Выбравшись из метро «Свиблово» в густеющих сумерках короткого зимнего дня, я хватанул морозного воздуха, поежился, преодолел легкий приступ головокружения, сдержал рвотные позывы и обругал себя дураком: какие переговоры, с кем?! Кто меня ждет здесь, на другом конце Москвы, когда вся страна во власти тяжелого запоя?

Кругом сновали пьяные компании, слышался женский визг и грубый гогот, чуть поодаль от входа в подземелье мужик в тулупе, из-под которого виднелась тельняшка, старательно выводил «Раскинулось море широко», тупо глядя перед собой.

На трезвую голову в этой атмосфере всеобщего праздника было неуютно и страшновато. Захотелось домой; там грязно, пусто, но хотя бы тепло. И, возможно, удастся найти хотя бы полбутылки, не все ж эти скоты выжрали…

В кармане заныл телефон. «Вы приехали? Вы здесь?! Наше здание видно сразу! Аркадий, вы вас очень ждем! Комната 404!» Жутко настырная барышня.

Офисный центр и впрямь торчал совсем неподалеку — унылая прямоугольная коробка типично советского стиля «из стекла и бетона», облупившаяся и страшная, как моя жизнь. Видно, раньше тут был какой-нибудь чертовски секретный НИИ. А теперь — просто куча разных бессмысленных контор… Голова болела невыносимо. Я решительно двинулся к нелепой многоэтажной громаде через пустырь, сырой московский ветер противно холодил небритые щеки, под ногами скрипел снег — и только этот волшебный скрип во всем окружающем бесприюте напоминал о Новом Годе.

Так… надо сосредоточиться! Продолжу излагать по порядку.

На вокзал я добрался перед самым отправлением ночного поезда, билет брал в спешке; еле-еле сумел купить один из последних, жутко неудобный — в плацкарт на боковушку. Причем дело было вовсе не в большом наплыве желающих отбыть в приволжский город С., а просто «по случаю новогоднего затишья» в состав заложили всего три вагона. Проклятое РЖД, как же оно достало своей экономией!

Поезд, по последней моде, окропили святой водой (то есть специальный железнодорожный поп походил вдоль состава со своим кадилом), и под его невнятные благословения тронулись. Несмотря на все это благочестие, в вагоне было жутко холодно. Я поначалу впрямь собирался проявить добросовестность и почитать загадочную тетрадку инженера на сон грядущий, дабы не ударить в грязь лицом при встрече с душевнобольным; но из всех щелей тянуло, голова снова разболелась! Слава богу, что с этого года проводникам разрешили продавать пассажирам не только чай, но и «Горькую настойку» (которую остряки тут же прозвали «железнодорожной водой»). Цена ломовая, как в самолете — но выбирать вашему покорному слуге не приходилось.

«Для сугреву» уговорил больше половины под предложенную той же сердобольной проводницей пачку печенья, да и забылся на узкой и тесной боковушке, свернувшись, как неудачный эмбрион перед абортом. Спал плохо; во сне я уныло бродил вдоль бесконечной анфилады дверей с одинаковыми табличками «Инженер Гордеев». Я открывал их одну за другой — все комнаты за ними были пусты…

Утром славный город С. встретил меня грязной снежной кашей, низким седым небом, злобными рожами редких прохожих и пронизывающим ветром в лицо. На площади перед вокзалом мокла облезлая новогодняя елка. В Москве нет такой сырости! Это был явно подарок от Волги.

Большой, просторный и светлый кабинет директора станции в административном здании АЭС. Здесь недавно закончилась утренняя планерка, и сейчас присутствует только хозяин, Фролов Валерий Кузьмич. Это представительный, несколько обрюзгший мужчина в возрасте «уже за 50», с жестким подбородком и тяжелым взглядом. Типичный «штатский генерал». Он идеально выбрит, держится прямо, однако, если бы у нас была возможность присмотреться, мы бы увидели, что глаза у него немного запали и покраснели, как будто он не спал предыдущую ночь.

Некоторое время он сидит на своем директорском месте, барабаня пальцами по столу и глядя в стену. Затем лезет в стол, достает и кладет перед собой общую серую тетрадь, подписанную чьим-то неразборчивым почерком. Не открывает ее, просто рассматривает каким-то обреченным, усталым взглядом. Сидит так еще две минуты.

Вдруг как будто встряхивается и резким движением берет трубку интеркома.

— Главного инженера ко мне!

Появляется главный инженер АЭС.

Не скрою, я был изумлен. Та же самая тетрадь! Однако откуда она у профессора?

— Знакомая тетрадка! — сказал я как можно небрежнее. — Вы, часом, не у меня из сумки ее вытащили?

— Что? Да как вы могли подумать! Это мой экземпляр, я получил ее… получил по почте. Два месяца назад.

— Шикарно!

Я наконец скинул с себя верхнюю одежду, ботинки; извинившись, уединился в огромной, размером с мою квартиру, ванной и долго там плескался. Вышел умиротворенный. Положительно, эта дикая поездочка начинала мне нравиться! Давно заметил: если что-то плохо начинается — дальше, скорее всего, будет все зашибись. Например, если заманят тебя в гости, а тебе идти было в лом, неохота, все болит, кроме скуки ничего не ждешь — наверняка в итоге будет и весело, и нальют, и кралю какую-нибудь подцепишь очень недурственную… И наоборот: если предвкушаешь, надеешься, ждешь чего-то замечательного от какого-нибудь события — наверняка будет жесткий облом, тоска, скука и трезвость! Такова жизнь, увы, не я ее придумал.

Его прервал стук в дверь. Профессор открыл, и весьма миловидная девушка вкатила тележку с яствами.

— Ваш заказ!

И она ловко начала накрывать на стол.

Профессор оказался гурманом! Передо мной, как по волшебству, на широкой дубовой поверхности появились судки с ароматно пахнущей солянкой, миски с разнообразными соленьями, блюдо с зеленью и овощами и, наконец, почему-то плов. Пахло все сногсшибательно!

Впрочем, поначалу я все свое внимание сосредоточил на девушке, показавшейся мне смутно знакомой. Точно! Она сидела на ресепшн сегодня утром.