Апрельское утро. В прозрачной дымке отчетливо вырисовывались знакомые силуэты боевых кораблей, еще скованных льдом в гаванях. В дальний перезвон палубных склянок, в пение корабельных горнов настойчиво и ритмично вплеталась первая весенняя капель.

Всегда строгий и подтянутый Кронштадт жил обычной размеренной жизнью. По улицам, площадям и стенкам набережных шагали военные моряки; люди в штатском встречались реже.

Застывшие узкие каналы в обомшелом граните хранили память о давних петровских временах, а зачехленные орудия на стальных громадах линкоров и крейсеров, казалось, смотрели в завтрашний грозный день. На всем облике города-крепости лежала печать деловитости и мощи, славного прошлого и величия настоящего.

В это ясное золотое утро в начале апреля 1940 года я, как обычно, пришел с папкой и картами для очередного доклада к командующему Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралу Владимиру Филипповичу Трибуцу.

В старинном кабинете все напоминало о флоте: и темно-синего, цвета волны, стены, и висевшие на них карты Балтийского театра, и потускневшие от времени картины морских баталий. Все здесь было знакомым и привычным. Знал я давно и хозяина кабинета — еще по учебе в военно-морской академии. Живой, энергичный, порывистый, он в это утро был как-то рассеян и задумчив.

Профашистская политика буржуазии встречала все более резкое сопротивление трудящихся Прибалтийских стран. Они настойчиво требовали создания правительств Народного фронта. Под этим лозунгом проходили массовые политические демонстрации и стачки. Движение народных масс возглавляли коммунисты, вышедшие из подполья; в защиту кровных национальных интересов выступали левые социалисты и прогрессивные общественные организации.

Но наглели местные фашисты. Окрыленные двуличной, вероломной по отношению к СССР тактикой Гитлера, они ждали ввода германских солдат в Прибалтику, рвались к власти. Правящие круги Эстонии, Латвии, Литвы потворствовали им. Становилось очевидным, что наша северо-западная граница все еще ненадежно прикрыта. Это переполнило чашу терпения Советского правительства. 14 июня 1940 года Литве, а через два дня Эстонии и Латвии были предъявлены требования сформировать такие правительства, которые могли бы обеспечить выполнение всех пунктов договора о взаимной помощи. Кроме того, мы потребовали пропустить на территорию Прибалтийских государств достаточное количество наших войск, чтобы пресечь все фашистские происки против национальной независимости прибалтийских народов и боеспособности советских гарнизонов.

Профашистские главари бежали в Германию. В республиках Прибалтики, в том числе и в Эстонии, созданы были правительства Народного фронта.

Теперь стало возможным осуществить передислоцирование командования Балтийского флота из Кронштадта в Таллин. Начиная с весны 1940 года этого настойчиво требовал от нас Нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов. И в самом деле, крупные соединения подводных и надводных кораблей уже давно базировались на Таллин, Ригу, Либаву, а Военный совет и штаб флота оставались как бы в глубоком тылу, вдали от района, где развертывалось колоссальное строительство новых военно-морских баз, аэродромов и объектов береговой обороны.

А данные нашей разведки были все более тревожными. В финские порты прибывали германские подводные лодки, торпедные катера, тральщики, минные заградители, сторожевые корабли, миноносцы. Ударная немецкая авиация заняла ряд южных и восточных аэродромов Финляндии.

Однажды фашистский гидросамолет кружил над Либавой. У него Закапризничал мотор, и летчик посадил машину на воду, почти у самого порта. Попытки немцев завести мотор не удались. К самолету подошел советский катер. Летчики были арестованы, все документы и карты у них отобраны, а самолет прибуксирован к берегу. О случившемся немедленно сообщили в Москву. Каково же было наше общее удивление, когда примерно через час комфлот получил по телефону приказание — оказать летчикам полное содействие в ремонте мотора, снабдить их горючим и продовольствием, ничего у них не отбирать, накормить, из-под стражи немедленно освободить и отпустить на все четыре стороны!

Приказание, конечно, пришлось выполнить. Немцы плотно пообедали, поблагодарили нас за ремонт и помощь и к вечеру, «взмахнув крылом», уже были дома.

Нелегко было нашим политработникам объяснять людям такое благодушие стремлением не осложнять отношений с Германией. Ведь в районе той же Либавы наши пограничники в середине июня наблюдали простым глазом большие танковые учения по ту сторону границы. Стало известно, что в Мемеле сконцентрировано до четырехсот немецких танков…

И в штабе флота, и в кают-компаниях кораблей командиры живо обсуждали события последних дней. Из Ленинграда без причины срочно уехала большая группа немецких морских инженеров, наблюдавших за достройкой корпуса корабля, купленного нами в Германии. Затем без каких-либо вразумительных объяснений прекращены были технические поставки для этого корабля. Наконец, стало известно, что все германские пароходы срочно покидают ленинградский порт и после 14 июня прихода к нам транспортов из Германии больше не ожидается.

Тревожные донесения следовали одно за другим. Мы уже знали, что Финляндия объявила мобилизацию. С минуты на минуту ждали по телефону или телеграфу грозного слова — война!

Около полуночи меня срочно вызвал командующий. «Свершилось!» — мелькнула мысль. В его кабинете уже находился член Военного совета флота дивизионный комиссар М. Г. Яковенко. Вице-адмирал Трибуц сидел, откинувшись в кресле, и нервно постукивал по колену длинным карандашом. Только это и выдавало его волнение.

— Сейчас говорил по телефону с Наркомом, — сказал он мне без всяких предисловий. — Сегодня ночью надо ожидать нападения на нас Германии.

Я бегом вернулся к себе, и через несколько минут необходимые указания уже передавались на соединения флота, в штаб авиации и начальнику тыла.

В 23 часа 37 минут 21 июня 1941 года на Краснознаменном Балтийском флоте была объявлена оперативная готовность номер один. И это еще не означало войну, но уже обязывало огнем отражать любое нападение. На подходах к главной базе флота дополнительно установили ближний корабельный дозор. Первым вышел на линию базовый тральщик «Крамбол». А на море и в воздухе казалось все спокойно: тревожных донесений было меньше, чем в прошлые дни. «Затишье перед бурей», — невесело шутили дежурные офицеры штабных постов. В ту ночь никто не ложился, никто не спал. Береговой флагманский командный пункт (БФКП), куда в полночь перебрались в полном составе Военный совет и штаб флота, находился у взморья. Здесь, вдали от города, было совсем тихо. С моря веяло сыростью и прохладой, с близких полей доносился аромат некошеных трав. Белая июньская ночь незаметно переходила в утренние сумерки.

Позвонил командир Либавской военно-морской базы капитан 1 ранга М. С. Клевенский. Доложил:

— Наши войска отходят на север. Сильный напор танков. Беспрерывные удары по пехоте с воздуха. До самой Либавы по пути отхода нет оборудованных позиций… В восемь часов противник занял город Паланген. Сейчас враг в тридцати километрах от Либавы. Мы готовы к обороне…

По тону доклада чувствовалось, что Клевенский ошеломлен таким развитием событий. Мы тоже были обескуражены. Оборона базы с суши планами возлагалась на сухопутные части, и мы считали, что если и дойдет дело до этого, то армейцы отразят удар…

Командующий флотом вызвал меня и начальника оперативного отдела, потребовал еще раз доложить, что в данный момент находится в Либаве. Мы перечислили: кроме двух 130-миллиметровых батарей, оборонявших с юга и с севера подходы к порту, там имеется 180-миллиметровая железнодорожная. батарея. С воздуха базу прикрывают шесть батарей ПВО и 148-й истребительный авиаполк Прибалтийского военного округа. С сухопутного направления Либаву обороняет 67-я стрелковая дивизия 8-й армии под командованием генерал-майора Н. А. Дедаева. Эта дивизия сильно растянута по побережью.

— Ну а чем Клевенский может помочь дивизии?

Утром 6 июля начальник оперативного отдела сказал мне, подавая последнюю сводку:

— Противник занял Айнажи. Его мотопехота и танки подходят к Пярну. Эстонские власти срочно эвакуируют пярнуский порт…

Я ознакомился с телеграммой и спросил:

— Между Пярну и Таллином есть наши части?

Пилиповский недоуменно взглянул на меня:

Тяжелые вести приходили к нам с разных участков сухопутного фронта. 11 июля финны глубоко вклинились в нашу оборону на петрозаводском направлении. На ленинградском направлении оставлен Псков, и бои шли уже на территории Ленинградской области. 8-я армия в итоге длительных многодневных и кровопролитных боев была оттеснена противником к северу и оказалась отрезанной от главных сил Советской Армии.

Фронтовые сводки мы получали в штабе ночью, к утру их обрабатывали, наносили на карту для доклада командующему флотом. Бывало, слушаем мы доклад оперативного дежурного по штабу, очень живого и деятельного капитан-лейтенанта Лукьянчикова и молча следим за кончиком его карандаша. Линия фронта все ближе подвигалась к Ленинграду. Каждый понимал, что над нашим любимым городом, колыбелью революции, нависает смертельная угроза…

— А как дела под Выборгом? — спрашиваю я.

Тон дежурного становится бодрее:

— Особых изменений здесь нет. Пятидесятый стрелковый корпус Двадцать третьей армии крепко держит позиции. Огневое содействие ему оказывает с Выборгского залива наш отряд шхерных кораблей.

— Начальник штаба! Ставка решила бомбить Берлин!..

Таким неожиданным сообщением прервал мой утренний доклад командующий флотом.

— Наши бомбардировщики могут долететь до Берлина только с аэродрома Эзеля, — продолжал комфлот. — О сосредоточении самолетов на острове позаботится командующий ВВС флота. Вам поручаю срочно организовать доставку из Кронштадта на остров нужного запаса бензина и авиабомб, так чтобы хватило на десять — двенадцать ударов по Берлину… Все ясно? Действуйте!.. — радостно закончил командующий.

Решение Ставки ударить по гитлеровскому логову — Берлину мы восприняли с воодушевлением. Так хотелось отомстить фашистам за все наши горести.

В штаб явился генерал М. И. Москаленко. Мы сразу принялись рассчитывать, сколько потребуется плавучих средств.