С 4 декабря прошлого 1907-го по 20 января настоящего года, за исключением перерыва на время праздников, Киевский Окружный Суд, при участии сословных представителей, рассматривал дело о так называемом еврейском погроме 18–21 октября 1905 года, в Киеве.

Состав Суда: Председательствующий, Товарищ Председателя Н. Н. Гамбурцев; Члены Суда: князь Д. В. Женахов и Н. С. Кисличный; и. д. Киевского Губернского Предводителя Дворянства И. Ф. Моссаковский; Заступающий место Киевского Городского Головы В. В. Солуха и Герхмановской волости Киевского уезда волостной старшина A. И. Гетман.

Обвиняемых было семьдесят, свидетелей допрошено более пятисот, в том числе более сорока, вызванных — по просьбе защиты — уже в течение судебного следствия. Раскрытая таким образом картина событий всё ещё далеко не полна, но воистину ужасна. С другой стороны, хотя обвинительный акт и касается «освободительного» движения, предшествовавшего погрому, но не дает истинного понятия ни об их причинной связи, ни о глубине позора действительности.

Дабы не сомневаться в этом, достаточно указать на следующее:

I. Ни один еврей не был предан Суду, хотя своекорыстная и дерзновенная подготовка ими вооружённого восстания в Киеве, равно как наглые и вопиющие издевательства евреев над святынями народными, не подлежат оспориванию, а иудейские главари — Шлихтер и Ратнер — изобличаются целыми рядами свидетелей, безусловно.

События 18–21-го октября 1905 г., в Киеве, нельзя уразуметь вне общего хода «русской революции, т. е., между прочим, — без соображения с данными еврейской истории. Надлежащее исследование по этому пути завлекло бы нас слишком далеко, но некоторая экскурсия все-таки необходима.

I. Безумная, но неискоренимая у евреев идея, что из лона Иуды произойдет мессия — владыка вселенной, остается незыблемою поныне и даже становится величественнее в их глазах, когда, через биржу и прессу, «избранный» народ открыл невиданные доселе полеты замыслов и коварство способов фальсифицировать какую угодно «свободу».

«Веруя, что их царство было и осталось неизменным царством Божиим, что они являются единственными сынами Господа, а все остальные народы пребывали только Его врагами, и что, вследствие этого, ненависть к иноплеменникам есть лучшее дело набожности, — могли ли жиды относиться иначе, как с ужасом и отвращением, к присяге на верность чужеземцу и к повиновению ему?..»

«Из этого порицания и презрения, с которыми они всегда обращались ко всем другим нациям, должна была родиться та лютая, вечная ненависть, которая укоренилась в их умах так твёрдо, как только способно укореняться чувство, порождаемое богопочитанием и набожностью; будучи же делом благочестия, оно ни с чем не может сравниться по ожесточению и упорству. Прибавьте к этому другую, общую причину, более или менее воспламеняющую и саму иудейскую ненависть, а именно ее взаимность, так как другие народы должны были проникнуться к жидам такою же ненавистью, — и вы поймете результаты!..»

[168]

II. Будет ли мессия единоличным выражением мировой тирании Израиля или же деспотизм его олицетворится в целом еврействе — картина не перестает быть все той же. Изменяются методы и масштабы, но не принцип. В достижении цели никакая жестокость не может превзойти еврейскую, как на одном уровне с иудаизмом не вправе стоять чье-либо вероломство. Ни стыда, ни жалости — таков девиз «первой аристократии мира».

Мать городов русских — Киев, «откуда пошла есть Русская земля», является для еврейства, с политической точки зрения, особенно заманчивым. Завладеть Киевом и его древними святынями, где, продолжаясь веками, прилив и отлив волн народных как бы и доныне отражают биение русского сердца, — значило стать на него ногою, т. е. доставить иудейскому злорадству неувядаемое торжество.

Главенство в Одессе и по всему югу России хотя и вселяло в евреев кроткую надежду взбунтовать Черноморский флот, а при его содействии разлить огонь революции на весь Новороссийский край, но и этот замысел не мог бы иметь дальнейшего успеха, пока еврейство не захватит древнего Киева. С другой стороны, хотя, посягая на власть русского Монарха, революционные элементы Петербурга готовы падать ниц пред каким-нибудь Гессеном или Винавером, а «первопрестольная» Москва даже прославилась, как главная опора «кадет», — этой лейб-гвардии «шаббесгоев» международного кагала, — тем не менее, все это не могло быть прочным, пока власть его не признана в Киеве открыто.

Наконец, именно в Киеве стоит памятник Богдану Хмельницкому, и здесь ещё жив героический дух «славного лыцарства Запорожского низового»:

Отсюда могут снова выйти Гонта и Железняк. На юге борьба много труднее, но зато и победа гораздо слаще для евреев, чем на севере России, где их так ещё мало знают…

Государственный человек может предвидеть, что за разгромом извне обыкновенно следует революция внутри страны. Нет также ничего удивительного и в том, что враг пользуется предателями. Понимая кое-что в этом, Бисмарк даже заметил, что он не знает, для чего бы могли существовать евреи, если не для того, чтобы служить шпионами. Но все это не относится к России, ибо наша революция явилась не результатом, а одной из важнейших причин торжества Японии, Сыны же Иуды, равно как ползавшие у их ног «освободители», — свои и чужие, — не только содействовали нашим поражениям, как и чем могли, но и, стремясь к порабощению залитой слезами и кровью русской земли, поздравляли себя телеграммами на имя микадо!..

Теперь, «избранный» народ утешает вас похвальбой, что под Мукденом и Цусимою он рассчитался за Кишинев и Гомель. Но и в 1903 году, госпожа Адам, — в «Revue Blenu», предостерегала об этом всякого, кто еще не понимал сатанинского заговора, Великобританией), масонством и всемирным кагалом рассчитанного на гибель России. Дерзкое вмешательство Рузвельта в «судьбу» кишинёвских евреев само по себе, впрочем, показывало, что дело обстоит отнюдь не благополучно. Иудейская же петиция» поданная Гею, «расцвела именно на маньчжурской почве», — пророчески указывала г-жа Адам…

В свою очередь, члены центрального еврейского комитета в Кишиневе, повествуя перед Палатою (ноябрь 1903 года), что «даже китайцы в Нью-Йорке жертвовали», никак не могли, однако, дать отчет в собранном «на пособия» иудеям миллионе, хотя и бросались десятками тысяч рублей, — на словах, конечно. Действительно, около половины этой суммы, по крайней мере, должно было найти свой «исход» в тех «бескорыстных» затратах «освободителей» на «русскую» революцию, которые сейчас, по-видимому, уже ни для кого не составляют тайны.

Не следует забывать, далее, и того, что, — подготовляясь к «освободительному движению», иудаизм развивал свои силы с достаточным коварством. Раньше, чем в Кишиневе же успело открыться заседание Палаты по кишиневскому погрому, в Минске собрался «всероссийский конгресс сионистов» (20-го — 25-го августа 1903 г.). Его разрешил министр внутренних дел Плеве, должно быть, не сознавая значения этого факта, как не постигал он и той свистопляски кагала вокруг «подстрекательной» на погром телеграммы, которая еще недавно была навязываема ему же, Плеве, скромным собеседником Милюкова в Civic Foruv'e, литовским евреем Уларом, подписавшим, как он говорит, уже 300 смертных приговоров, в том числе и самому Плеве…

Принимая, засим, во внимание, что «сионизм» основан Герцлем только в 1897 году, а свирепый «Бунд», его спутник, возник лишь в 1898 году, нельзя не признать, что, — и помимо указанных, для нас крайне опасных, условий, — разрешение «конгресса», уже в 1903 году, достаточно свидетельствует как о степени нашей прозорливости, так и о «величии» Израиля. А дабы никто не сомневался в замыслах иудаизма, вскоре же за тем пытавшегося отрицать за русским народом и самое право на существование, отметим; во-первых, что, на «конгрессе», были установлены: национальные цвета евреев — белый и голубой, особый сионистский знак (сродный масонству), национальный же клик — «гейдод!» сионистский гимн, и, наконец, — еврейская национальная гвардия; и, во-вторых, что едва закрылся «конгресс» в Минске, как произошли (29-го августа 1903 г.) убийства евреями христиан в Гомеле — при злодейском, разумеется, соревновании обучавшихся под Гомелем же отрядов иудейской «самообороны», а это, в связи с действиями «жидовского батьки», полицеймейстера Раевского, вызвало (1-го сентября того же года) доныне оплакиваемый сынами Иуды «гомельский погром».

Общий характер, преемственность и самое содержание Киевских событий в существе таковы:

[176]

I. Основным фоном картины послужили, без сомнения, растерянность и беспомощность власти. Но если, при этих условиях, ее местные агенты медлили и колебались в свою очередь, то зловещая политика Витте ставила их прямо — в безвыходное положение. Этим отлично пользовались евреи, придавая себе значение, для которого, быть может, и не усматривалось достаточной подготовки. Все это, вместе взятое, с особою силою отражалось на людях «потерянных». Представляя нередко большинство в органах местного управления, они, в предвидении случайностей, усердно заигрывали с революцией. Еврейские же газеты и митинги, деморализуя невежественные массы и обещая никуда негодными средствами все возможное и невозможное, довершали хаотическое состояние государства. Новая Россия стала готовиться в жидовских лабораториях. Самооплевание же и самоунижение наши, наряду с бесстыдством и наглостью евреев, обеспечивали свободу для них одних. Железная дисциплина кагала и его вековая организация, равно как изобилие звонких аргументов, добытых обманом и насилием, непрерывно увеличивали полчища мстительных и разъяренных шаббесгоев. Параллельно с этим, чем ужаснее были невзгоды войны и чем оскорбительнее для русского достоинства являлись поражения, тем нахальнее становилось еврейство. Мукден же и Цусима вывели иудейскую продерзостность из всяких пределов…

II. Пользуясь изложенными обстоятельствами вовсю, сыны Иуды устремились на «дезорганизацию» общественных сил и на «координацию» собственных. «Разве политическая забастовка не есть вооруженное восстание?!.» — восклицал «товарищ» Бронштейн. Насильственная приостановка торговли, закрытие водопроводов, стачка аптек, не говоря о прекращении движения трамваев и о принудительном закрытии фабрик и учебных заведений, — все было применяемо в Киеве уже за несколько месяцев до 18-го октября 1905 года. Разбои же и убийства шли, разумеется, своим чередом. Повальные тревоги в населении, грозная неуверенность в завтрашнем дне, звериный вой «освободительной» прессы, скорбь и паника, слезы и кровь — создавали ту атмосферу, в которой свирепый кагал и не менее озверелый «Бунд» распропагандировали чернь, заманивая ее безумными видениями «диктатуры пролетариата»…

— Жид обманом сыт.

III. Страшною загадкою для будущего историка явится вопрос, как могла наша интеллигенция пасть жертвою кагала столь наивно? Не время, конечно, и не место развивать эту проблему сейчас. Но мы не можем не напомнить о горестной судьбе наших высших учебных заведений. Устремившись сюда целыми толпами, евреи быстро захватили власть. Сперва, «избранный» народ был представляем только студентами, затем — обладателями фальшивых аттестатов зрелости и, наконец, — бесчисленными проходимцами обоих полов. Переодеваясь то солдатами и чиновниками, то офицерами и рабочими, евреи на митингах обманывали с той же дерзостью, как они лгут в своих газетах, «Автономия», сама по себе, подсказывала дальнейший образ действий. Испуганные или лукавые, раболепствующие перед бунтарями или ведущие двойную игру, профессора оказались лучшими союзниками «освободительного» студенчества, а затем были вынуждены стать и на его защиту. Невзирая на оппозицию социалистов-революционеров и «Бунда», социал-демократы в Казани и Харькове, в Петербурге и Одессе, в Москве и Киеве настояли на открытии университетов и политехникумов, как наилучших пунктов концентрации сил — исключительно в целях революции. Произносились кровожадные речи, припасалось оружие, а нередко и бомбы. Здесь производились сборы на милицию и прокламации; отсюда распространялась бунтарская и порнографическая литература, сюда же, — в заключение, заглядывали и «сознательные» экспроприаторы.