Командир запасного полка, наметивший позицию для учебных стрельб по ту сторону железнодорожной насыпи, очевидно, не учел, что гаубицу нам придется выкатывать на руках по крутому скользкому взлобку, обильно политому ночью первым весенним дождем. То ли потому, что весь орудийный расчет был скомплектован из бывших госпитальных, то ли бойцы еще недостаточно сдружились — пушка застревала на полдороге в колдобине, ноги взопревших от натуги бойцов скользили по откосу. Напрасно сержант Туляков, командир расчета, рвал глотку, поглядывая на часы:

— Раз-два, взяли!.. Н-ну-у... — выдыхал он, хватаясь за спицы колеса то слева, то справа.

Гаубица какое-то время катилась вперед, переваливаясь с боку на бок, как жирная гусыня. Потом, словно забоявшись крутой дороги, начала сползать обратно, увлекая за собой измученных солдат.

— Эх, пару лошадок бы сюда! — вздохнул ефрейтор Анисим Голубь, сворачивая козью ножку. Длинный, захудалый, пропахший за многие лазаретные месяцы какими-то неистребимыми лекарствами, Анисим был старше всех в расчете и больше иных меченый войной. Тяжелый осколок перебил ему ключицу и распорол щеку от подбородка до виска. В холода и при большом нервном расстройстве шрам становился фиолетовым, противно дергался. И тогда Голубь прикрывал его ладонью, стыдясь своего уродства. — С лошадками мы враз бы перескочили на другой бок насыпи, — закончил ефрейтор, пощупывая шрам.

По сигналу тревоги к месту сбора должны являться все: и строевики, и подрывники, и бойцы хозяйственного взвода. А уже на месте, сообразуясь с обстановкой, командир усиливал огневые расчеты, определял резерв и отсылал в тыл всех, кому положено было там находиться до получения новых распоряжений. Ездовой дед Овсей, партизанский конюх, мог бы и не спешить в строй по команде. Никто от него этого не требовал. На попечении древнего Овсея было шесть заезженных одров и гнедой рысак Буш, отбитый у немцев и названный так по фамилии своего хозяина крейсляйтера Буша.

Хлопот с худобою хватало, да и какой из Овсея строевик: чуть к перемене погоды — ноет поясница, своевольничают ноги. Восьмой десяток разменял в первую партизанскую зиму.

Однако стоило деду взглянуть на лицо командира бригады, когда тот вскочил на рысака и с места в галоп кинулся к дальним землянкам, и он покрепче затянул узлы на коновязи и потянулся за трофейным карабином. По причине неодолимого презрения к германскому оружию и за всякими некогдами карабин этот порыжел под спудом кормушки.

Тревога оказалась не шутейной. Весь вражеский гарнизон вышел с рассвета для прочесывания леса. Все партизаны рассредоточились по опушке. Даже санитарка Поля, пристроив свой немудреный чемоданчик в колдобине под кустом боярышника, стала окапываться рядом с пулеметчиком Сенькой Шиловым. Сенька помогал ей, маскируя окопчик ветками.