РОМАН

Я давно уже не знаю, сколько мне лет! Я забыл все, что было когда-то, я испанец, я воюю, я ранен, я погиб... А может, я родился вновь? Другим, неведомым самому себе и чуждым своему прошлому... Что было там? Что было за две тысячи лет до этого дня? Только происшедшее здесь я помню твердо, это не стирается, это останется навсегда. Я старею с каждым днем последние полгода. Не знаю, бросается ли это в глаза другим, может, и нет... Но что-то высыхает во мне, что-то умирает, и только тяжесть, упавшая на мои плечи, все время увеличивается. С каждым боем, с каждой смертью рядом, с каждым метром земли, отданной врагу... Сколько еще осталось таких группок, как наша, таких отрядов? Да разве это отряд? И все-таки отряд, боевая единица, не бегущая с поля боя, а отступающая с оружием в руках. Почти три года ожиданий, веры, надежд... и нечеловеческого упрямства. Но пасаран! Я забыл сейчас все другие языки. Только на этом разговариваю, дышу, мыслю, вижу, чувствую... Но пасаран! Сколько погибло под этот клич, под эту клятву! А они все же идут!.. Нас предавали, нас продавали, нам стреляли в спину, нас оставалось все меньше и меньше. Но и сегодня мы, в числе последних, все еще идем испанской землей, защищая ее, согревая своими телами, поливая своей кровью — горькую и призрачную обетованную землю свободы и справедливости.

Мы пробираемся горами друг за другом, осколок отряда, когда-то сильного и многочисленного, еще несколько недель назад готового к отправке за пределы Испании. Парад в Барселоне, на центральной улице с удивительным названием Параллель, прощание испанцев с интербригадовцами... Горько было, да, горько. Мы должны оставить Испанию — приказ республиканского правительства. Война уже проиграна. Почти проиграна. И вдруг известие о новом наступлении фашистов, прорыв франкистских войск здесь, рядом с Барселоной. И мы, разворачиваясь, прямо с парада идем в атаку, на фронт. Как плакали испанские женщины, благословляя нас, лучших людей мира — так называли интербригадовцев они, испанцы…

Сколько погибло тогда в бою? Остальные потом уехали во Францию. Мы остались. Я уже не мог уехать отсюда, не имело смысла, пока существовала Республика, жить иначе просто не имело смысла. Мой бывший отряд, мой товарищи из Мадрида, остались со мной. Испанцы, французы, мексиканцы, поляки, японец и я, Андрий Школа, украинец.

Мы отступали, и наконец пришло время Барселоны. Это был конец — сдать Барселону. Ее сдали.

Скорей бы Лесик вернулся из города. Скучно летом у деда. Как-то скучнее стало на Змиинце. Андрийка уже большой, и его не очень веселит игра с дедушкиными собаками Азой и Топсом...

Юрко Кушнируков еще мал, мал, и все тут. С ним, конечно, интересно, хороший друг, но Лесик... Скорее бы вырасти и стать таким, как Лесик...

Лесик, родственник Андрийки, приехал из села, чтобы закончить школу, потому что в селе только начальная. Хочет закончить повшехну

[6]

. Работает, деду помогает, а вечером едет в город. Сколько ему лет? Семнадцать или восемнадцать. Андрий не знает точно, но все равно много. Он гуляет с девчатами. Бабушка ругается, что приходит поздно. Лесик подружился с братом Юрка Степаном, ходят вдвоем «на музыки». Что же они на тех вечерницах делают? Андрийка спрашивает, а Лесик смеется: вот подрастешь и сам станешь ходить... Почему так долго растется? А у Лесика длинные волнистые волосы, зачесанные назад... Вот иметь бы такой чуб, а то Андрийку стригут наголо каждое лето. А зимой небольшой чубчик, и все... Нет, ну что они там делают с девчатами на вечерницах? Сидят? С девчатами неинтересно, они какие-то всегда занятые своим. Вот с хлопцами веселее, есть о чем поговорить. Андрийка допытывается у Лесика, тот говорит: на танцы иду. Андрийка пожимает плечами. Танцевать... А зачем?

— Вот подрастешь, — хохочет Лесик, — скажу.

— А когда я наконец вырасту?

Что вы знаете о любви? Что вы можете знать о ней, если вам не восемнадцать лет, если вокруг нет войны и вы не боитесь, что завтра может наступить конец всему?..

Мы со Збышеком были включены в мадридский отряд недавно, пошел второй месяц.

После боя под Теруэлем пятерых представили к награде. Поздравляли перед строем, а потом комиссар отозвал всю нашу пятерку в сторону и сказал, что ему, откровенно, даже не хочется предлагать нам это, но вот товарищ из Мадрида желал бы с нами побеседовать.

Сашевский и Войтюк отказались, а мы со Збышеком согласились сразу. Собственно, потом состоялась долгая беседа с каждым в отдельности, и когда комиссар узнал, как мы совершили побег из тюрьмы на Волыни и вообще всю нашу историю, то вызвал еще и Волоха, и Леся Миколайчука.

Микола Волох погиб тридцатипятилетним. Жена и двое детей, престарелые родители. Как было связываться с ними, зная всю сложную систему переписки? Письма наши домой шли через Францию. Мы со Збышеком и Миколайчуком сочинили соответствующее письмо. И даже отправили. А вот похоронить Миколу не смогли. Он попал под пулю во время операции в тылу врага. Не вернулся с задания. Прошел месяц, Лесь был легко ранен и отсиживался пока без дела, а мы со Збышеком продолжали ставить наши знаменитые мины-«консервы».

Андрий оглядывался по сторонам, протискиваясь сквозь пеструю толпу гданьского осеннего предвечерья. Торговая улица, центр старого города, как всегда, была переполнена людьми. Звучала разноязыкая речь, чаще всего немецкая, польская. Череда магазинов по обе стороны, обязательная лавка на нижнем этаже в каждом из узких разноцветных домов, плотно прижатых друг к другу, с высокими островерхими крышами. Здесь царила атмосфера уюта, напоминавшая о будто бы недавнем средневековье, живые осколки которого в вольном городе Данциге причудливо соединялись с современными рекламами кино, пестрыми объявлениями, вывесками магазинов.

Полищук шел по другой стороне улицы немного впереди. Андрий не терял его из вида, не забывая осматриваться на ходу. Сколько воспоминаний связано с этим городом! Андрий привык называть его на польский манер — Гданьск. В прошлом году они со Збышеком проводили здесь последние летние каникулы перед окончанием гимназии. На набережной возле старого костела живет тетка Збышека, пани Малгожата. Только бы не встретить ее! Тогда стояло прекрасное лето, лучшее из всех, какие когда-нибудь были у Андрия. А что теперь, что в будущем? Сейчас они переходили на новую явочную квартиру. Там собирались переждать несколько дней, и прощай, Польша, прощай, открытый всем ветрам приморский город!

На всякий случай у Андрия с Полищуком были документы на отца и сына Пионтковских. Но объявление об их побеге напечатано и в местных газетах. По улицам разгуливать не стоит, только в крайних случаях. Как сейчас.

— Анджей! Это ты? Надо же!

Андрий не успел опомниться, как Гражина и Эльжбета затараторили, перебивая друг друга. Они так и думали, что Анджей со Збышеком приедут и в нынешнем году. Хотя и не договаривались, но это судьба. Вот Гражина еще сомневалась, ехать или нет, а Эльжбета знала — надо ехать, нечего дома сидеть, и вот такая встреча! Нет, они никуда его не отпустят, пойдут вместе с ним, найдут Збышека и тогда все вместе отпразднуют встречу. Как когда-то. Как хорошо, когда встречаются старые друзья!