«На этот раз не выкарабкаться. Наверное, умру…» – мелькнула мысль. Тело не хотело слушаться. Она подняла руку и с трудом открыла глаза. В слабом свете, проникающем сквозь плотные шторы, ладонь показалась ей совсем белой. Она пошевелила пальцами. И вдруг вспомнила, что такой же бессознательный и беззащитный жест она уже наблюдала много лет назад, стоя у колыбели своего трехмесячного сына. Малыш точно так же водил пухленькой ручкой перед своим лицом и внимательно разглядывал свои пальчики. Господи, все возвращается на круги своя, и на старости лет наблюдение за собственной рукой становится небывалым открытием. Какую невероятную эволюцию прошла эта рука, прежде чем стать высохшей старческой конечностью – беззащитной и беспомощной!

Сколько колец сносили эти пальцы – бриллиантовых, рубиновых, изумрудных! Сколько раз сжимали они рукоятки кинжалов, плетей, револьверов! Как умели окунаться в кудри любовников – маркизов, графов, сорвиголов и дерзких подданных! Каждый палец – отдельная история.

Она улыбнулась. Ей всегда хотелось умереть с улыбкой на лице.

Где-то вдали шуршало море. В эту пору – в пять утра – оно всегда шуршало, как страницы книги, забытой в саду. Она знала, что в семь наступит штиль и тогда ни один звук не проникнет в ущелье. И эта грядущая тишина впервые испугала ее. Хотя она никогда не знала этого гаденького чувства и никогда не рассчитывала дожить хотя бы до тридцати четырех. Но судьба распорядилась иначе. Видели бы ее сейчас соотечественники и бывшие многочисленные враги! Правда, большинство из них – если не все! – уже далеко… И совсем скоро будут встречать ее в преисподней. И, видимо, обрадуются. Пусть радуются. Она бы тоже радовалась встрече даже с заклятыми врагами. Тяжело осознавать, что жизнь кончена, а еще тяжелее думать о том, что сейчас – другие времена, другие люди и нравы, и никому нет дела до ее былых побед, ее страстей, приключений. Нет свидетелей всего этого. Ведь кто из ее бывших знакомцев мог похвалиться, что дожил почти до восьмидесяти? Кто теперь, кроме нее, знает всю правду?

Какой-то парижский болван издал, правда, бульварный романчик, в котором она узнала себя – хищную блондинку погибающую от руки четырех дерзких палачей. Дудки! Поторопился… Это она, именно она пережила их всех. Если бы хватило сил, доказала бы писаке, что она еще жива и еще способна защищаться. И поведала бы всему миру совсем другую историю об обольстительной и умной женщине, чуть ли не единственной при дворе, кто увлекался астрологией и математикой.

В последнее время Влада боялась подниматься в лифте и поэтому преодолевала четырнадцать этажей пешком. Это занимало минут десять. Но лучше таких десять, чем западня на часок в темном сломанном лифте, как это было недавно. В тот раз она стояла в кромешной темноте просторной грузовой кабины и прислушивалась: в какой-то миг ей показалось, что в противоположном углу этого замкнутого пространства кто-то тяжело дышит… Это было ужасно!

На этот раз Влада несла тяжелую сумку с продуктами, но страх замкнутого пространства все же погнал ее вверх пешком.

На десятом этаже она остановилась у окна, решила закурить и перевести дух. Задумалась, остановив взгляд на хвостиках зеленого лука, торчавших из сумки. Вот и весна. Первая зелень. Вторая весна без Жанны. Следствие все еще вяло ведется, но Влада чувствовала, что оно не даст никаких результатов.

Сегодня они с Максом будут отмечать вторую годовщину ее исчезновения. И, возможно, в этот раз уже не будет так грустно, как в позапрошлом году, когда у Макса случился первый припадок. Тогда она смогла отвоевать его у ужасной серо-синей бригады санитаров, доказать, что она сама в состоянии позаботиться о нем и быстро поставить его на ноги. Хорошо, что он – какой-никакой – рядом с ней.