской области. Передали распоряжение Н.И Рыжкова – срочно вылететь в Москву, где на Внуковском аэродроме его будут ждать члены комиссии, и сразу – в Чернобыль. В 16.00 того же трагического дня спецрейс ушел в Киев.

С комиссией улетел и крупнейший ученый-атомщик академик Валерий Алексеевич Легасов. Впоследствии он надиктует на магнитную пленку:

В самом начале горбачевского этапа было поднято множество вопросов по самым разным проблемам, накопившимся в предшествующие годы. Их решение должно было благотворно отразиться на улучшении дел в народном хозяйстве и в целом в стране.

Но принимались и такие решения, которые сразу порождали недовольство и возмущение в обществе, отрицательно сказывались и на экономике, и на социальной сфере, и на настроении людей. В их числе – антиалкогольная кампания…

Не могу и я промолчать о ней. Для ясности сразу скажу: за свою долгую жизнь я ни одного раза не испытывал желания напиться «просто так». И ни одного раза не испытывал удовольствия от выпивки.

Потому с непониманием и удивлением смотрю на тех, кто жить не может без спиртного, получает от этого удовольствие.

Да, я тоже поднимаю рюмку вместимостью в 50 граммов и выпиваю её до дна… в два приёма. Но, как правило, по причине праздничного веселья или на поминках, при встрече с друзьями после долгой разлуки или расставания с ними. Порою в таких случаях могу выпить и 150. Но, еще раз повторю, вдохновения от выпивки не получаю.

1987 год – год 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции и моего 60-летия – был примечателен во многих отношениях. Это была уже пора зрелости для страны и для меня. Можно было бы только радоваться.

За короткое время (всего за семь десятилетий) наша Отчизна сделала гигантский шаг в своём развитии, в социалистическом преобразовании страны, достигла невероятных успехов во всех областях своего развития.

К сожалению, именно этот юбилейный год для нашей социалистической Родины стал рубежным между пройденным 70-летием и начинавшимся новым курсом – провозглашенной генсеком Горбачевым «перестройкой», началом обострения и нарастания кризиса КПСС и в целом советского государства.

Мыслящие, умеющие анализировать и смотреть вперед ученые вскоре назвали этот курс, эту политику, само понятие «перестройка», как «перемену строя». Ближайшее время покажет их прозорливость и правоту.

Пока же, до 1987 года мы только размышляли, прогнозировали, пытались понять, куда приведет этот крутой поворот в развитии страны. На первых порах Горбачев охарактеризовал перестройку, как курс на демократизацию партии и в целом советского государства, обозначив его лозунгом «Больше демократии – больше социализма». Сам по себе этот лозунг не содержал угрозы социализму, и большинство советских людей восприняли его как диалектическую необходимость и продолжали надеяться на лучшее.

Антисоциалистическая направленность перестройки резко возросла после возведения А. Н. Яковлева на пост второго Секретаря ЦК КПСС. Теперь он стал главным идеологом партии, советником и наставником Горбачева, «архитектором» перестройки.

Отлично понимая роль средств массовой информации в обществе, Яковлев избрал эту сферу деятельности в качестве основного направления. И в первую очередь занялся заменой главных редакторов, которые, по его мнению, не смогли перестроиться, не обеспечивали политический курс, проводимый Горбачевым. Очень скоро станет ясно, что дело идет к созданию «радикальной команды» в средствах массовой информации. Ей отводилась особая роль в обеспечении горбачевско-яковлевской политики, направленной не на совершенствование социализма, а на его разрушение.

Одной из первых кадровых акций, осуществленных Яковлевым, была замена главного редактора журнала «Коммунист» – теоретического органа ЦК КПСС. Его возглавлял тогда доктор философских наук, профессор Ричард Иванович Косолапов.

Спустя немногим более четырех месяцев после XXVII съезда КПСС, 23 июля 1986 года, вопрос о работе редакции журнала «Коммунист» был внесен на заседание Политбюро. Стало ясно, что новый идеолог ЦК решил прибрать журнал к рукам.

Обосновывая это, Горбачев в своей речи на Политбюро резко критиковал редакцию журнала: «Слаба основа теоретического анализа современных процессов. Философские статьи не дают анализа сегодняшнего дня, не раскрывают исторические аспекты развития партии, экономический механизм. Ученые не дают на них ответа. Идеологическому Отделу ЦК и Секретариату необходимо детально вникнуть в работу журнала» (В. И. Воротников. «А это было так…» Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М. 2003. с. 125).

…13 марта 1988 года. Не помню уже, в силу каких обстоятельств, я задержался дома дольше обычного. Неожиданный звонок.

– Это Мартыненко.

– Здравствуйте, Константин Матвеевич.

– Вы читали «Советскую Россию»?

– Всегда читаю. В первую очередь. Но сегодняшний номер еще не приносили. А что случилось?

Валентин ЧИКИН:

Со времен публикации письма Нины Андреевой прошло уже почти 20 лет. Но и у меня, и, думаю, у вас, Егор Кузьмич, всё это до сих пор свежо в памяти. Но для начала и для нашего читателя, и для самих себя хорошо бы восстановить обстановку тех лет. В 1988 году уже во всю клокотали страсти в общественной жизни. В газетах и журналах, книгах, спектаклях все чаще возникали вопросы, куда движется перестройка, почему мы не получаем реальных результатов.

К этому времени наиболее объективные и опытные наблюдатели уже начали понимать и говорить о том, что у перестройки как-то сбивается шаг. Я об этом сужу хотя бы по очеркам очень хорошего нашего друга, автора «Советской России» Ивана Васильева. Это честнейший человек, он так был рад перестройке, писал вдохновенные статьи и очерки. Он, главное, хотел пропахать общественную жизнь, партийную работу, он это знал очень близко. И вдруг он начал нам сигналить: что-то происходит не так. Об этом же говорила и почта газеты. Да и на заседаниях ЦК того времени зачастую разные оценки звучали.

И вот наша редакция получила большую пачку документов из Ленинграда. Перед этим мы опубликовали рецензию на пьесу Шатрова «Так победим!» В рецензии говорилось о том, что мы не можем в таком виде принять трактовку нашей советской истории, особенно фигуры главного нашего революционера В. И. Ленина. Были рецензии на этот спектакль также в «Правде» и «Советской культуре». И вот Нина Андреева, преподаватель химии из Ленинграда, откликнулась в своем выступлении на эти рецензии.

Мне показалось, что это животрепещущая материя. Но материал был разрозненный, нужно было создать нечто целостное из трех документов. Я разыскал автора и спросил, не будет ли она возражать, чтобы мы помогли ей это все переделать. Она ответила, что возражать будет, она сама все это переделает. После мартовских праздников мы получили ее новый материал, уже вполне готовый. Тогда мы послали в Ленинград одного из членов редколлегии, чтобы он лично познакомился с Ниной Андреевой, узнал о ней побольше в вузе, где она работает, показал ей нашу редакционную правку. С правкой Андреева согласилась, в парткоме ее охарактеризовали положительно, как человека особенно активного в общественной жизни. К слову, муж Нины Андреевой был известным историком, заведовал кафедрой в ЛГУ. Я так полагаю, она имела возможность консультироваться с ним, обсуждать определенные вопросы. Так что в каком-то смысле это плод «семейного творчества». И, право, ничего плохого или предосудительного я в этом не вижу.

Письмо «Советская Россия» опубликовала под рубрикой «Полемика». Оно было резким, принципиальным и спорным. Однако в целом этот материал вполне вливался в поток других писем и размышлений. В ответ на публикацию сразу повалили письма. В статье Андреевой затрагивался большой пласт самых разных острых проблем. А потому и отклики были разные: одни – соглашались и поддерживали Андрееву, другие – возражали ей, иногда резко.

Оказавшись в тупике с проведением перестройки экономики, Горбачев стал утверждать, что неудачи и провалы объясняются консервативной политической системой, которая всемерно сопротивляется перестроечному курсу. И потому он твердо решил, что без радикальной реформы политической системы невозможно добиться успехов в проведении первоначального замысла перестройки – решения задач ускорения социально-экономического развития на основе научно-технического прогресса и совершенствования управления развитием народного хозяйства страны.

Горбачев вместе со своими новыми ближайшими и вернейшими соратниками – единомышленниками, титулованными «архитекторами перестройки» А. Яковлевым и В. Медведевым, такими же ренегатами, предателями социализма, как и он сам, приступают к демонтажу политической системы страны, рожденной Великой Октябрьской социалистической революцией. Созданная в годы социалистического строительства в СССР эта политическая система, социалистическая по своей сути и по своим целям, обеспечила построение материально-технической базы социализма, коренное преобразование страны, победу социализма в основном.

Далось это гигантским напряжением всех сил. Политическая система СССР выдержала жесточайшие испытания в годы неимоверно суровой битвы с фашизмом, обеспечила его разгром, спасла свою страну и человечество от порабощения фашистским игом. В фантастически короткий срок обеспечила возрождение из руин и пепла народного хозяйства, разрушенного войной, и его дальнейшее успешное динамичное развитие.

Гигантские успехи в создании могущественного экономического потенциала, значительные достижения в социально-культурной сфере, в области образования и науки изумляли мир. А ведь это было сделано той самой административно-командной системой управления, которая успешно справилась со своими задачами и в довоенные, и в военные, и в послевоенные годы.

…Впоследствии, в хрущевские годы, в общественном развитии советского государства образовались серьезные трудности и проблемы. Они не были до конца преодолены и в последующем, брежневском восемнадцатилетии. Более того, после устранения и смерти А. Н. Косыгина, они умножились.

…А сейчас предоставлю слово, скажу так, для экспертного анализа и оценки преступной горбачевской акции по демонтажу советской политической системы известному ученому-марксисту, профессору философии Ричарду Ивановичу Косолапову, бывшему главному редактору журнала «Коммунист». Я уже писал о том, что он был отстранен от этой должности горбачевско-яковлевским решением, без приглашения на заседание Политбюро, на котором слушался вопрос о деятельности журнала.

Имя Р. И. Косолапова хорошо известно в научном мире, особенно в философской области. Его теоретические работы всегда вызывали большой интерес у обществоведов. Мое личное знакомство с ним состоялось летом 1989 года в Киеве, на Всесоюзной научной конференции по актуальным проблемам научного коммунизма.

Вскоре судьба распорядилась так, что мы оказались в одной связке с ним в борьбе за историческую правду и справедливость, против наступления, а затем и утверждения «демократической» контрреволюции в нашей стране.

С наибольшей силой Ричарду Ивановичу удалось сделать анализ и оценки политической реформы советской системы, осуществленной Горбачевым, в докладе «Горбачевский термидор» на научно-теоретической конференции Общероссийской Общественной Организации «Российские ученые социалистической ориентации», посвященной 95-летию большевистской партии, проходившей в 1998 году.

В самом начале своего выступления Ричард Иванович замечает: «В нынешнем 1998 году есть еще один „юбилей“ – негативный, позорный – десятилетие проведения XIX Всесоюзной конференции КПСС, на которой правящая политическая партия впервые в истории сама инициировала устранение себя от власти.