Когда он обернулся, взгляду его представилась жуткая картина: мужчина откинулся на спинку стула, изнемогая в предсмертных муках. С первого взгляда было ясно, что несчастный выпил яд. В глазах застыла боль, но, очевидно, гордость не позволяла ему выдать ее даже стоном. Рука, стиснутая в кулак, повисла, почти касаясь земли, рядом лежал выпавший из руки фиал. Чуть поодаль, левее, сгрудилась толпа: здесь были друзья, почитатели и просто зеваки — одни роняли слезы, другие яростно сжимали кулаки, но все без исключения были потрясены жестоким зрелищем.

Взгляд Джонатана Аргайла снова обратился к лицу несчастного. Он умирал со спокойным достоинством, с сознанием того, что слава его, преумноженная людской молвой, не умрет вместе с ним.

— Нравится? — раздался голос у него за спиной.

— О да. Очень.

Аргайл прищурился, оценивая картину с профессиональной точки зрения. Художник изобразил казнь Сократа в присутствии учеников. Старого хрыча приговорили к смерти за растление молодежи и умертвили, дав ему выпить настой цикуты.

— На этот раз тебе повезло: вот и все, что я могу сказать, — заявила Флавия ди Стефано поздним вечером того же дня, когда ее друг закончил рассказ о своих злоключениях.

Аргайл потянулся к столику, снова наполнил бокал и удобно устроился в кресле.

— Знаю, — ответил он. Несмотря на усталость, он был страшно доволен, что опять сидит дома. — Все равно ты должна мной гордиться: я был просто великолепен. Честно говоря, я сам не предполагал, что способен на такое.

— Когда-нибудь все окажется гораздо серьезнее.

— И это тоже я знаю. Но ведь этот день еще не наступил, так зачем беспокоиться раньше времени? В настоящий момент я наслаждаюсь победой.