Дул северный ветер; алые и золотые, последние дни осени трепетали в воздухе, улетая прочь. Над болотами, холодный и торжественный, вставал вечер. Все стихло.

Последний голубь возвратился к гнезду в кронах деревьев, что росли в отдалении на сухой земле; их призрачные силуэты в неясной дымке уже исполнились некоей тайны.

И вновь все стихло.

Свет угасал, сгущались сумерки, тайна неслышно подкрадывалась со всех сторон.

Тогда, пронзительно крича, прилетели и снизились зеленые ржанки. И снова все стихло — только одна ржанка вспорхнула и пролетела еще немного, оглашая пустоши жалобным кличем. Все замерло, все смолкло в ожидании первой звезды. И вот пролетели утки и свиязи, стая за стаей, и свет дня погас в небе — осталась только алая полоса. На ее фоне показался косяк гусей — огромным темным пятном; крылья птиц поднимали над болотами ветер. Гуси тоже опустились в камыши.

Никто не пожалел Мэри Джейн. «Вот уж не повезло мистеру Миллингсу, — говорили все, — такой многообещающий молодой человек!»

Мэри Джейн отослали в один из огромных промышленных городов Центральных графств, где для нее нашлось место на ткацкой фабрике. Ничего не было в том городе отрадного для души. Ибо город не знал, что к красоте должно стремиться; потому производил он вещи при помощи машин, и привык жить в непрестанной спешке, и хвастал он своим превосходством перед прочими городами, и богател непрерывно, и некому было пожалеть его.

В этом городе для Мэри Джейн нашлось и жилье неподалеку от фабрики.

В шесть часов ноябрьскими утрами, примерно в то самое время, когда далеко от города дикие птицы поднимаются над недвижными топями и летят к неспокойному морю, — в шесть часов фабрика подавала долгий, воющий звук, созывая рабочих — там работали они от зари дотемна, не считая всего двух часов, отведенных на еду, до тех пор, пока колокола вновь не прозвонят шесть.

Там-то и работала Мэри Джейн вместе с другими девушками, в просторном унылом цехе, где сидячие великаны сбивали шерсть в длинную нитеобразную ленту железными скрипучими лапами. Весь день грохотали они, занятые своей бездушной работой. Мэри Джейн приставлена была не к ним, только грохот их вечно стоял у нее в ушах, пока лязгающие, гремящие руки машин мелькали туда-сюда.