Мистер Сингх, к великому потрясению семейства, от доставки газет получал удовольствие. Кто бы мог подумать, что Гурдиал Сингх, в прошлом старший инженер крупнейшей в мире транспортной компании «Индийские железные дороги», станет разносчиком газет. Он мог и не работать. Однако, перебравшись четыре года назад в Торонто, сам настоял на этом. И не важно, что в будущий четверг ему исполнялось семьдесят четыре. «Да, — соглашался он в разговорах с женой Бимал и тремя дочерьми, — работенка не бог весть, но мне нравится».

Ранним зимним утром в понедельник, 17 декабря, насвистывая себе под нос старинный индийский мотивчик, мистер Сингх, как обычно, бодро отправился по адресам.

Войдя в мраморный вестибюль Маркет-плэйс-тауэр, элитного жилого дома на Фронт-стрит, он приветливо помахал рукой мистеру Рашиду, ночному консьержу. Пачка газет «Глоб энд мейл» аккуратно лежала при входе за дверью возле миниатюрной искусственной новогодней елочки.

«Как странно, что в стране, где сплошь и рядом растут леса, люди покупают пластиковые елочки», — подумал мистер Сингх. Он поддернул свои серые фланелевые брюки и, наклонившись, перерезал перочинным ножом стягивающую газеты бечевку. Затем разложил газеты на двенадцать стопок — по одной на каждый этаж. Нетрудно запомнить, кому из жильцов они предназначались, и уж совсем несложно пройтись по пустынным коридорам, бросая под каждую дверь по газете.

Безлюдье было весьма приятным — полная противоположность шумному Дели. Мистер Сингх знал, что, добравшись до верхнего этажа, он увидит одного неизменно бодрствующего человека — мистера Кевина. Хотя тот считался одним из самых известных людей в Канаде, мистер Сингх никак не мог запомнить его фамилию. В ожидании утренней газеты он будет стоять, почесывая плечом седеющую бороду, в своем стареньком халате, со спрятанной сигаретой в правой руке и чашкой чая — в левой.

Офицер Дэниел Кенникот бежал что есть сил.

— Куда мне? — крикнул он своей напарнице Норе Беринг, отставшей от него всего на полшага.

— Я — в вестибюль, ты — наверх, — отозвалась Нора, когда они влетели в Маркет-плэйс-тауэр.

Стоящий за длинной деревянной стойкой человек в униформе на секунду оторвался от газеты, когда они пронеслись мимо. Мраморные стены внутри здания украшали объемные скульптуры. Повсюду стояли букеты свежих цветов и тихо звучала классическая музыка.

Именно Беринг, как старшей по званию, надлежало руководить в экстренных ситуациях. Она на бегу позвонила диспетчеру на сотовый, чтобы миновать сканеры, отслеживающие полицейские телефонные звонки. Основная информация заключалась в том, что в 5:31, то есть двенадцать минут назад, Кевин Брэйс, известный радиоведущий, встретил разносчика газет, некоего мистера Сингха, у дверей своей фешенебельной квартиры номер 12А. Брэйс заявил, что убил свою жену. Сингх видел лежащее в ванне явно безжизненное женское тело. По его словам, тело казалось холодным, а Брэйс выглядел спокойным и не был вооружен.

— Да прекрати же зевать, — буркнул себе под нос детектив Ари Грин, припарковывая «олдсмобил» 1988 года на узкой дорожке возле бунгало отца.

Схватив с пассажирского сиденья бумажный пакет, он сунул в него руку: слава Богу, купленный в «Грайф» хлеб еще теплый. Сунув руку в другой пакет, он вытащил оттуда молоко. Пошарив под сиденьем, достал пустые пластиковые пакеты и отыскал тот, что из продовольственного магазина «Доминион».

«Так-то лучше», — подумал Грин, кидая в пакет молоко. Если отец вдруг обнаружит, что молоко из магазина, где он покупал хлеб, строгое внушение обеспечено: «Ты брал молоко в „Грайф“? Почем? Два девяносто девять? В „Доминион“ на этой неделе молоко по два сорок девять, а в „Лоблоз“ — по два пятьдесят один. И у меня еще остался купон на десять центов». Все это было бы выпалено скороговоркой, в присущей отцу манере, на смеси английского с идишем.

Грин возвращался со своей десятой подряд ночной смены. Он слишком устал, чтобы второй раз ехать в продовольственный магазин. В жизни его отца и так все складывалось непросто. А теперь еще не хватало узнать, что его единственный оставшийся на этом белом свете сын не умеет нормально делать покупки.

Выпавший за ночь снег лежал тонким слоем. Грин взял лопату и тщательно почистил бетонные ступеньки. Затем поднял лежащий под дверью номер «Торонто стар» и вставил ключ от отцовского дома в замок.

«Д-е-н-ь-г-и-д-е-н-е-ж-к-и-д-е-н-ь-ж-у-л-и

В-с-е-д-е-н-е-ж-к-и

В-с-е-д-е-н-е-ж-к-и-О-в-о-т-в-е

В-с-е-м-о-и-д-е-н-е-ж-к-и

Вот так — все мои деньги, — думал Овотве Аманква, машинально вычерчивая буковки в своем зеленом блокноте. — И все благодаря тебе, ваша честь госпожа правосудие, Хетер Хилгейт. Тебе и вынесенному тобой окончательному решению о разводе, по которому я теперь могу видеться с Фатимой и Абдулом лишь по средам с 17:30 до 21:00 да по субботам днем, с 14:00 до 17:00. И еще по одному телефонному звонку каждый вечер с 19:30 до 20:00. Вот и все. А цена? Восемьсот долларов алиментов ежемесячно».

Детектив Ари Грин наслаждался ездой по пустынным утренним улицам. Его всегда изумляло, насколько быстро можно проскочить через весь город в эти часы. А полицейская «мигалка», которую он ставил на крышу автомобиля, давала ему полную свободу действий, позволяя игнорировать светофоры. Уже через час улицы будут забиты транспортом.

Добравшись до Фронт-стрит, он свернул на восток и быстро поехал вдоль старинных, с любовью отреставрированных четырех-пятиэтажных домов из красного кирпича. По обеим сторонам улицы на необычно широкий тротуар выходили большие, со вкусом оформленные витрины магазинов, придающие улице уютный, почти европейский облик. Маркет-плэйс-тауэр гордо возвышался в конце длинного фешенебельного квартала.

Повернув на углу на юг, Грин припарковал автомобиль в переулке за старым грузовиком, на крыше кабины которого все еще лежал снег. Наверное, привез товар на рынок Сент-Лоуренс, что через дорогу. Зимними утрами, когда снег на городских улицах уже таял, прибывающий из более холодных пригородов автотранспорт привозил его с собой на крыше.

Грин вылез из машины и поспешил к дому. Миновал подъездную дорожку с предупредительной табличкой: «Стоянка только для жильцов Маркет-плэйс-тауэр. Гостям просьба обращаться к консьержу». Он шел очень быстро, но не бежал. У детективов, занимающихся расследованием убийств, есть неписаные правила: прилично одеваться, не носить с собой оружие и, главное, никогда не бежать за исключением экстренных ситуаций.

Двойные двери жилого дома раскрылись автоматически. За длинной палисандровой стойкой человек в униформе с вышитым именем Рашид над левым карманом куртки, «Торонто сан».

Не холод угнетал мистера Сингха в канадской зиме. Ему доводилось работать в суровых условиях в горах Кашмира, и он уже смирился с непостоянством торонтских зим, когда неделю город находился в ледяных тисках, а неделей позже начинает таять лед на открытых катках.

Он не мог привыкнуть к темноте этого времени года. В конце сентября небесный свет начинал угасать, и к середине октября мистер Сингх уже просыпался в темноте, брел в темноте по городским улицам и начинал свой день с доставки газет по Маркет-плэйс-тауэр тоже в темноте. Именно это угнетало его больше всего.

Однако этим утром, впервые за долгие месяцы, выходя из дома, мистер Сингх заметил некий намек на рассвет. Когда он пришел в Маркет-плэйс-тауэр, вестибюль был залит лучами восходящего солнца. Добрый знак.

Грядущий день был Днем святого Валентина — своеобразный канадский праздник. Он не обошел даже семейство мистера Сингха. Накануне вечером Сингхов навестили внуки, и его маленькая внучка Теджи поинтересовалась:

— Дедушка Гурдиал, а что ты подаришь бабушке Бимал на Валентинов день?

«Какое жуткое движение», — думал Дэниел Кенникот, когда, не успев повернуть на перекрестке налево, вновь остановился на красный свет. Он с досадой тряхнул головой. Несколько лет назад служба судебной экспертизы (или, как ее называли, ССЭ) переросла масштабы полицейского управления, и у кого-то родилась «замечательная» идея о ее переселении за город. Вот так и получилось, что теперь до нее приходилось добираться через всю дорожную паутину в северную часть Джейн-стрит.

Причина такого ужасного движения была понятна. Лет тридцать назад, как раз во время увеличения притока иммигрантов в город, тогдашние политики решили больше не строить тоннелей. Необыкновенно мудрый ход.

В ожидании светофора Кенникот посмотрел на тянувшийся слева от него торговый мол. Он насчитал семь заведений, представляющих почти такое же разнообразие национальностей: «Тропические фрукты», «Ост- и вест-индские продукты и специи», «„Золотая звезда“ — тайская и вьетнамская кухни», «Мохаммед — халяльное мясо», «Салон-парикмахерская Хосе» и, разумеется, — куда ж без них! — «Банкомат: выдача наличных, обналичивание чеков, оформление кредита, денежные переводы за границу». Хотя Кенникот родился и вырос в городе, став полицейским, он почувствовал необыкновенную признательность к людям, проживающим в Богом забытых пригородах, но фактически обеспечивающим жизнедеятельность города.

Наконец он въехал на стоянку ССЭ, расположенную между индийским кафе и «Макдоналдсом». Едва он вылез из позаимствованного в «убойном» отделе служебного «шевроле», как до него донесся шум проходящего немного севернее шоссе. Трудно подыскать более мерзкое место.

«Если бы кому-нибудь вздумалось создать телесериал „Отдел по расследованию убийств: Торонто“, здесь его бы ни за что снимать не стали», — отметил Кенникот, входя в серое здание.

Ари Грин положил телефонную трубку и окинул взглядом пустую кухню. Он наполнил чайник холодной водой, включил его и, завязав полотенце на талии потуже, прошлепал к входной двери. Выглянув за дверь, поднял утреннюю газету. Возвращаясь на кухню, раскрыл газету, чтобы взглянуть на заголовки, и застыл.

Из спальни донесся шорох. Он секунду поколебался, словно официант между двумя обслуживаемыми столиками. С одной стороны — шорох в спальне, с другой — шум закипающего на кухне чайника. Он раскрыл дверь в спальню, слегка пнув ее.

— Вот «Глоб», — сказал он, входя в почти кромешную темноту, и легонько кинул газету на край кровати.

— Который час? — поинтересовался женский голос.

— Еще слишком рано. Но мне надо идти.

Выскочив из офиса ССЭ, Дэниел Кенникот стал прорываться сквозь дорожные пробки в центр, к старой городской ратуше, где добился повестки с вызовом в суд Ховарда Пила. Если коротышка откажется разговаривать, он доставит его в суд. Затем Дэниел устремился к Пилу в офис. Если хочешь вручить кому-то повестку, лучше заранее его об этом не предупреждать. Оказалось, что минимедиамагнат (как Пил сам любил себя называть) устраивает частную вечеринку в своем лыжном клубе. Когда Кенникот отправился в путь, было уже два часа. Следовало поторопиться.

Солнце уже перевалило за гребень горы — излюбленного места лыжников в южной части Онтарио, когда он въехал на стоянку лыжного клуба «Осгуд». Парковка выглядела внушительно, до отказа забитая ассортиментом дорогих машин — «лексусов», «БМВ», «мерседесов» и всех видов последних моделей внедорожников.

«Здесь, наверное, больше денег, — подумал Кенникот, — чем в большинстве стран Африки к югу от Сахары». Через пять минут ему все же удалось отыскать свободное место в самом дальнем углу стоянки.

Так даже лучше. Иначе любой, кто увидел бы его вылезающим из безликого «шеви», сразу понял, что он не может быть членом клуба.

Забрав повестку, Кенникот помчался домой переодеться. Одежду он подбирал тщательно. Вельветовые брюки, свитер крупной вязки с «косичками», кашемировое полупальто и австралийские ботинки ручной работы. Как говорил отец, «о человеке судят по обуви». Кенникот хотел застать Пила врасплох. А для этого ему надо было по-свойски зайти в лыжный клуб и смешаться с толпой.

Самое сложное при выезде из Торонто — преодолеть движение. Казалось бы, около полудня час пик уже позади. Тем более что Ари Грин направлялся за город. Однако он благополучно стоял в пробке на северо-восточном направлении Дон-Вэлли-парквей. Неудивительно, что те, кто жил за городом и был вынужден ездить этой дорогой ежедневно, называли ее не иначе как «стоянка Дон-Вэлли».

Все изменилось лишь сорок минут спустя, когда, добравшись до конца шоссе, он свернул на двухполосную загородную дорогу. Машин становилось все меньше, и в отличие от города, где зима почти не замечалась, здесь все было покрыто снегом. Следующие два часа, пока он ехал на север, потом — на восток, затем — вновь на север, окружающий его пейзаж становился все белее. Однако дороги были в идеальном состоянии. В Торонто какие-нибудь пару дюймов выпавшего снега могли лежать в переулках по несколько дней, но здесь, на северном направлении, за трассой следили как нужно.

Единственную проблему создавал отрезок пути, где велись дорожные работы, уже неподалеку от нужного ему места. Когда он въехал на парковку «Кафе в глубинке», было почти три часа. Со всех сторон высились горы убранного снега, и стоянка походила на бункер.

В кафе чувствовался знакомый аромат свежеиспеченного хлеба. Он когда-то читал, что обоняние — единственное чувство, формирующееся при рождении, которое покидает человека перед смертью одно из последних. Частенько, задавая вопросы свидетелям, он спрашивал, не запомнился ли им запах искомого места. Он обнаружил, что с помощью запаха фиксируется определенная точка во временном отсчете памяти свидетеля, подобно звучащей в машине по радио песне в момент, когда вдруг происходит что-то необычное. Порой это давало поразительные результаты.

На протяжении всей долгой поездки за город мысли Грина были заняты телефонным звонком Кенникота, сообщившего об отпечатках Макгил на миллионном контракте Брэйса, предложенном ему Ховардом Пилом.