Повесть о советской этнографической экспедиции, которая обнаруживает в горах Бырранга на Таймырском полуострове затерявшееся племя самоедов-нганасанов и спасает их от вымирания.
Клубок нити
Вместо пролога
По-разному можно начать эту повесть.
Можно начать ее с Музея народов СССР, где в третьем от входа зале (налево) висят на стендах разнообразные предметы: зазубренный наконечник стрелы из рыбьей кости, обломок лыжи, нагрудный амулет в виде маленького солнца, два круглых кожаных щита, просторная кожаная рубаха с нашитым на подоле орнаментом и обрубок дерева с тем же орнаментом — три красных кружка, три черные линии и снова три кружка.
Посреди зала стоит в ряд несколько витрин. Под стеклом хранятся четырехугольные куски бересты. Они исписаны чрезвычайно мелким, убористым почерком, вдобавок с частыми сокращениями слов. Писавший, надо думать, был вынужден экономить бересту, которая заменяла ему бумагу.
Каждый такой кусок аккуратно занумерован и снабжен подробными пояснениями, напечатанными на пишущей машинке.
Если любознательные посетители пожелают дополнительных разъяснений, то могут обратиться к научному сотруднику музея, невысокому старику в очках, который обычно работает тут же за маленьким письменным столом в углу. Он немедля, с большой предупредительностью отодвинет в сторону свою рукопись и, прихрамывая, поведет посетителей вдоль стендов и витрин.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. В Москве проездом
Никто не встретил меня на вокзале.
Впрочем, и некому, собственно говоря, было встречать. Лиза находилась в командировке — странствовала с группой геологов где-то в Сибири, в районе Нижней Тунгуски. Отсутствовал в Москве также Андрей — зимовал на мысе Челюскин.
Досадно, конечно! Ведь я в Москве, можно сказать, проездом, задержусь от силы на два-три дня, пока оформят путевку, а потом на юг, в Сочи, в Сочи!..
— Счастливо добраться до Сочи! — раздалось за моей спиной. — Отдохнуть… Загореть!..
Я обернулся, чтобы поблагодарить на добром слове своих попутчиков, но толпа двинулась к выходу и разделила нас. Веселый моряк, ехавший со мною от самого Хабаровска, помахал издали рукой, забавно надул щеки и сделал кругообразный жест перед лицом. Я понял: он желал мне поправиться в Сочи.
2. Кто такие «дети солнца»?
В зале я тотчас же забыл о Савчуке.
Я в театре! Эта сверкающая жемчужная люстра под потолком! Эти праздничные, веселящие душу цвета пунцового бархата и позолоты! Этот приглушенный говор рассаживающихся по местам зрителей, охваченных, подобно мне, радостным трепетом ожидания!
А давно ли?..
Еще несколько дней назад пустынный океан шумел вокруг, термометр за окном показывал тридцать градусов ниже нуля, а ветер с размаху ударял в бревенчатые стены зимовки. Он дул уже месяц, не утихая, с каким-то остервенением, будто стремясь сбросить нас с архипелага. В марте здесь ветры достигают дьявольской силы.
Все это осталось далеко позади. Насыщенный ароматами воздух был неподвижен и тепел. Я в театре!..
3. Закольцованный гусь
Осмотр музея в полночь?.. Слыханная ли вещь?!
Идти в музей для того только, чтобы взглянуть на облезлое чучело птицы и клочок бересты!
Тащиться к черту на кулички под дождем, когда давно уже полагается спать!
Но, повторяя все это и ругая себя, я продолжал плестись за Савчуком.
В описываемое мною время Музей народов СССР помещался на Большой Калужской, фасадом своим выходя к Москве-реке, в Нескучный сад.
4. Жив?.. Умер?..
В темной прихожей я споткнулся обо что-то.
— Ах, извините, — смущенно сказал хозяин, вошедший следом. — Такой хаос в квартире. Укладывался, не успел прибрать.
Он зажег свет.
Всюду были разбросаны свертки, рюкзаки, термосы. Грязное полотенце висело почему-то на репродукторе. Посреди письменного стола высились болотные сапоги с отворотами, как обломок статуи Петра Великого, рядом лежали исписанные скомканные бумажки и кусок недоеденной булки.
— Черт знает что! — сказал я с негодованием, ища место, где бы сесть.
5. На Таймыр!
Ну и что из того, что на Земле Ветлугина тридцать пять градусов, а в Нарьян-Маре — двадцать восемь? Нужды нет! Летим на Север, в Арктику!.. От вращающегося пропеллера вихрь поднялся на аэродроме. Савчук, стоящий на земле внизу, что-то кричит мне, азартно размахивая руками, но за ревом мотора не слышно ничего.
— Подать? — переспрашиваю я. — Что подать? Принять?..
Савчук сердится на мою непонятливость, азартнее прежнего размахивает руками. Он без шапки. Длинные прямые волосы его стоят дыбом. Полы пальто раздувает ветер.
— Ага! Мешок принять?
Я помогаю пилоту принять от Савчука мешок с баранками.
