Машина подпрыгнула на колдобине, майор Клюк вздохнул и взглянул на генерала. Векляр сидел неподвижно, закрыв глаза: наверное, спал или о чем-то думал, не проявляя интереса к городку, в который они въезжали.

«Может, не знает, что мы уже приехали», — подумал Клюк, глядя на покосившиеся одноэтажные домишки и деревянные пристройки. Он никак не мог понять, почему генерал так тянул с этой поездкой — ведь до Боровицы всего около двух часов езды на машине. И тем не менее прошло уже два месяца с тех пор, как они прибыли в Люблин, но только вчера Векляр сказал ему: «Завтра поедем в Боровицу». Один он явно не хотел ехать. Казалось, ему нужен был свидетель его переживаний при встрече с прошлым.

Векляр открыл глаза, шевельнулся:

— Остановись, приехали. — Он вылез из машины и, не поворачивая головы, бросил Клюку: — Подождите меня в машине. Это не займет много времени.

— Привезли, — сказал Маченга. — Привезли! — повторил громче, так что даже старый Антони Граль внимательно посмотрел на него.

Они сидели на земле, а точнее, на досках поваленного забора, окружавшего когда-то покинутую теперь хозяевами хату. Ласковое сентябрьское солнце освещало деревушку, примостившуюся у опушки леса, уходящего чуть вверх неровной темно-зеленой полосой. Домов в этой деревушке было немного, они стояли далеко один от другого и казались вымершими.

— Что-то людей совсем не видно, — заговорил снова Маченга.

Ему никто не ответил. Старый Граль уселся поудобнее, снял ботинки и выставил на солнце грязные ноги. Вынул из кармана тощий кисет.

Мать доползла до окна, схватилась тонкими пальцами за подоконник, впилась ногтями в доску и окинула прощальным взглядом окрестности, которые ничем не напоминали ее родину. Такую ее и нашли, уже окоченевшую; отец с трудом разжал ладони и закрыл ей глаза.

Кольский старался вычеркнуть из памяти эту картину, она заглушала радость, право на которую он завоевал себе.

Он стоял, на Рыночной площади в Боровице; сентябрьское солнце еще ярко светило, но было уже прохладно. Над крышами городка, который он застал таким, как будто бы время обошло, его стороной, нависло почти прозрачное небо. Шпиль костела возвышался над купой развесистых деревьев. Кольский стоял долго, хотел сначала вдоволь насмотреться, насладиться знакомым с детства видом. Изучал каждую деталь площади, сопоставлял и радовался, что она сохранила в основном свой прежний облик.

Перед зданием бывшего магистрата стоял милиционер в гражданской одежде с винтовкой и бело-красной повязкой на рукаве; в каменном доме справа от магистрата помещалась, как и прежде, пивная. Из нее вышли несколько мужчин в офицерских сапогах и полувоенных рубашках. Кольский внимательно разглядывал их — они показались ему знакомыми.

Пожилая женщина продавала с лотка яблоки; группа мальчишек с криком промчалась по площади и скрылась в сквере, их босые ноги прошлепали по луже, которая, как он помнил, никогда не высыхала.

После того как было принято решение разместить офицеров в деревне, полковник Крыцкий лично, чтобы не было претензий, распределил хаты. Батальону майора Свентовца он выделил четыре бедные крестьянские усадьбы на окраине селения; до землянок отсюда было несколько шагов, а до штаба полка, который помещался в лесной сторожке, — целый километр.

«Это меня устраивает», — заявил майор. Он поселился в избе с небольшим, заросшим диким виноградом крыльцом, на которое вынес стол на козлах и не очень широкую лавку. Сидел здесь вечерами, глядя на ведущую от землянок в деревню дорогу.

«Устроил себе наблюдательный пункт, — злился Фуран, — не пройдешь, чтобы тебя не увидел…»