Натянув почти до глаз одеяло и клацая зубами в обледенелой комнате, Лауверс сидел за столом, склонившись над передатчиком. Он подсоединил батареи, надел наушники, поморщился от прикосновения стылой пластмассы и щелкнул включателем. На крохотном белом экранчике заметалась стрелка; она тоже, казалось, дрожала от холода, тисками сжавшего Гаагу.

Минут через пять стрелка успокоилась, и наушники наполнились жиденьким писком. Губертус Герардус Лауверс (позывные Р. Л. С. для центра британской разведки) начал выстукивать свое сообщение.

Неожиданно за спиной распахнулась дверь. Вслед за струей морозного ветра, выметшего людей с улиц, в комнату вошел хозяин квартиры Теллер. Лауверс практически ничего не знал ни о Теллере, ни о его обаятельной жене; знал только, что они давно уже участвуют в голландском Сопротивлении и их явка считалась самой надежной. Лауверс пришел к ним месяц назад, сразу по прибытии из Лондона. С тех пор во время каждого

– В квартале тихо! – спросил Лауверс, не отрываясь от ключа.

– Как обычно

Лауверс тут же вспомнил рослого парня, с которым был в подготовительном лагере под Манчестером. Его высокий тенор был, конечно, объектом насмешек; к нему еще прилипла кличка: Рита-блондинка.

Три дня назад, вечером 28 марта, Лондон объявил о вылете только одного агента. Значит (холодный пот потек по спине Лау-верса), БААТСЕН И БЫЛ ТОТ САМЫЙ АГЕНТ АБОР.

Радиограмма из Лондона гласила: «Отправляйтесь в табачную лавку тчк Свяжитесь с Пийлом тчк Конец».

– Табачная лавка? Какая именно, лейтенант Лауверс? Их больше трехсот в Гааге.

Голландец в смятении. Лондон по-прежнему обращается к нему так, будто он свободно действует на вражеской территории. Разумеется, за это время он ни разу не дал своего «контрольного пропуска». Но, похоже, ни один человек на том берегу Северного моря не заметил этого. Хотел того Лауверс или нет, но объективно он становился предателем.