В июне 1889 года мы с Шерлоком Холмсом возвращались из Херефордшира, где мой друг путём блестящих умозаключений спас от верной гибели молодого человека, ошибочно обвинённого в чудовищном преступлении. Неожиданная и трагическая развязка этого дела так подействовала на меня, что на какое-то время я погрузился в размышления и не сразу осознал, что Холмс всю дорогу до станции не проронил ни слова.

Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Годы, что я провёл рядом с Шерлоком Холмсом, наблюдая его за работой и по мере своих сил помогая ему, приучили меня к тому, что в любом расследовании Холмса привлекала прежде всего тайна. Его деятельный, пребывавший в постоянном напряжении разум не просто откликался на вызов, но искал вызова, жил им, подобно тому, как живёт пламя свечи, пока его питает воск. Но стоило Холмсу разрешить загадку, он, словно догоревшая свеча, угасал, теряя интерес ко всему вокруг и впадая в апатию. В этом состоянии мой друг мог по целым дням лежать на диване в гостиной, смотреть в пустоту и рассеянно покусывать мундштук давно погасшей трубки. Его глаза утрачивали всегдашний острый блеск, он делался небрежен в одежде и неряшлив, почти не ел, а приходя ненадолго в себя, бывал резок и несдержан. Я настолько привык к подобным перепадам настроения, что счёл молчание Холмса первым симптомом надвигающейся хандры.

Однако диагноз мой оказался неверен.

В поезде Холмс, как всегда, примостился в углу и развернул газету. Я решил попусту не раздражать его разговорами и собрался, было, дочитать роман, который прихватил с собой, но, судя по всему, куда-то засунул книгу, укладывая вещи, и не смог её отыскать. Впрочем, едва ли мне удалось бы сосредоточиться на чтении после всего, чему я стал свидетелем в Россе и его окрестностях. Глядя в окно, я думал о молодой паре, чьё будущее могло быть погублено ошибками отцов. Что ждёт их впереди? Смогут ли они отринуть прошлое и счастливо пойти по жизни рука об руку?