Владимир ПОПОВ - На углу Краловских Виноградов и Банного переулка
Дмитрий ВОЛОДИХИН - Кризис как надежда на очищение
Ксения МЯЛО - Всего 20 лет — уже 20 лет
Александр СЕВАСТЬЯНОВ - Расчленители
Альберт УСТИНОВ - О простом советском человеке...
Очерк и публицистика. Журнал "Наш современник" № 2, 2012
Владимир Попов. НА УГЛУ КРАЛОВСКИХ ВИНОГРАДОВ И БАННОГО ПЕРЕУЛКА
ГАШЕКОВСКАЯ ПАРТИЯ «УМЕРЕННОГО ПРОГРЕССА В РАМКАХ ЗАКОННОСТИ» ВОСКРЕСЛА И ПРОЦВЕТАЕТ В ОХОТНОМ РЯДУ
«Какова же будущность дерзновенной затеи кремлевских политтехнологов создать массовую „охранительную“ партию крайне правого толка в нищей России?..» «Много чего еще переменится на политической конюшне. Кое-кто предрекает, что „Единая Россия“ едва ли удержится в фаворе не только у избирателей, но и у своих политических, патронов
». Это выдержки из памфлета «На углу Краловских Виноградов и Банного переулка», напечатанного в «Советской России» в 2003 году.
Не стану морочить читателя, автор памфлета — ваш покорный слуга. Казалось бы, что за тщеславный искус — самого себя цитировать? Ни разу такого себе не позволял, да попросту и ни к чему, но тут особый, если на то пошло, выдался случай. Вот и настал денек, когда несуразный этот политтехнологический гомункул, созданный по волеизъявлению Кремля,
сдулся
при всем честном народе. Восемь с лишком годков путинского «медового термидора» «медведи» верховодили в Охотном ряду и лакомились властью, словно пчелиные соты ломали. И пока они горделиво несли себя перед камерами государственных телеканалов, демонстрируя крайнюю озабоченность делами страны, мы потеряли безвозвратно, спрашивается только,
во имя чего или кого
, целое десятилетие. Вот уж воистину «нулевые» годы, будь они неладны, в мороке которых торжествующая
заурядность
от души куражилась над здравым смыслом. И разве не диво, что в Банном переулке, где обретается идеологический штаб «Единой России», идей, смыслов и самостоятельных «концептов», как сызмальства у «медведей» повелось — шаром покати. Припоминаете тягучее, как оплывший огарок, метафизическое время на циферблатах в фантасмагорических видениях Сальвадора Дали? Эта метафора сродни тому, как самое бытийное время утрачивалось, обращалось вспять в законодательной вотчине «партии власти».
Ни дать ни взять мои сатирические эскапады в «Краловских Виноградах…» словно вышли из-под пера только вчера, наутро, после предсказуемого провала этой бесподобной партии на думских выборах 2011 года.
У Генерального Совета единороссов есть одно несомненное достижение — они все-таки изгнали из стен заведения в Охотном «крамолу» вольного парламентаризма, которую с рождения на дух не выносили. «Медведи» наскоро пекли, словно блины, несправедливые, сырые, с хитрыми коррупционными «закладками» законы. И все это время размахивали над головами ропщущих заднескамеечников-думцев, будто оглоблей, «конституционным большинством». «Партия власти» так заматерела и вознеслась в горние выси за эти тучные нефтедолларовые годы, что просто спасу нет. Они ведь не на шутку вознамерились править до морковкиных заговен. Да не тут-то было! Споткнулись, как им казалось, на ровном месте, не заметив, по выражению политолога Александра Казинцева, «
Дмитрий Володихин. КРИЗИС КАК НАДЕЖДА НА ОЧИЩЕНИЕ
На носу новый раунд кризиса.
Не то, что было в 1998-м. И не то, что началось десять лет спустя, да и длится по сию пору.
Нет, гораздо, гораздо хуже.
И чем быстрее он наступит, чем страшнее он обрушится на мировую экономику, чем больше сложных финансовых и политических механизмов он обрушит, тем лучше.
Ксения Мяло. ВСЕГО 20 ЛЕТ — УЖЕ 20 ЛЕТ
Буднично и незаметно миновало 8 декабря 2011 года — 20-я годовщина того дня, когда официально перестала существовать великая держава, носившая имя СССР. Ни ярких программ в СМИ — а ведь какая обильная хроника тех дней сохранилась! Ни громко прозвучавших политических заявлений, ни впечатляющих общественных акций, которые позволили бы сказать, что граждане ещё помнят о своей так внезапно и необъяснимо исчезнувшей стране. И даже не просто помнят, но тоскуют и желают её возвращения — сколько говорилось об этом на протяжении нескольких последних лет, а особенно месяцев, предшествовавших печальному юбилею. Но граждане никак не обозначили своего отношения к этому дню, прошедшему так же, как проходит любой другой рядовой день; если что и привлекало внимание, то это ситуация вокруг только что состоявшихся парламентских выборов. Похоже, что многие и просто забыли о его значении: людям ведь свойственно запоминать и отмечать не только радостные, но и печальные годовщины; и, например, на человека, позабывшего даты смерти своего отца или матери, мы взглянули бы, по меньшей мере, с недоумением. Потому что даты ухода из жизни близких и любимых невозможно вытравить из памяти даже при желании: их выжигает в ней боль. Хотя и затухающая со временем, но вновь и вновь воскрешаемая в поминальные дни как свидетельство нашей не расторгаемой даже смертью связи с ушедшими.
Такие, «выжженные» в памяти даты, нестираемые потоком времени и сменой поколений, существуют и у целых народов, как до сих пор, несмотря ни на что, всё ещё живёт и чтится на всём пространстве ушедшей в небытие державы 22 июня 1941 года. Казалось, и 8 декабря 1991 года должно было бы занять своё место где-то рядом с ним, но, как видим, этого не произошло. Так не потому ли, что боль была не так сильна, во всяком случае, не у всех одинаково сильна, как об этом продолжают твердить до сих пор? Не потому ли, что так изобиловавшие в последнее время речи о том, что морок вот-вот рассеется и все 15 (ну хорошо, пусть 12, пусть 11 — на Прибалтику и Грузию уже, кажется, не рассчитывают даже самые упорные оптимисты) снова, дружно взявшись за руки, встанут в общий круг, были не более чем утешительным самообманом? И всеобщего потрясения не было?
Ярко, словно бы и не минуло с тех пор двух десятилетий, помню, как мы с моим коллегой из Молдавии, где тогда вовсю бушевали страсти и уже пролилась кровь, бежали на в ту пору ещё незастроенную Манежную площадь, где тотчас же после известия о том, что произошло в белорусских Вискулях, собрался небольшой митинг. Небольшой, замечу, по количеству людей, но очень напряжённый по накалу эмоций. Было в нём нечто судорожное, мечущееся и — обречённое. Он был плохо организован — если вообще был организован, не обозначились никакие политические силы, готовые дать язык и перевести на уровень рефлексии, этой необходимой предпосылки ответственного действия, самими этими корчами, этой судорожностью заявляющему о себе чувстве боли и растерянности. И было ещё сильно ранившее равнодушие прохожих, иногда бросавших реплики в нашу сторону — не скажу, чтобы очень дружелюбные. Так отреагировала Москва. Да, конечно, она была тогда опорой Ельцина и той резко антисоветской, враждебной по отношению к самому СССР общественности, которая по какому-то недоразумению была названа у нас демократической. И у которой даже предельно недемократичный способ решения вопроса о судьбе Союза ССР не мог затуманить «чувства глубокого удовлетворения» по поводу его кончины. Но ведь и глубинка не взволновалась, кажется, и вообще никак не отозвалась на крушение державы. Наконец, массы протестующих граждан вовсе не осаждали Верховный Совет в день ратификации им Беловежских соглашений — было спокойно и, в общем, безлюдно, если не считать немногочисленной, но очень активной группы поддержки именно Беловежья.
Нет, ничто в хронике событий тех дней не позволяет утверждать, что вся Россия, а не отдельные проживавшие в ней люди, была потрясена. Советский Союз она проводила в могилу, в общем, без слёз; потрясены были другие, те, кто в отчаянии, звоня из Молдавии, Прибалтики, Средней Азии, спрашивал: «Что? Что теперь с нами будет?». Но судьба этих людей, мгновенно ставших иностранцами, в ту пору не так уж многих интересовала. И до конца дней буду помнить я весёлые лица на Красной площади в ночь встречи 1992-го, первого post mortem СССР, года, смех, хлопанье пробок и льющееся на брусчатку шампанское. К которому уже были подмешаны и слёзы, и кровь Нагорного Карабаха, Приднестровья, Южной Осетии, и это ещё было только начало. Но — пилось легко и весело, а слёзы и кровь — так ведь это где-то там, «на окраине империи», ну, а все империи распадаются, ничего не поделаешь, так что тем, кто «на окраине», просто не повезло. Этой мантрой тогда утешались многие.
Александр Севастьянов. РАСЧЛЕНИТЕЛИ
1. СЦЕНАРИСТЫ РАЗВАЛА РОССИИ
Вопреки обыкновению, хочу начать этот текст с цитирования. В заметке «Об одном лживом аргументе против русского национализма» Егор Холмогоров написал в 2011 году очень правильные слова:
«…Если же кто-то планирует под шумок внутренних смут развалить РФ, раздробив ее на множество частей, то русским тем более необходимо своевременное получение инструментов, которые сделают нас субъектом политического процесса. Ибо в противном случае, в случае развала РФ, именно русские окажутся самым бесправным, самым угнетаемым, терроризируемым и порабощаемым народом на территориях новых бабайств, ханств, джамаатов и прочих притонов инфернальной неруси.
…Слабость и безгласность русских, игнорирование национальных интересов приведут к тому, что: а) Российская Федерация развалится, поскольку в целесообразности ее существования не будут заинтересованы её собственные граждане и, прежде всего, самый многочисленный из населяющих её народов; б) на осколках РФ состоится масштабный геноцид русских, — геноцид таких масштабов, которых история никогда не знала»
[2]
.
Еще недавно я назвал бы такие настроения алармистскими, а сценарий развала населенной русскими России — вместо создания на всей ее территории Русского национального государства — злобной русофобской утопией.
Сегодня опасения Холмогорова кажутся мне более чем обоснованными. Тому причиной серьезные усилия, действующие в гибельном для нас направлении из двух, казалось бы, непримиримо противоположных лагерей.
2. ПРОТИВ ИМПЕРИИ И ФЕДЕРАЦИИ — ЗА РУССКОЕ УНИТАРНОЕ ГОСУДАРСТВО
Лобовое противопоставление русского национализма и российского империализма (что характерно не только для Роули и ему подобных верхоглядов, но и для их российских аналогов) не только неисторично, но и недиалектично в философском плане. Оно упрощает, уплощает ситуацию, которая на деле гораздо менее однозначна. Недаром наиболее заметные в нашей истории массовые проявления русского национализма — будь то декабристы или меньшиковский Всероссийский национальный союз — никогда не ставили под сомнение сам принцип российской имперской государственности, но всегда только ее характер «колонии наоборот». «Нецарственный империализм», по выражению самого Меньшикова.
Однако для малообразованных, но амбициозных «авторитетов», как тот же Роули, преподанный нам Храмовым, истории русского национализма просто нет. Поэтому Роули в обоснование своей позиции ссылается не на Пестеля и Меньшикова, как оно следовало бы, а на такой же, как он сам, мутный вторичный источник — Джеффри Хоскинга, с некоторых пор популярного в российском националистическом дискурсе: «Российская империя в 1917 г. распалась по тем разломам, которые в ее ситуации были присущи империи с протяженными уязвимыми границами, растянувшимися между Европой и Азией. На протяжении трех столетий ее структуры были структурами мульти-этнической государственности, а не развивающейся нации» (ВН № 5, с. 219). Но это точка зрения крайняя и неверная, с грехом пополам выражающая лишь одну сторону диалектического противоречия.
Огульное отрицание империи очень легко ведет наиболее порывистых и легкомысленных русских к отрицанию государства вообще, к национал-анархизму. Между тем, государство соотносится с нацией как форма с содержанием, они существуют в неразрывном единстве: сущность должна быть оформлена, а форма — существенна. Нельзя отбросить одно, не отбрасывая другого. Отрицание государства не просто глупо, оно, бесспорно, философски противопоказано всякому настоящему националисту.
Нет никаких реальных исторических оснований столь радикально разводить русский народ, «развивающуюся нацию», — и российское государство, развивавшееся именно ею и с нею. Ибо только Российская Империя и ничто иное было с Петра Первого государственно-политической ипостасью русского народа, как до Петра ею было Московское царство, которое мы переросли. Это простой и неотменимый исторический факт: вот такая форма была у вот такого содержания. Гегелевская разумная действительность в чистом виде. Было бы содержание другим — может, и форма была бы другой; но — не случилось.
3. ЧЕРНЫЙ ЯЩИК АЛЕКСАНДРА ХРАМОВА — АФФЕКТЫ И ДЕФЕКТЫ
Вот теперь, наконец, мы и подошли к пресловутой брошюре. Что же пишет в ней юное дарование Александр Храмов? Мало хорошего. Для удобства читателей разобью по пунктам свой анализ.
1. Ничего странного не вижу в том, что к брошюре взят убийственный эпиграф из сочинений Владимира Сорокина, стяжавшего себе славу литературного копрофага и лилипута, взбунтовавшегося от сознания собственного ничтожества против Гулливера — русской культуры, а потому старательно подгрызающего поджилки у нее на пятках. Этот эпиграф — квинтэссенция того мертвящего нигилизма, который составляет самую суть «творчества» сего эпигона навыворот:
«Что с Россией будет? — Будет ничего».
Не знаю, о чем думал Храмов, давая такой настрой читателям, но вообще-то после такого основной текст и читать-то не хочется. Зачем? Если Россию и впрямь ждет какая-то черная дыра, тотальная энтропия, то лучше, как говорят в народе, просто «усраться и не жить». Но, повторюсь, ничего странного в этом выборе я не вижу, ведь подобное тянется к подобному: рецептура храмовской брошюры — это и есть путь в черную дыру.
Взять себе эпиграф из Сорокина — все равно что помазать собственные ворота дегтем или еще чем похуже: заходите, гости дорогие!
4. ЗАКОНЫ, КОТОРЫЕ ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ
В завершение расскажу о трех законах, которые мне удалось извлечь из изучения истории разных стран и народов по данному поводу. Это Первый и Второй законы элит и Закон о благе и зле федерализма.
Первый из них наиболее выпукло можно продемонстрировать на примере Латинской Америки (хотя он одинаково хорошо просматривается и на других многочисленных примерах, вплоть до распада СССР). Второй — на примере обеих Америк. А третий — на примере Древней Руси, поскольку это ближе нам и очень ярко и убедительно по сути (хотя, опять-таки, примеров очень много, включая вышеупомянутую фронду XVII века — попытку установить «французскую федерацию регионов»).
То и другое позволит показать абсолютную оторванность храмовских построений от реальной земной почвы.
Некогда Центральная и Южная Америка в целом подразделялись на две большие части: одна представляла собой колонию Испании, другая — Португалии.
Альберт Устинов. О ПРОСТОМ СОВЕТСКОМ ЧЕЛОВЕКЕ…
Да, о нём, о том «агитпроповском» образе с плакатов советских времён — человек с ружьём, с отбойным молотком, с мастерком, с серпом, или девушка с веслом, со снопом, иногда с циркулем и логарифмической линейкой. Это их, поставленных как королей или полководцев на высокий пьедестал, в постсоветское время назовут пренебрежительно «совком», как бы в отместку за «наглость» занимать столь «благородные» места.
Но не так уж и прост тот «простой» человек, если о нём столько разноречивых мнений высказывалось: советская пропаганда поднимала его на котурны, а постсоветская «демократическая элита» желчно мстит «простаку».
Не вдаваясь в запутанную семантику дилеммы «простой — непростой (сложный)», я предлагаю найти какую-то отправную точку, откуда расходятся понятия, тот сказочный камень, на котором начертано: «Направо пойдёшь — найдёшь… Налево — всё потеряешь…»
Вот «простой человек», что жил в поэтическом сердце Н. А. Некрасова:
