В настоящей книге рассматривается объединенное пространство фантастической литературы и футурологических изысканий с целью поиска в литературных произведениях ростков, локусов формирующегося Будущего. Можно смело предположить, что одной из мер качества литературного произведения в таком видении становится его инновационность, способность привнести новое в традиционное литературное пространство. Значимыми оказываются литературные тексты, из которых прорастает Будущее, его реалии, герои, накал страстей. Непривычные или неописанные в наше время, но уместные в жизненной энергетике Будущего, показывающие эволюцию наших
чувств и
мыслей.
От редакции
Агентство перспективных фантастических исследовательских проектов
Эпизод II
Эпоха русского/советского книгоиздания второй половины XX — начала XXI века четко разбивается на две части: период книжного дефицита, длившийся до середины 90-х годов, и период книжного перепроизводства, настигший страну с приходом третьего тысячелетия. Эти периоды изящно различаются первым вопросом, который задают русские книгоманы при встрече. Ранее спрашивали: «Что вышло новенького?» поскольку вычитывалось практически все. Сейчас спрашивают: «Что присоветуете прочесть?», потому что в океане современных изданий под похожими обложками оказываются как волшебные агнцы, так и разухабистые козлищи. Это соблюдается и в жестко коммерческой литературе, и в литературе бытового авангарда, позиционирующего себя как Большая Литература (пишется именно в такой фэнтезийной капитализации).
Подобная невозможность отделить зерна от плевел касается всей литературы в целом, а соответственно и фантастики — одной из любимых дочерей книгоиздания и кинематографа.
Попробуем заменить стремление поставить извечную оценку
«хорош вообще»
на оценку
«хорош для чего-то».
Как известно, великий Артур Конан Дойл хотел прославиться своими нетленными произведениями фундаментального характера, а остался навсегда в истории детективными рассказами о Шерлоке Холмсе, который применил научную методологию в актуальной социальной практике. Можно смело предположить, что мерой качества литературного произведения в нашем видении становится его инновационность, способность привнести новое в традиционное литературное пространство, а отнюдь не следование неким устоям.
Подобная литературная инновационность в первую очередь характерна для фантастической литературы.
Фантастика — достаточно уникальный литературный прием, давно сформировавший свое литературное же направление. Как и всякая приличная литературная зона, она ярко и страстно исследует в лучших своих образцах человека нашего времени и человека прошлых эпох. Она использует логически-психологические головоломки и криминальные сюжеты детективного жанра. Она выстраивает характерные для женского романа семейные саги, описывающие родовые истории цивилизаций. Но есть в ее литературном пространстве уникальная область: фантастика пишет о будущем, и в первую очередь — о человеке будущего.
Возвращение к звездам
Вступление
Синдром Гэндальфа-Сикорски: Проклятье Власти в контексте Истории
Эта работа создавалась 17 лет: она была начата весной 1985 и закончена весной 2002 года. Мир изменился, изменились и авторские замыслы. То, что некогда начиналось как рассуждение о природе Власти, вылилось в размышление о столкновениях времен и эпох. Миражи памяти стали текстами, посланными из одной жизни в другую, аналитические обзоры — комментариями к ним.
Современная теоретическая история в значительной мере опирается на концепцию Представления — метафоры одной системы в понятийных рамках другой. Так, формула есть Представление физического или химического процесса в информационном пространстве, а Медный всадник — Представление Петербурга в мире мифологем.
Эту статью можно читать как Представление Времени в Вечности. Или, если угодно — в Безвременье.
Май 1998 года
Очень давно, две эпохи назад, я уже писал о Джоне Рональде Роуэлле Толкине. Тогда на русском языке были изданы только две его книги: «Хоббит» и почему-то обособленная первая треть «The Lord of the Rings» под названием «Хранители» — в великолепном, но очень вольном переводе В. Муравьева и А. Кистяковского.
В рамках эпохи нынешней та работа производит странное впечатление. Мир изменился, Толкин вроде бы остался таким, каким был, но изменились мы и читаем его теперь по-другому. А в статье 1985 г. с суровым названием «Проклятие власти», как на фотографии, запечатлелось прежнее восприятие, миросозерцание эпохи, уже ушедшей, но тогда и не подозревающей, что она исчезла.
«…Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы — и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах осклаблялись в лунном свете, как обломанные белые зубья».
Письмо первое. Из 1987 в 1998 год
Вчера, презрев приличия, возраст и некий страх быть осмеянной, посетила местный клуб любителей Толкина — разгромленную квартиру с характерным названием «Мордор». Впечатлений — масса. Отрицательных — больше. Но есть и такие, которые можно назвать высоким именем удивление — эмоцией, достойной продолжения жизни и творчества, оправдания самого что ни на есть бытового засранства во имя идеи. В общем, после «клевых и бессвязных бесед, пива и тусклого чая» они вдруг стали петь. Это меня проняло
неожиданно и сильно. Слова! Бог мой, как они собирают слова в свои песни, как это похоже на мое единственное, сокровенное, никому еще не открытое восприятие Толкина. Это даже не противоречит моему избалованному английскому.
Из музыки дивных видений,
Из слов позабытых преданий,
Игрою танцующей Тени
Январь 2002 года
И эти люди по сей день являются моими родителями! «Что длится целый век, тому продлиться вдвое», — сокрушенно произносят они и занимают все интернетское и вообще все компьютерное время, принадлежащее мне, казалось бы, безраздельно… Ведь компьютер подарил мне дядя. Не они, а дядя, и именно мне. Мама с папой пишут письма из завтра во вчера. А я их читаю. Они не запрещают. Мне незачем тайно подглядывать, я даже могу показать тексты подругам. Ага! Чтоб те выразительно покрутили у виска. Впрочем, у нас у всех трудности с родителями. Мои еще из лучших. Мне только 13 лет. Что обнадеживает. Они, значит, все-таки родили меня между делом, несмотря на всеобщий «Мордор». Еще я самая читающая девочка в школе. Из-за них. Привыкла. Читаю, даже когда пью пиво во дворе. Пиво горькое, а читать — это как долгая вкусная жвачка. Когда смешно, я читаю олухам вслух. Олухи — друзья. Некоторые врубаются — смеются.
Вышел фильм «Властелин Колец». Я сидела на первом ряду и очень боялась пропасть в Ортханке или свалиться с моста вслед за Барлогом, очень все было близко. Я вышла из зала: меня трясло. Всюду взрослые люди говорили про Толкина, правильный перевод и обсуждали эпизоды битв. Я от них шарахалась, они все мне казались Саруманами, когда-то Белыми. Я прочла Толкина в восемь лет и уже подзабыла. Вот молодец, профессор, ему время не мешает управлять сегодняшними людьми, только какой ему с этого прок? Надо спросить у отца, он любит такие вопросы.
Письмо второе. Из 1998 в 1987 год
Ты спрашиваешь, «что с ними станет»? А, знаешь, ничего. «…
Одряхлело и засохло Белое Дерево, а князь Менельдил, сын Анариона, умер, не оставив сына-наследника»,
горделивые замки обрушились, не то темные, не то светлые силы вырвались на свободу (предпринимательства), а эти ребята, мы зовем их, правильно, толкинутыми, остались теми же, что в мучительном 1993 году, когда в стране свершилось неназываемое предательство, или в славном 1991-м, когда были первые и в чем-то единственные «Хоббитские игрища» — с тех пор проведение их стало традицией и потеряло всякий смысл, подобно любой традиции, или в твоем 1987 году, когда смыслы еще не распакованы и семантический спектр таких понятий, как «ответственность», «свобода», «демократия», «честь», «любовь», «дружба», не сузился до современных узкоутилитарных значений.
В чем-то я, конечно, упрощаю. Многие вышли из тусовки, став писателями, издателями, бардами и капиталистами. Другие пришли в нее. Очень может быть, что в «Мордоре» не осталось никого из тех, кого ты знала. Но сам «Мордор» остался. Точно таким же. И «они» все так же хронически неспособны вымыть за собой посуду!
Суть, конечно, не в этом. Хотя и в этом тоже. Недавно достал книгу. Как ни странно, это выражение еще сохранилось — по крайней мере для немногих, читающих не только детективы и стандартизованную фэнтези с одними и теми же девицами и мечами на обложке. Никогда не любил Вальеху, но сейчас его и иже с ним просто ненавижу. Отвлекся. Так вот, книга была о Лоуренсе Аравийском. Там есть очень «толкинутый» эпизод. Лоуренс обратил внимание араба на то, что его верблюд весь покрыт чесоткой, тот в ответ рассказал англичанину, какую совершенную медико-эпидемиологическую службу арабы организуют сразу после полной победы восстания… Впрочем, сражался этот араб не хуже других.
У толкинистов тоже все хорошо с личной смелостью.
Осенью 1993 года, когда в России в очередной раз делили власть — на этот раз при помощи танков и пулеметов, — погибли многие. В том числе и ребята из московской толкинской тусовки. И совершенно напрасно, потому что в той стычке умирать было не за что и не за кого.
«Пестрая лента» в гильбертовом пространстве
Часть Первая:
Сумма против Историков
История не знает сослагательного наклонения. В ней факты священны, события достоверны и лишь заслуженные ученые вправе оспорить найденные или раз и навсегда установленные цифры и толкования. Единственность, безальтернативность прошлого — парадигма, господствующая как в науке, так и в обыденном сознании; лишь фантастика иногда позволяет себе задавать «неудобные» вопросы: «Что было бы, если?..» Однако и в фантастике речь идет, как правило, не о нашей Реальности, а о параллельных или воображаемых мирах.
Мы привыкли считать прошлое объективным, то есть, как сказал бы физик, «не зависящим от Наблюдателя». Но является ли привычка аргументом?
Историк, как правило, не бывает очевидцем изучаемых им событий. Информацию о прошлом он получает через посредников, в роли которых могут выступать письменные источники или предметы материальной культуры — от обломков глиняных сосудов до статуй Праксителя. Тексты — предпочтительнее.
Письменные источники бывают разные. В данную категорию входят государственные архивы, школьные сочинения, художественные тексты, письма, мемуары и описания, и судебные протоколы, и еще очень многое. Эти документы объединяет одно — ненадежность.
На самом деле доверие российских (в особенности) обывателей и ученых к ДОКУМЕНТУ трогательно и смешно. Директор энской птицефабрики, всю жизнь выполняющий план путем приписки 3-5-10-90 бумажных процентов к реальным показателям, раздувается от гордости за канувшую в Лету державу, читая советские статистические ежегодники семидесятых годов. Переводчик, еще вчера насмехавшийся над советскими «документалистами», ухитрившимися из 120 выпущенных немецких установок «Фердинанд» подбить более 3000, сегодня с полной уверенностью пишет о 352 вражеских самолетах, сбитых Эриком Хартманом, «белокурым рыцарем Рейха», ссылаясь на немецкие документы и «собственноручные» Эрика Хартмана заявления… Историк с серьезным видом переписывает у коллеги рассказ о смерти Перикла от чумы во время эпидемии в Афинах, как бы и не замечая, что при скученности населения в афинском укрепленном лагере, при тогдашнем состоянии медицины и санитарии эпидемия чумы продолжалась бы не два года, а максимум 2,5 месяца (за это время вымерло бы от 95 до 100 процентов населения Афин и погибло бы около 2/3 осаждающей армии, на чем Пелопоннесская война немедленно бы и закончилась). Летописцы приводят на Русь неисчислимые орды монголов — в сотни тысяч, даже в миллионы человек, — и не надо спрашивать у них, как конная армия таких размеров могла хотя бы перемещаться (я не говорю, питаться) зимой в лесах Владимиро-Суздальского княжества.
Часть Вторая:
Вероятностная История
Мы должны, следовательно, приписывать любым событиям прошлого некоторую вероятность реализации, быть может, в каких-то случаях и близкую к единице, но никогда не равную ей. Но в таком случае придется сначала заменить привычную концепцию единственной истории и однозначного прошлого моделью, в которой рассматривается совокупность альтернативных историй, а затем перейти к совместному описанию всех таких историй, то есть к изучению исторического континуума.
Утверждение о принципиальной неопределенности наших знаний о прошлом обычно не вызывает ни удивления, ни эмоционального неприятия. Уж, во всяком случае, в России к таковой неопределенности все привыкли! Проблема состоит в том, что и само прошлое оказывается неоднозначным.
Все это уже «проходили» в физико-математической науке. Первоначально неопределенность Гейзенберга также появилась как «проблема наблюдателя». Было показано, что невозможно одновременно измерить координату и импульс частицы. Предполагалось, разумеется, что «на самом деле» координата и импульс у частицы одновременно существуют. Позже выяснилось, что природа устроена по-другому и ей нет дела до соответствия нашим житейским представлениям. У электрона нет единственной, однозначной траектории. В каждый момент времени мы можем говорить лишь о вероятности нахождения его в том или ином состоянии (например, в какой-то конкретной точке физического пространства). И это может быть обнаружено на опыте. (Настолько, «может быть», что квантовые эффекты давно и привычно используются в радиотехнике.) Конечно, легче поверить в неопределенность поведения электрона, нежели всей человеческой истории, поскольку, как справедливо заметил Станислав Лем, «электроны, по крайней мере, в одиночку не кусаются».
Концепция вероятностной истории была разработана в конце восьмидесятых годов и первоначально представлялась автору неким курьезом, артефактом, случайно возникшим на границе применимости различных моделей познания. Тогда я занимался общей теорией
систем и применял основные положения этой науки к самым разным объектам и процессам. Соответственно, возникла мысль рассмотреть науку историю (исторические факты, связи между ними, связи между связями и пр.) как самоорганизующуюся структурную систему и уяснить, что из этого получится. То есть предположим, что такой науки — истории — не существует и никогда не существовало. Придумаем ее, используя современные представления о структуре познания.
Часть Третья:
Исторический континуум и тоннельные переходы
«Квазиклассическая вероятностная история» самым естественным образом ложилась на схему миров-Отражений, предложенную Р. Желязны в «Янтарных хрониках»
[8]
. «Теневые миры» характеризуются вероятностями реализации — тем меньшими, чем мир «дальше» от Нашей Реальности. Правомерна постановка вопроса о «точках ветвления», в которых состояния, принадлежащие разным Отражениям, неразличимы. Приобретает практический интерес поиск и изучение «точек ветвления» классического единого исторического процесса.
Надо сказать, что в этой концепции нет ничего революционного и, по-моему, даже ничего особенно интересного. Литературно она давно исследована, физически смысл ее сводится к тому, что «теневые миры»: «зазеркалье», изнанка Нашей Реальности, — хотя и «не существуют» в привычном нам смысле, оказывают на нашу жизнь воздействие, подобное влиянию подсознания на поступки личности. Историческое развитие имеет своим источником борьбу между сотнями «если бы» и единственным «так есть», а информационный обмен между Реальностями проявляется в форме сновидений, творчества, иногда — ролевой игры.
Давно известны простейшие технологии, позволяющие интенсифицировать такой обмен, — Джон Лилли
[9]
описал опыты с изолирующей ванной еще в начале шестидесятых. В таких опытах человек погружается в ванну с плотностью и температурой воды, соответствующей человеческому телу, он надежно изолируется от всяких раздражителей — звуковых, световых, осязательных. Этим достигается разделение телесной и духовной составляющей личности, иными словами, сознание покидает тело и начинает самостоятельные странствия по Миру существующему или между такими мирами. Почти каждому увлеченному своим делом исследователю доводилось видеть сон, в котором он держит в руках школьный учебник, где изложены основные принципы, а иногда и тонкости его открытия.
Мне пришлось довольно много работать в квазиклассической вероятностной истории в связи с издательским проектом «Миры братьев Стругацких»
[10]
. Речь шла о произведениях, вошедших в золотой фонд советской/русской фантастики, — о так называемом цикле «Полдень, XXII век».
Первая повесть цикла — «Страна багровых туч» — описывала экспедицию к Венере. Фотонный планетолет «Хиус» под флагом Союза Советских Коммунистических Республик стартовал в памятную многим россиянам дату — 19 августа 1991 года. Книга была написана в 1957 году, и никаких намеков на путч, разумеется, не имела в виду. Тем не менее совпадение показалось мне символичным.
Часть Четвертая:
Уроки, которых нет
С общенаучной точки зрения «вероятностная история» является естественным развитием и обобщением истории классической, распространением ее закономерностей на альтернативные Реальности фантастических или околофантастических миров и в дальнейшем — на обобщенную калибровку вероятностного континуума. Вероятностный подход, конечно, никоим образом не обесценивает работу, проделанную поколениями историков-профессионалов и летописцев-любителей. Пусть Текущая Реальность не более чем одна из проекций последовательности событий, но именно эта проекция сознательно выбрана нами, и уже это обозначает, что ее структура важна нам и нам интересна. География Европы не теряет своей актуальности оттого, что существуют другие материки и даже земной шар как единое целое. Однако, не ставя под сомнение результаты, достигнутые традиционной наукой, вероятностный подход посягает на некоторые общепринятые убеждения.
Так, даже в фиксированной калибровке, именуемой Текущей Реальностью, наша жизнь (или жизнь общества) для «историка-вероятностника»— не стрела, протянувшаяся от рождения/возникновения к смерти/исчезновению, а произвольная кривая на плоскости событий, причем эта кривая может быть самопересекающейся — в этом случае прошлое и будущее перестают быть абсолютными понятиями и низводятся до роли маяков, облегчающих ориентировку.
Универсум Порядка ограничивается рамками «сейчас и здесь», мир вне этого состояния покрыт пеленой Хаоса, чем «дальше» от Наблюдателя, находящегося, как обычно, в центре Вселенной, тем более густой.
Мир вокруг нас изменчив; подобно хамелеону он демонстрирует нам такое прошлое (и будущее), которое соответствует нашему мировоззрению, настроению… погоде на улице, в конце концов.
Человек сам выбирает свою историю, но очень редко он делает это сознательно… потому мир и выглядит так, будто им управляют похоть, голод и страх. Никто, однако, не обязан прозябать именно в такой калибровке.
По следам «705-го Проекта»
1
Всякая техническая история полна нереализованных возможностей. 15 декабря 1938 года в первом своем полете на новой машине гибнет В.Чкалов, и это событие, фактически, перечеркивает летную карьеру самолета И-180 и будущность «короля истребителей» Н.Н.Поликарпова. Ну а если бы в 1938 году выдался такой же декабрь, как в 2006-м, — с устойчивой плюсовой температурой и дождями? Могло такое быть? Конечно, могло. Катастрофа, вызванная недостаточной надежностью нового двигателя в условиях низких температур, случилась бы неизбежно, но она бы произошла позже, и к тому времени самолет бы уже давно летал, к нему привыкли бы, прониклись доверием… И встретили бы мы 1941 год не с МиГ-3, а с И-180, а эта машина была значительно лучше оптимизирована для боя с «мессершмитами»… и пошла бы совсем другая история.
Или противоположный пример: не сумел М.Кошкин убедить (или удивить) И. Сталина, и начали бы мы ту же самую войну без Т-34 на фронте и в развернутом серийном производстве. Могло получиться и так.
Моя любимая альтернативная возможность: в 1899 году молодой самодержец Николай приходит на Балтийский завод. Обшарив и посмотрев все, что только можно, он приходит в восторг от увиденного и на следующий день приглашает директора завода на неофициальную встречу.
— А вы можете сделать такой броненосец, какого ни у англичан, ни у немцев, ни у японцев нет и еще долго не будет?
— Прикажи, государь!
2
Самыми необычными и неоднозначными советскими атомными подводными лодками суждено было стать кораблям 705-го проекта, в оценке которого по сей день господствуют полярные характеристики — от «упущенная жар-птица» до «дорогостоящая ошибка».
История этого проекта началась в 1959 году, когда один из специалистов ленинградского СКБ-142 А. Б. Петров предложил соорудить «подводный истребитель- перехватчик», отличающийся небольшими размерами, огромной скоростью хода, возможностью погружаться на большие глубины и малым «самолетным» экипажем. Малое водоизмещение при огромной мощности двигателя должно было сделать лодку сверхманевренной и способной к мгновенному разгону. 23 июня 1960 года вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о проектировании и постройке АПЛ проекта 705. 25 мая 1961 года появилось другое важное постановление, разрешающее конструктору «при наличии достаточных оснований» отходить от норм и правил военного кораблестроения.
Здесь необходимо сделать специальное отступление. Военно-морской флот любой страны — структура очень консервативная. Вспомогательное парусное вооружение предусматривалось при проектировании броненосного крейсера «Рюрик», вступившего в строй в 1894 году, то есть через полвека после начала массового строительства судов с паровыми машинами. Таранный форштевень корабля «дожил» до середины 1900-х годов, как и курсовые подводные торпедные аппараты на броненосцах.
Атомные подводные лодки были принципиально новой системой, но на них традиционно переносили требования, предъявляемые к «классическим кораблям». Например, перед конструкторами постоянно ставилась задача обеспечить непотопляемость лодки в надводном положении при затоплении одного любого отсека. В надводном флоте эта задача решается созданием запаса непотопляемости, что обеспечивается высотой надводного борта и формой носовой оконечности корабля. Будучи механически перенесенным на подводный атомоход, основной задачей которого является движение под водой, это требование приводит к совершенно ненужному росту водоизмещения и приданию корпусу обводов, невыгодных для достижения высокой подводной скорости. У надводных кораблей два винта, иногда даже больше. Атакующей субмарине выгодно иметь один винт и один гребной вал — падает шумность и волновое сопротивление, растет скорость. Но одновинтовая схема запрещена нормами и правилами военного кораблестроения. Не будет преувеличением сказать, что вся история советского атомного подводного кораблестроения — история непрерывной борьбы конструкторов с консерватизмом «морского ведомства».
Работы над 705-м проектом возглавил М. Г. Русанов. С самого начала было ясно, что для достижения требуемых характеристик нужен реактор на металлическом теплоносителе — его использование обещало трехсоттонную экономию. В качестве корпусного материала пришлось использовать титановые сплавы.
3
И все-таки, что было бы, если бы судьба 705-го проекта сложилась чуть более удачно?
Собственно, что для этого нужно?
Во-первых, не спешить со сдачей головной К-64. Вообще вспомнить известную пословицу: делать быстро — это совершать медленные и плавные движения без пауз между ними. Потратить какое-то время на доводку реактора. Обеспечить возможность аварийного разогрева застывшего теплоносителя от внешнего источника энергии. Проработать все что можно на деревянной модели. Потратить время на обеспечение нормальной эргономики. При этом К-64 вступит в строй не в декабре 1972 года, а, скажем, в июне 1974-го. Зато уже к декабрю лодка сдаст курсовые задачи и будет зачислена в строй. С ее эксплуатацией все пойдет более или менее гладко, в результате чего следующие «Лиры» не будут восемь — десять лет гноить на стапеле, а спокойно и без суеты введут в строй с 1975 по 1980 год, и к началу Московской Олимпиады у нас будет восемь подводных перехватчиков (шесть, которые были сделаны в Реальности, К-64 плюс последняя лодка серии, разрезанная на стапеле).
После нескольких серьезных скандалов удается убедить командование ВМФ, что рабочий экипаж «перехватчика» следует сократить, зато нужен «береговой экипаж» для поддержания лодки и реактора в исправном состоянии между походами. Постепенно концепция «двух экипажей» проникает во флот все глубже и глубже, распространяется сначала на элитные ракетоносцы, затем и на «противолодочники». Этому процессу немало способствует и американский опыт.
Аварийность на флоте сокращается, общая техническая культура растет, что самым благоприятным образом сказывается на карьере лодок 705-го проекта. Конечно, они остаются очень «строгими» кораблями. Конечно, их шумность на полном ходу входит в поговорку у моряков по обе стороны Атлантики, но… восемь успешных слежений за американскими ракетоносцами и четыре перехвата новейших «Лос-Анджелесов» — это не только ордена капитанам «Лир» и их главному конструктору, но и новый поворот в «самой холодной гонке».
Евросоциализм: приключения «левой идеи»
Во времена моей молодости, то есть в 1970-е, «евросоциализм» назывался «еврокоммунизмом» и был весьма популярен среди советского студенчества. Считалось, что благоразумные «умеренные и великодушные»
[12]
европейцы освободят коммунистические идеи от «советских» крайностей и построят гармоничное общество с высоким уровнем жизни, справедливыми социальными отношениями и высокими темпами развития — общество, являющееся воплощением как идей Великой французской буржуазной революции и ее вечного лозунга «Свобода, равенство братство», так и логики «времяориентированной» европейской цивилизации, воплощающей свободу и познание.
Собственно, тогда в Советском Союзе шел активный поиск «правильного социализма», что привело к повальному увлечению югославской рыночной концепцией, с одной стороны, и еврокоммунистической фразеологией — с другой. Теперь Югославии уже нет, и страшная гибель этой страны до боли напоминает традиционный сюжет «воздаяния за грехи». Нет и Советского Союза, сорок пять лет носившего переходящее знамя «Империи зла». Еврокоммунизм, однако, выжил, незаметно трансформировался в евросоциализм и собирается существовать дальше в роли одной из значимых властных структур западного общества.
Социалисты много лет находились у власти во Франции, практически полностью подчинили себе Швецию, доминируют в Испании, Финляндии, Нидерландах, играют значительную роль в политике Италии, Германии, Австрии. Да и в Великобритании правительство Тони Блэра принято называть социалистическим. Весь вопрос в том, что это за столь разный «социализм»?
«Левая идея» — первоначально в форме наивного утопического социализма — родилась почти одновременно с индустриальной фазой развития человечества. Собственно социализм и был откликом на всеобщую «индустриальную ломку» системы человеческих отношений.
Достоинства индустриального общества — обилие пищи, доступность все более и более сложных и ценных товаров и услуг — неоспоримы. Но у этого общества есть два имманентно присущих ему недостатка. Во-первых, оно стимулирует сверхпотребление — и притом во всевозрастающем масштабе. Это связано с кредитным характером индустриальной экономики и вытекающей из этого неизбежностью ускоряющегося расширения рынков. Во-вторых, оно принципиально несправедливо. Промышленное общество поддерживает очень высокий в среднем стандарт потребления за счет прогрессирующего расслоения между богатыми и бедными — людьми, классами, странами, культурами. Надо сказать, что православие считает справедливость прерогативой дьявола (ибо Господу приличествует милосердие), но европейская традиция относится к этой философской категории очень серьезно: в сущности, на представлениях о справедливости построена вся логика нидерландской, английской и французской Великих революций, да и само понятие национального государства. И конечно, справедливость (понимаемая весьма убого) столетиями была основой народных чаяний.
Имперская археология
Не очень давно, 19 декабря 2006 года, новостные ленты сообщили о столетии со дня рождения Леонида Ильича Брежнева, Генерального секретаря ЦК КПСС и руководителя Советского Союза с 1964 по 1983 год. Событие это прошло незамеченным, хотя отдельные, особо демократически настроенные журналисты не упустили возможности в очередной раз пожаловаться, что нынешняя Россия-де никак не может преодолеть советское прошлое, что слишком многие россияне испытывают ностальгию по «эпохе застоя», что мышление руководителей страны остается имперским и тоталитарным.
Эти сожаления беспочвенны. В действительности не только молодежь, но и люди старшего поколения давно забыли советское время. Забыли его, кстати, и журналисты, так что большинство разговоров об «эпохе застоя» — ведут ли их коммунисты или антикоммунисты — беспредметно и, во всяком случае, слабо связано с Текущей Реальностью.
Лично у меня это обстоятельство вызывает беспокойство. И вовсе не потому, что «народ, забывающий свое прошлое, обречен прожить его снова». Просто в минувших эпохах остается немало интересного, да и прагматически полезного.
Советский Союз стал одной из величайших держав мира. Можно спорить о том, был ли он «империей Зла», или «надеждой всего прогрессивного Человечества», но, во всяком случае, одно не вызывает сомнений: социальная, экономическая, политическая структура этого государства носила уникальный характер. Именно борьба «западной демократии» против «советского коммунизма» была главной движущей силой истории XX века. Эта борьба научила человечество выживанию в условиях обладания оружием гарантированного уничтожения, привела к прорыву в космос, появлению экологической «точки сборки» цивилизации, разработке геоэкономики и представлений о глобальном производстве, созданию замечательной культуры, вернее — двух культур: советской и западной, являющихся зеркальными отражениями. Эти культуры были понятны друг другу и притягательны друг для друга, поскольку существовали в логике одного противостояния. Они тем не менее различались — деятельностной позицией, онтологией, коммуникативными техниками, художественными приемами и транслируемыми символьными кодами.
Именно в области культурного противостояния Запад одержал неоспоримую победу — в значительной мере благодаря тому, что такой способ ведения войны, как столкновение знаков и символов, не укладывался в сознании лидеров советской империи. Но принимая закономерность поражения, мы принимаем и закономерности борьбы: было что-то такое, что позволило Советскому Союзу почти полвека воевать со всем цивилизованным миром и капитулировать, только полностью исчерпав свою идентичность и заблудившись в постиндустриальном мире, в котором усвоенные ранее уроки оказались ложными. Это «что-то» может быть очень и очень ценным.
Часть I
«Бриллиантовые дороги»
Бриллиантовые дороги
1
События второй половины прошлого века, которые я квалифицирую как катастрофические, инициировали на Земле некоторое повышение интереса к истории. Если в семидесятых годах XXII столетия лишь одна из пятидесяти тысяч научных работ касалась событий человеческого прошлого и их интерпретации, то сейчас — одна из двух с половиной тысяч
[15]
. И наконец, «роковые тридцатые» возродили такое, казалось бы, напрочь забытое понятие, как исторический роман.
Не следует заблуждаться: интерес этот достаточно поверхностен. В конце концов, из 20 миллиардов жителей Земли и периферии занимаются историей не более полутора миллионов, из которых две трети специализируются на Тагоре, Леониде, Саракше и прочих внешних мирах.
Мы (человечество) слишком привыкли к тому, что знаем историю. Мы даже думаем, что умеем ее творить.
Для большинства землян знакомство с событиями прошлого ограничивается рассказами Учителя да парой книжек с изложением стандартной теории исторических последовательностей. В книжках она выглядит простой, как бином Ньютона, и очевидной, как Второе начало термодинамики. Последнее, кстати, верно. Как и Второе начало термодинамики, теория исторических последовательностей ниоткуда не следует и является обобщением «многовекового опыта существования человечества».
Теория исторических последовательностей была разработана в семидесятых годах XX столетия. Как и базисная модель феодализма, она опиралась прежде всего на разработки академика И.Дьяконова
[16]
.
2
Концепция «вероятностной истории» оперирует понятием критических точек, представляющих собой зоны энергетического и/или информационного обмена между различными вариантами динамики социума
[36]
. Несколько упрощая, можно сказать, что в критических точках «расстояние» между различными линиями развития минимально и «теневые», вероятностные миры оказывают наибольшее воздействие на Реальность. Общество, достигшее критической точки, обречено на
выбор
между Отражениями: воспринимаемым и вероятным.
Как правило, критические точки можно ассоциировать с некоторым событием или совокупностью событий.
Тексты «Хроник…» от начала и до конца посвящены проблеме исторического выбора, который совершенно правильно рассматривается авторами как прежде всего выбор личный.
Цикл открывается повествованием о разведке Венеры, успешно проведенной в августе — сентябре 1991 г. фотонным планетолетом «Хиус». Тема может показаться несколько странной и, во всяком случае, не претендующей на глобальную значимость. Действительно, речь идет вроде бы о решении чисто технической проблемы.
Вторая половина XX столетия ознаменовалась исключительно быстрым развитием конструктивных технологий, двигательных и энергетических систем. Следствием стал прогресс космонавтики, значение которого трудно оценить вне контекста того времени.
3
Итак, к концу столетия коммунистический миропорядок («общество познания») практически сложился. Сделаем небольшую паузу и попытаемся осмыслить произошедшие события в рамках концепции «вероятностной истории».
Рассуждая о реалиях XX столетия, нужно всегда помнить, что многие привычные нам понятия имели в те годы совершенно другой смысл. И в наибольшей степени это относится к словам «коммунист», «коммунистический».
Режим, построенный в конце тридцатых годов в СССР, был, возможно, более жесток, нежели германский фашизм. Собственно, между этими структурами оказалось немало общего
[43]
. И для Германии, и для Советского Союза была характерна абсолютная централизация управления (принцип фюрерства, он же «демократический централизм» ранних коммунистов), плановая, государственная экономика (что в условиях глобальной нехватки ресурсов означало отнюдь не «научное», как принято считать, а просто силовое управление хозяйством), сегрегация населения по случайным и, как правило, ненаблюдаемым признакам (национальному, классовому…), блокада информации, доходящая до создания искусственных информационных структур
[44]
.
Эти режимы убивали людей. Как правило — ни в чем не виновных даже с точки зрения извращенной морали режимов.
Поддержание «порядка» и «прогресса» обеспечивалось системой концентрационных лагерей, армией и тайной полицией, пронизывающей все ячейки общества.
4
Жилин участвовал в расследовании. Он был одним из тех, кто высадился на внезапно замолчавшую Диону. Возможно, именно он, наплевав на «Закон о свободе информации», убедил Быкова не только уничтожить сделанные там видеозаписи, но и сжечь фотонным выхлопом саму станцию.
До конца своих дней Жилин пытался понять, откуда берутся люди, подобные Шершню. Теория исторических последовательностей не подсказала ему, что в определенных условиях (услужливо воспроизводящихся то на одной, то на другой дальней станции) «Шершнем» мог стать любой человек, в том числе и сам Жилин.
После 2011 г. фокус исторических событий вновь смещается из Внеземелья на Землю. Распад Атлантического пакта для многих миллионов американцев обозначил конец света. Вообще, диссипативные процессы благополучия в мир, как правило, не приносят…
Смена социальной структуры чревата тем, что определенный процент людей выбрасывается из общества. Они перестают быть нужны. Экономически развитое государство будет их содержать, даже обеспечит приемлемый «среднестатистический» уровень жизни, но это будет лишь благотворительностью.
Десятилетием-двумя раньше эти люди, или по крайней мере наиболее пассионарная их часть, могли влиться в очередную волну космической экспансии. Но ирония судьбы в том и заключалась, что распад капиталистической системы пришелся на период, когда Космос перестал быть фронтиром и Мир, в известной степени, снова стал замкнутым.
5
С уничтожением «Барселонского гнойника» существенных изменений к лучшему в мире не произошло. В последующие десятилетия росла статистика самоубийств и немотивированных преступлений, резко участились психические заболевания
[60]
. Географически указанные «негативные явления» тяготели к Америке, больше — к Южной, однако наблюдались они и в Москве. Во Внеземелье до опасных значений возросла текучесть кадров
[61]
. Все искусство того времени пронизано ощущением скрытого неблагополучия.
Две катастрофы в Пространстве («Ибис» — 2014 г., «Таймыр» — 2017 г.) существенно затормозили осуществление звездной программы. (Краюхин умер, а его преемники не обладали его убежденностью или фанатизмом.)
В 2028 г. была опубликована интересная статья молодого ленинградского психолога Н. Ильина, в которой впервые был поставлен вопрос о значении фактора риска в коммунистическом строительстве
[62]
. Работа прозрачно намекала на то, что оккупация Испании и разрушение ее постиндустриальной гедонистической культуры привели к созданию замкнутой моноцивилизации, об опасности которой предупреждал еще И. Ефремов
[63]
. Ставилась проблема «сужения пространства выбора» и вызванного этим упрощения внутреннего мира жителя коммунистической Ойкумены.
Статья Н. Ильина вызвала весьма негативную реакцию практически во всех кругах, имеющих хоть какое- то отношение к власти. Это, однако, не помешало автору стать членом Мирового совета и оставаться им рекордно долгий для XXI столетия срок
[64]
.
Социальная «температура» продолжала увеличиваться. С середины двадцатых годов это стало проявляться в учащении локальных вооруженных столкновений на периферии цивилизованного мира (Кувейт, 2024 г., Афганистан, 2027 г., Иран, 2028 г., Таиланд, 2028 г., Нигерия, 2029 г…). В печати открыто заговорили о новом вековом конфликте — между Окраиной и Ойкуменой.
Миражи золотого века [79]
Второй том «Хроник…» включает в себя повесть «Хищные вещи века» и рассказы, часть из которых объединена общими героями и единым названием «Возвращение».
Действие «Хищных вещей века» происходит с 16 по 18 апреля 2019 года. «Возвращение» включает в себя два столетия истории: «Ночь на Марсе» датирована 1989 годом, «Свидание» — 2189-м.
Первая четверть XXI века давно привлекает внимание исследователей и романистов. (По-видимому, из соображений: чем столетие хуже для современника, тем оно лучше для историка.) Время было довольно хаотическое. Старые структуры «разобщенного мира» (в терминологии Ефремова) уже не функционировали. Новые только создавались и работали преимущественно на бумаге. Как всегда, противоречия внутри управляющих органов разрешались за счет управляемых масс, а реальная власть оказывалась в руках организаций, патологически не способных «воспользоваться ей сколько-нибудь разумно».
В это же время переходил в открытую и кровавую форму тлевший едва ли не со Второй Мировой войны конфликт между индустриальной Ойкуменой и замордованной индуктивными процессами, голодной, но вооруженной Окраиной.
Узел противоречий, завязывающийся внутри Окраинных стран, едва ли был понятен политикам того времени — что с той, что с другой стороны полупрозрачной границы. С чисто формальной точки зрения речь шла о сосуществовании на Земле двух цивилизаций, находящихся на разных ступенях общественного развития и исповедующих разные ценности.
Детектив по-арканарски
Третий том «Хроник…» охватывает пятнадцатилетний промежуток между открытием Саулы (2141) и катастрофой на Радуге (2156). Середина столетия — время, когда начали завязываться узлы событий, отношений и судеб, которые в семидесятые — девяностые годы привели к «смене вех» в земной истории.
Создание в 2114 г. Группы свободного поиска (ГСП) стимулировало производство легких звездолетов среднего радиуса действия. С 2025 по 2048 г. были запущены три крупные серии космических кораблей с массой покоя от 12 («Турист») до 35 («Искра») тонн и развернулось массовое любительское освоение Галактики.
Процедура была упрощена донельзя. Лишь один из членов экипажа корабля должен был иметь пилотские права. От остальных — пассажиров — не требовалось даже совершеннолетия. Рейс регистрировался в региональном управлении ГСП. Теоретически, это делалось для того, чтобы в случае серьезного ЧП организовать поиски. Практически затея искать десятиметровый звездолет, исчезнувший где-то между Землей и Бетельгейзе и не подающий сигналов бедствия, не выглядит здравой, так что, разумеется, никто и никогда за это не брался. Регистрация существовала, скорее, как пережиток некогда существовавшей громоздкой социалистической системы тотального контроля. Смысла даже с точки зрения бюрократии в ней не было никакого: никто не мог помешать (и не мешал) пилоту уже после регистрации изменить утвержденный состав экипажа или объявленную цель полета.
Большинство людей, уходящих в Свободный Поиск, имели о Галактике смутное представление и цель выбирали случайно. Научная и практическая ценность рейса обычно была строго равна нулю. Никого это не волновало: Земля тогда считала себя богатой, легкие эмбриомеханические звездолеты, равно как и потребляемая ими энергия, почти ничего не стоили, а в «сухом остатке» значились удовольствие от полета да опыт, пусть крайне медленно, но все-таки приобретаемый экипажами.
К тому же индивидуальные «среднерейсовики» заметно повышали связность формирующегося космического сообщества Земля — Периферия.
Последние корабли свободного поиска
События, описанные в четвертом томе «Хроник…», происходят в период со 2157 по 2161 г. — почти сразу после катастрофы на Радуге. По прошествии ста лет нетрудно охарактеризовать их как начало второго системного кризиса земной коммунистической цивилизации. Тогда, разумеется, они и воспринимались менее серьезно.
«Обитаемый остров» многие рассматривают как «литературное приложение» к истории «подкидышей» и Большого откровения. «Растянутый рассказ о молодости Максима Каммерера и Рудольфа Сикорски», «содержит необоснованную романтизацию прогрессорской деятельности», «этически небезупречен», «очередная спекуляция вокруг проблемы Саракша» — примерно так выглядят отзывы официальной критики на один из самых читаемых исторических романов.
Для меня «Остров» — прежде всего книга о Саракше, необычном мире, история которого оказалась странным образом слита с нашей собственной историей.
Напомню последовательность событий.
Бесконечность простых решений
История «конца века» открывается написанной в 2228 г. повестью «Беспокойство».
Она подчеркнуто апокрифична.
Время действия «расплывается» на сорок лет: М. Сидоров попадает на Пандору почти вскоре после поиска на Владиславе (см.: «Хроники…». Т. 2), соответственно его робинзонада приходится на начало тридцатых годов. Поль Гнедых в это время работал на ферме «Волга-Единорог»; директором Базы «Белые скалы» он стал в середине пятидесятых. Установить, встречался ли он тогда с Горбовским, не представляется возможным. Очень может быть, что и встречался, но в анналах истории это не зафиксировано. Исследования Н.Прянишникова были запрещены Всемирным советом уже после восстановления отношений с Тагорой, и отнюдь не по инициативе Л.Горбовского. Наконец, статья К. Лассвица, о которой Горбовский говорит Полю Гнедых, была опубликована только в 2175 г.
И, конечно, никто и никогда на Пандоре не пользовался вертолетами, гусеничными вездеходами, коротковолновыми передатчиками, радиометрами и другим антиквариатом времен покорения Венеры.
Возможно, именно анахронизмы, подчеркивая условность ситуации, создают ощущение «потока времени». «Беспокойство» нельзя назвать исторической повестью. Действие ее снова и снова происходит «сегодня». Почти ничего еще не случилось, беда, предчувствием которой проникнуты страницы текста, только будет: в настоящем — она является лишь возможностью, вероятностью, тенью, — но эта тень уже способна создавать свои
смыслы
(в терминологии В.Налимова).
Часть II
«Руководство по постройке мостов через бесконечность»
«Полдень…» начинается в субботу
Ученый-историк видит в прошлом прежде всего сложное переплетение структур. Взаимодействие между ними порождает силовые линии интересов. Противоречия между ними придает форму конфликтам. Динамика поля конфликтов определяет характер развития общества, то есть собственно историю.
Не слишком упрощая, можно сказать, что для ученого прошлое — что-то вроде исключительно сложной шахматной партии, которую надо толково прокомментировать в назидание грядущим поколениям. (В результате эти поколения получают умные советы о том, как им надлежит действовать в ситуациях, в которые они никогда не попадут.)
Писатель-историк видит в прошлом прежде всего сложное переплетение судеб. Люди: их чувства и взаимоотношения — любовь, ненависть, страх, отчаяние, надежда — являются для писателя единственной движущей силой глобальных исторических событий. То есть прошлое воспринимается как театральная постановка с присущей ей строгой, хотя и субъективной логикой— с завязкой, кульминацией, финалом и неизбежной моралью в конце.
Между этими подходами, несмотря на их декларируемую полярность, нет большой разницы. В обоих случаях предполагается неочевидное: что историческое познание имеет определенный
смысл.
Когда-то Оскар Уайльд сказал: «Всякое искусство совершенно бесполезно»
[82]
Может быть, мудрость состоит не в том, чтобы добиться «рационализации и последующей утилизации» всякого необъясненного явления нашего прошлого, а в том, чтобы увидеть эпоху и понять ее красоту?
Синоптики концa света
Произведения, собранные под этой обложкой, принято относить к исторической
фантастике.
«Боковая ветвь», вероятность, возможность. Так не было, но так могло быть.
Конфликты, в
нашей
Реальности успешно и
быстро
разрешившиеся в шестидесятые — семидесятые годы XX столетия, здесь усилены и растянуты во времени.
Иногда операция, что бы не понимать под этим термином — от небольшой войны до написания картины или симфонии, развивается сама собой и почти немедленно приводит к результатам — печальным или радостным, но окончательным. И когда реализуется такой вариант, он выглядит единственно-возможным: по-другому ведь и быть не могло, раз уж все так просто…
Но в большинстве случаев события развиваются очень медленно. Конечная Цель почти не ощущается в тумане неизвестности, и идут бои за частные цели, бои долгие и с переменным успехом, и эти частные цели заслоняют собой Главную и начинают казаться ею; успехи сменяются поражениями, с течением времени накапливаются силы — и вновь приходят победы, и в конце концов все получается
почти
как в первом варианте: симфония исполнена, картина написана, сражение выиграно, рай на земле построен. И можно обозреть пройденный путь, и подумать, где нужно было «сыграть» точнее, и уяснить, наблюдая все извивы своей «генеральной линии», почему, несмотря на сделанные ошибки и поражения, конечный результат остался все-таки за тобой.
В Реальности, описанной в «Отягощенных злом», «Гадких лебедях» и «Рукописи, обнаруженной при странных обстоятельствах», не случилось каких-то обыденных чудес и реализовалась совсем другая История.
Следствие по делу о гибели мира
Хотя со времен Фрэнсиса Бэкона и до наших дней основной задачей науки считается получение новых и новых эмпирических фактов, «фактов всегда достаточно». Например: «объект такой-то, будучи облучен рентгеном под углом восемнадцать градусов, испускает квазитепловые электроны под углом двадцать два градуса»… Обратите внимание — именно под углом двадцать два градуса и ни градусом больше!
Не хватает фантазии…
Результаты эмпирической науки (да простит меня Бэкон) почти всегда совершенно бесполезны. Чтобы извлечь из них что-то действительно ценное — в узкоутилитарном или, наоборот, в возвышенно духовном смысле — требуется процедура интерпретации. Обычно под «интерпретацией» понимается построение работоспособной модели. На этом этапе труд ученого сближается как с работой детектива, призванного собрать мозаику разрозненных фактов в единую непротиворечивую картину, так и с творчеством художника, для которого из всех оценочных критериев качества этой «картины» важнее всего субъективная красота.
«Личное дело» Господа Бога
Мне кажется, что самой сложной религией является атеизм.
Не вульгарное неверие, которое обозначает только лишь отсутствие воображения, но атеизм как сознательный
человеческий
выбор.
Мир, в который входит ребенок, прост. Он может быть трагическим и страшным (и чаще, чем это принято думать, бывает именно таким), но он не содержит в себе неразрешимых вопросов. Конечно,
почти
не содержит. Потому ребенку
почти
не нужна идея Верховного Существа.
Говорят, что Бог создал человека по образу своему и подобию, а человек отплатил ему тем же. В этой шутке не обошлось без доли истины, но только очень маленькой доли. Собственно, никто не мешает определять шахматную комбинацию как «форсированный вариант с жертвой», картину как «прямоугольный кусок холста, покрытый красками», человека как «двуногое существо без перьев и с плоскими ногтями». Однако не совсем ясно, что делать дальше с этими определениями.
Человек обращается к Богу (как говорят верующие) или выдумывает Бога (по мнению остальных) в тот момент, когда простой мир, доселе окружавший его, вдруг расплывается, меняет свои очертания и для чего-то или для
кого-то?
заполняется вопросами, которые с очевидностью не могут иметь решения.
Репетиция оркестра
Многие слышали, что такое свобода, но кто возьмется дать ее определение?
В реальности (все равно, текущей, выделенной, выдуманной) свобода начинается с принятия решений и этой процедурой исчерпывается. В самом широком смысле свобода есть возможность выбрать собственный Путь.
Эта возможность обязательно ограничена (например, «осознанной необходимостью» оставаться живым). Такого типа ограничения, назовем их для простоты физиологическими, зачеркивают
одно измерение
пространства личной свободы. Еще одно измерение поглощается тем обстоятельством, что человек — животное биологически эгоистическое —
обречен
на существование в коллективе и потому должен соблюдать некие мало меняющиеся от социума к социуму «правила общежития».
Назовем общество, в котором личная свобода не подвергается никаким иным ограничениям,
идеальным.
Не в смысле — «очень хорошим», а в том значении, в котором физика использует понятие «идеальный газ».
«Идеальное общество» можно представить — это означает, что где-то в обобщенной Вселенной оно существует. Может быть, в Абсолютном Прошлом («до грехопадения») или в Абсолютном Будущем («после Второго Пришествия»),
Часть III
«Дружба мушкетеров при живых королях»
«Кто хозяином здесь? Напоил бы вином…»
(Нетрадиционное исследование итогов Второй и Третьей мировых
[115]
Политическую катастрофу конца 1980—начала 1990-х годов (распад Варшавского договора, разрушение Советской империи, переход европейской цивилизации в монокультурную американскую фазу) принято считать естественным следствием экономических несообразностей и политических девиаций социализма. Проиграли потому, что не могли не проиграть. Потому что коммунистическое варварство обязано было уступить буржуазной демократической свободе.
Историческая необходимость.
В смысле — психоисторическая.
И все-таки?
Я прекрасно сознаю всю слабость бывшей империи, помню про летаргию ее политических предводителей и интеллектуальную недостаточность предводителей военных. Однако
Оперативная информация: Брюс Стерлинг и Чарльз Браун
26 сентября 1997 г. «Странник», Всероссийский конгресс фантастики. Пресс- конференция трех приглашенных американцев — Роберта Шекли, Брюса Стерлинга и Чарльза Брауна.
Шекли, этакий «гуру» из шестидесятых годов, был ироничен, парадоксален и миролюбив, как его рассказы. Есть что-то общее между ним и Борисом Натановичем Стругацким. Аристократизм, наверное. Тот истинный, который не бросается в глаза. «…С
высоты моего происхождения не видно никакой разницы даже между королем и вами».
Они — с их подчеркнутым уважением ко всем людям данной планеты вне зависимости от того, с какой стороны периметра те живут, — были вне игры.
Стерлинг, истинно современный американец «компьютерного поколения», приехал интеллектуально развлекаться. Сейчас ему представилась великолепная возможность сыграть спарринг: один на одиннадцать.
С интересом и страхом я смотрел, как в мирной респектабельной пресс-конференции употребляются приемы «оборонной магии», которые у нас в стране приберегаются для самых ответственных словесных поединков. В жизни не видел такого виртуозного владения приемами психологической агрессии. И это — с переводчиком, когда 20–25 % ментальной энергии теряется, по определению, на процедуре трансляции.
Не будь я диалектиком, нацепил бы защитное заклинание и переключил бы «локатор» на сканирование. Впрочем, постепенно разовый страх сменился у меня глубоким ужасом.
Постановка задачи
До сих пор в кругах военных историков принято с иронией относиться к американским вооруженным силам. Собственно, все войны последнего столетия подтверждают тот факт, что воевать янки не умеют. «Пересмотр баланса» сил на земном шаре просто необходим.
Первая Мировая война:
по численности американская дивизия превосходила английскую вдвое, а немецкую — втрое. По боеспособности они в лучшем случае были одинаковы.
Межвоенный
период: анекдотический случай — семь американских эсминцев днем вблизи собственной базы строем садятся на камни в проливе Санта-Барбара. Абсолютный рекорд всех времен и народов.
Вторая Мировая война:
Япония, по своим экономическим возможностям стоящая где- то между Голландией и Бельгией, поставила вооруженные силы США на грань катастрофы. В Арденнах армия США потерпела поражение от уже разбитых гитлеровских войск, о действиях в Африке и Италии я лучше умолчу.
Корея:
более чем посредственные результаты при абсолютном преимуществе в воздухе, да и эти результаты достигнуты по преимуществу австралийцами и новозеландцами.
О несуществующем, или Об американской экономике
Государственный бюджет ничем принципиально не отличается от семейного. Доходная часть его определяется тем, как вы работаете (для страны — это уровень производительности труда). Расходная состоит из необходимых затрат, желательных затрат и «затрат на развлечения». Остаток, если он есть, идет в фонд накопления. Тратить больше, чем зарабатываешь, можно, лишь взяв кредит, что чревато. (Для государства, правда, есть возможность «нарисовать» внутренний кредит, который можно и не отдавать, — напечатать дополнительные деньги и взвинтить инфляцию. Последствия — за свой счет.) Ну, еще можно поторговать. Однако невосполнимые ресурсы рано или поздно кончаются, а торговый баланс при обмене продуктами труда в конечном счете опять-таки определяется производительностью этого труда. Короче, экономического «вечного двигателя» в природе не существует.
Принято считать, что государственная валюта обеспечивается «всем достоянием» нации, однако кто и когда видел и считал это достояние? Наверное, только в фильмах о Джеймсе Бонде всерьез утверждается, что в подвалах Форт Нокса действительно лежат золотые слитки…
Современные финансы — динамическая категория, устойчивая лишь при детальном равновесии производства и потребления. Как интуитивные построения, так и конкретный анализ наводят на мысль, что данное равновесие в экономике США давно и необратимо нарушено.
Заметим прежде всего, что производительность труда в США сегодня заведомо уступает японской и, скажем так, не превосходит западноевропейскую. Так что уровень государственных доходов в США и, к примеру, Великобритании должен быть сравним (хотя бы по порядку величины). Разберемся в расходах.
Флот США отвечает «мультидержавному стандарту»: он превосходит флота всех остальных государств земного шара, вместе взятые. Только одних ядерных авианосцев в этом флоте девять штук. С полными авиагруппами, с системой базирования по всему миру, с высокооплачиваемыми наемными экипажами. Причем, что характерно, последняя серия из пяти экземпляров строилась уже после распада Союза, когда стало ясно, что реального боевого применения этим авианосцам не найдется. Строили «с жиру». По уровню затрат (с учетом технического и экономического прогресса) такой спурт — что-то вроде «дредноутной гонки» начала столетия. «Дредноутная гонка», однако, была обусловлена, по крайней мере, наличием реального противника. И она привела, сейчас это более или менее очевидно, к разорению и упадку Великобритании
О невозможном, или О личной жизни белого американца
Результаты социологического опроса, проведенного институтом Гэллапа. На вопрос: «Хотите ли вы интимной связи с Биллом Клинтоном?» — 65 % американок в возрасте от 7 до 70 лет ответили: «Как, опять?». (Анекдот, однако.)
Разговоры о харассменте и феминизме всем надоели, потому буду предельно краток. За последние годы в Америке
сложилась и оказалась закрепленной законодательно
система личных отношений, основанная на отрицании традиционного разделения половых ролей. Но это разделение потому и традиционно, что порождено биологической эволюцией человека. В результате возникло и стало играть едва ли не определяющую роль в личной и общественной жизни нарастающее противоречие между биологическими и социокультурными императивами. Это вызвало стремительный рост неврозов сексуального происхождения.
В США появление ребенка в семьях, где оба партнера белые образованные обеспеченные американцы, стало настоящим событием. Уже не сексуальные девиации и наркотики (как в шестидесятые годы), а психологическая импотенция и бесплодие определяют здоровье нации. Понять это нетрудно. Сексуальные отношения (особенно в подростковом и юношеском возрасте) опираются на многие традиционные «знаки»:
«Но она же назвала номер каюты, — объяснил Лумис. — Это, вкупе со всеми остальными событиями сегодняшнего вечера, может быть истолковано только как приглашение, если не приказание…»
[120]
Сейчас в США эта знаковая система разрушена. А поскольку, согласно современному американскому толкованию законов, практически любое поведение мужчины может быть истолковано женщиной как сексуальное домогательство и повлечь уголовное наказание, поскольку сроки давности по подобным искам не определены, секс становится похожим на хождение по минному полю — со всеми вытекающими последствиями.
Часть IV
«Странные взрослые»
Странные взрослые
(Опыт социомеханического исследования фантастических романов И.Ефремова)
«В основе личиночных цивилизаций лежит рассчитанное невежество в отношении будущего. Четырехконтурная личность не желает ничего знать о будущем, так как это угрожает устойчивости импринта реальности. Четырехконтурные общества не желают ничего знать о настоящем, так как это знание ослабило бы слепое стремление к организованной неопределенности.
На предсказания будущего наложено табу. Книга "Шок будущего" больше говорит о шоке настоящего, описывая ужас и смятение в мире, который отличается от прошлого, то есть от импринтных реальностей детства».
Эта цитата из книги, написанной замечательным американским психофизиологом Тимоти Лири
[165]
, станет отправной точкой нашего исследования «Истории будущего».
Чтобы познать законы общества, надо сначала понять, что у общества есть объективные законы. И здесь неоценим вклад по-немецки педантичного, точного и обстоятельного экономиста К.Маркса и блестящего историка Ф.Энгельса, предвосхитивших многие мотивы позднейшей теории систем и построивших динамическую модель общества. Их тексты, впрочем, содержали множество ошибок, что вообще характерно для научных трудов.
Катастрофическое разрешение «кризиса Европы» в ходе Первой Мировой войны породило на земле веру, что «политические программы, будучи применены в экономике тоталитарной властью, могут изменить ход истории без предварительной подготовки психологии людей». В оправдание конструкторам первых тоталитарных режимов необходимо сказать, что в их эпоху уровень развития психологической науки не позволял решать сколько-нибудь существенных прикладных задач: появившееся в 1916 году «Введение в психоанализ» 3.Фрейда наметило лишь внешние контуры первой структурной модели психики, а от такой модели до значимых практических рекомендаций — десятилетия Пути. Теории информационного пространства не существовало даже в эскизных разработках, и никто не мог предсказать, что в условиях всеобщей радиофикации средний авторитаризм оборачивается диктатурой.
Нулевой цикл: проблемы классификации цивилизаций
«Туманность Андромеды» можно рассматривать как классическое «доказательство существования». В романе изображена цивилизация с отрицательным приростом социальной энтропии
[167]
. Поскольку всякий придуманный мир «где-то» существует
[168]
(в одной из Реальностей, в пространстве возможностей, наконец, среди метафор коллективного бессознательного), тем самым доказано, что основная задача социологии —
построить модель позитивного неэнтропийного будущего
— имеет решение.
Вообще говоря, этого совершенно достаточно. Величайшим и единственным секретом атомной бомбы было само ее существование. Важнейшей проблемой теории низкоинфернального общества является возможность такого общества.
Другой вопрос, что предложенное И. Ефремовым доказательство неконструктивно, а рассмотренные им на страницах романов социотехнологии либо нам недостаточны, либо для нас невозможны. Можно сравнить тексты Ефремова с математическим расчетом, убедительно доказывающим, что крыло, обтекаемое потоком воздуха, действительно создает подъемную силу. Такой расчет, несомненно, обосновывает возможность создания летательного аппарата тяжелее воздуха, но — сам по себе — не объясняет, как сделать самолет.
Кроме того, доказательства, представленные «Туманностью Андромеды», справедливы лишь для одного типа цивилизации
[169]
, притом, как мы скоро увидим, весьма экзотического.
Критика «Туманности Андромеды» (а в известной мере — и всего творчества И. Ефремова) справедливо указывает на «ходульность» персонажей и неестественность отношений между ними. «Можно придумать все, кроме психологии»
[170]
. Вопрос из зала: а вычислить психологию можно?
Первый цикл: описательная история
«Вершина, куда сходятся в фокусе все системы познания, у нас история», — сказал Вир Норин, и председатель собрания сразу же увел разговор от опасной темы. Иначе кто- нибудь из молодых астрофизиков мог бы спросить: А что такое у вас — история? Описательная наука, устанавливающая некие полуслучайные факты и тасующая их в процедурах интерпретации? Динамическая модель, венцом которой является эволюционное уравнение социума, очевидно, неразрешимое в квадратурах? Аксиоматика основополагающих принципов, заключающих эволюцию общества в определенные рамки и позволяющих отличать возможное от невозможного, т. е. некий аналог законов сохранения в физике? Может быть — наука о квантовомеханическом универсуме, в котором Разум является Наблюдателем, ответственным за выбор той или иной калибровки? Но тогда история — такая, какой мы ее видим…
Или речь идет на самом деле о психологии больших систем и, может быть, даже самой ноосферы-Геи? В этом случае нам, жителям Ян-Ях, будет трудно понять самый базис этой науки, поскольку мы не видим ответа на главный вопрос: что здесь может быть измерено, взвешено, исчислено?
Но оставим битву за определения. Наука — это только лишь знание, между тем, как мы полагаем, уровень развития измеряется не столько знаниями, сколько умениями. Способна ли ваша история порождать технологии, или роль ее сводится к беспомощному следованию за событиями? Предлагает ли ваша история рекомендации или только преподносит уроки, как это имеет место быть у нас?
Нет нужды двигаться дальше по спирали несуществующего диалога, тем более что она будет бесконечно наматываться на непреодолимую преграду непонимания. Например, в дао-ориентированном мире наука порождает не столько технологии, сколько психотехники, но кто сможет объяснить «цвету физико-математической науки Ян-Ях», что одной из рекомендаций истории является настоятельная необходимость расширения индивидуальных тоннелей восприятия, а это подразумевает либо длительные духовные практики, либо употребление психоделических препаратов? С другой стороны — небинарная логика, которой пользуется Вир Норин, технология — и еще какая! — но, чтобы объяснить ее связь с исторической наукой, нужно строить Представление земной версии этой науки в культуре Ян-Ях.
Кроме того, исторические технологии, если понимать и применять их в смысловой системе Ян-Ях, обладают огромной разрушительной силой. Методы ломки индивидуальной психики известны с античных времен, но только сейчас, в ходе «второй революции сознания», появились какие-то намеки на «психологические прививки» типа «десяти ступеней инфернальности», которые пришлось пройти Фай Родис, а починить разбитое зеркало души мы не умеем до сих пор. Коллективное же сознание еще более хрупко… что, в частности, продемонстрировал распад общего ментального поля единого и неделимого СССР. Впрочем, предъявленное доказательство разрушительности историотехнологий является только намеком: история работает с более глубокими пластами Реальности, нежели те, которые являются предметом личной или же социальной психологии, ergo эффекты ее «боевого применения» гораздо опаснее. В рамках квантовомеханического подхода к истории
Второй цикл: аналитическая история
1
К концу 60-х годов «последнему земледельцу» стало понятно, что «легкого и быстрого перехода» к коммунистическому обществу не произойдет. Прежде всего выяснилось, что границы между Добром и Злом никогда не проходят по Андуину
[192]
и, тем паче, по «линии Керзона»: в стране победившего социализма «под новыми масками затаилась та же, прежняя капиталистическая сущность угнетения, подавления, эксплуатации, умело прикрытая научно разработанными методами пропаганды, внушения, создания пустых иллюзий». Это, впрочем, не означало структурной тождественности систем. Советский Союз был «заражен» будущим и — невзирая на позицию своей правящей и околоправящей элиты — еще мог стать зародышем низкоэнтропийного общества. Но космическая гонка была проиграна, Пражская весна подчеркнула отсутствие взаимного доверия внутри Варшавского договора, а системное «давление будущего» Соединенные Штаты научились обращать себе на пользу.
Это означало гибель антиэнтропийной культуры «шестидесятников», причем как в СССР, так и в США, и действительно запрещение «Часа Быка» практически совпало по времени с арестом Т.Лири и подавлением «первой революции сознания». К середине семидесятых на повестку дня уже встала проблема демонтажа двухполюсного мира, то есть возникла реальная угроза перехода даже не к моноцивилизации, а к монокультуре. Несколько спутал карты и на десятилетие растянул агонию советского социализма «энергетический кризис» 1973 года, спровоцированный активностью «экологистов» Римского клуба.
Назревало мировое воссоединение, но не на коммунистической, а на капиталистической основе. С одной стороны, это ликвидировало угрозу всеобщей войны и, что даже более существенно, позволяло снизить (в перспективе, практически до нуля) военные расходы. С другой — приводило к полной социальной замкнутости и, следовательно, неизбежному возрастанию социальной энтропии — инферно.
Вариант, конечно, не форсированный и в 1968 году далеко не очевидный, но И.Ефремов, рисуя Торманс, ориентируется именно на него. В девяностые — нулевые это сделает «Час Быка» неожиданно современным.
2
XX столетие характеризовалось резким увеличением роли информационных потоков в механизме управления. Сначала визуально-знаковый канал распространения новостей (газета) был дополнен аудиальным, притом функционирующим в реальном времени: этого оказалось достаточно для массового воспроизводства тоталитарных структур. Затем научились передавать и проецировать непосредственно на индивидуальное сознание целенаправленно сконструированные образы.
«Радиофицированное общество» обретает ряд неожиданных для своих создателей черт (например, потеря инстинкта самосохранения как индивидуального, так и национального) и оказывается способным на чрезвычайное напряжение сил. В обществе же «телевизионном» уровень социоглюонного взаимодействия
[193]
повышается настолько, что это приводит к погружению социума в целиком контролируемую властью искусственную информационную среду.
В рамках теории будущего нас будет интересовать механизм полного разрушения личности в сильных внешних полях. Речь идет о массовом и стойком воспроизводстве эффектов «Дня Победы», «первомайской демонстрации» или «осажденной крепости». Во всех случаях Власть индуцирует в психике обывателей свое Представление, образующаяся субличность становится доминирующей и начинает использовать внутреннюю энергетику перпациента. Случайные отклонения от такого порядка вещей могут быть ликвидированы в обычном порядке:
«Те, кто затаится, опустив глаза, — тайные враги планеты. Те, кто не сможет повторить гимна преданности и послушания, — явные враги планеты. Те, кто осмелится противопоставить свою волю воле Змея, подлежат неукоснительному допросу у помощников Ян Гао-Юара!».
Здесь мы вплотную подходим к модели информационного коллапса общества. В сильных и многоаспектных информационных полях социоглюонные силы формируют единый коллективный тоннель Реальности, причем смыслы, не согласующиеся со структурой тоннеля, перестают распаковываться и, следовательно, существовать. Такое общество теряет всякий потенциал к развитию и пребывает в неизменной форме до тех пор, пока не исчерпает конечные ресурсы
3
В 1968 году И. Ефремов не считал возможным надеяться на столь удачное стечение обстоятельств: «Час Быка» был написан в предположении, что реализуется наихудший из возможных вариантов. И с этой точки зрения приобретает интерес вторая ключевая фраза романа. Первая: «Кораблю — взлет!» — хорошо известна и не нуждается в интерпретации.
Итак:
«Единственный глазок — не человека Земли, а тормансианина Таэля — остался гореть как символ восстановленного братства двух планет».
Сама по себе семантическая конструкция традиционна и ожидаема, если только не принять во внимание одно важное обстоятельство.
Напомним, что И. Ефремов был специалистом по анатомии тоталитарных режимов пятого периода ЭРМ. Это подразумевает точность в изображении существенных сторон жизни Торманса, тем более что автор не был ограничен «временем на обдумывание»: роман объемом около 20 авторских листов создавался три года.
После этого предуведомления — обещанная скрытая семантика в форме простого вопроса: какую именно из конкурирующих спецслужб Совета Четырех представлял инженер по работе с информацией Хонтээло Толло Фраэль?
Наивно даже предполагать, что в распоряжение гостей из чужого и, очевидно, могущественного мира, мог быть направлен «инженер с улицы», само имя которого указывает на низший ранг, да еще и оппозиционно настроенный. Начнем с того, что со стороны Чагаса это было бы просто невежливо.
4
Операционная линия в общем и целом проста. Госкапиталистическая олигархия, как бы она не называла себя, не может создать Будущее. Тем самым она не может предложить народу, или привилегированной верхушке, или себе самой смыслы низкоэнтропийного общества: свободу, познание, любовь, красоту. Но еще более важно другое: она не может построить
интересный динамический сюжет.
Речь идет о высокоорганизованной информации, структурированной совершенно по-иному, нежели в привычных големах, левиафанах и т. д. Динамические сюжеты можно рассматривать как Представления самой Истории. Если для жизнедеятельности обычных информационных объектов требуется только само наличие людей-носителей и информационного поля, их связывающего, то условием существования
сюжетов
являются определенные поступки носителей.
В рамках этого формализма системные свойства истории выступают как проявления литературных законов. Анализируя допустимость тех или иных событий, мы можем интересоваться не столько правдоподобием версии или включенностью ее в общий контекст причинно-следственных связей, сколько осмысленностью и красотой сюжета, выстраивающегося вокруг этих событий
[199]
.
Циклическое, маятниковое существование социального коллапсара менее сюжетно, нежели разматывание спирали инферно и построение низкоэнтропийного общества. Тем самым оба намеченных И. Ефремовым союза — открытое объединение КЖИ и ДЖИ и проходящая на уровне «скрытой семантики» линия взаимодействия интеллигенции и спецслужб — становятся эвентуальной неизбежностью.
Что, впрочем, не устраняет потребности в Распознавателях Индивидуальной Психики и Ингибиторах Короткой Памяти.
Третий цикл: философия истории (выдержки)
[200]
Теперь, завершив два круга анализа, мы вновь должны вернуться к сравнительному описанию цивилизаций.
Кроме обычного
соответствия,
которое мы здесь, на Русском Западе, воспринимаем как системность развития, кроме сложного и многостороннего понятия, обозначаемого на Востоке иероглифом «Дао», необходимо построить новый социомеханический конструкт — «метасоответствие» и придать этому термину глобальное трансцивилизационное значение.
В нулевом цикле мы определили цивилизацию через совокупность технологий. Введем теперь в пространстве технологий простейший наблюдаемый базис
[201]
.
Технологии,
оперирующие с физическим пространством, физическим (внешним) временем, материей и объективными, но не зависящими от наблюдателя, смыслами, назовем физическими. В совокупности с вещественными результатами производства эти технологии образуют материальное пространство цивилизации —
техносферу.
Альтернативные им технологии,
которые работают с информационными сущностями, внутренним временем, цивилизационной трансценденцией и личными (субъективными) смыслами, определим как гуманитарные. Эти «технологии в пространстве технологий» образуют информационное пространство цивилизации —
инфосферу,
включающую в себя культуру, религию/идеологию и науку.
