Екатерина Великая (Том 2)

Сахаров (редактор) А. Н.

«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.
А. С. Пушкин

Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».

В книгу вошли произведения, посвящённые Екатерине II и истории её правления:

Н. А. Равич ДВЕ СТОЛИЦЫ

П. Г. Жданов ПОСЛЕДНИЙ ФАВОРИТ

Е. А. Сапиас СЕНАТСКИЙ СЕКРЕТАРЬ

Н. А. Равич

ДВЕ СТОЛИЦЫ

ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

Часть первая

1

«МАЛЕНЬКАЯ ФИКЕ»

Почти четверть века прошло со времени вступления на престол Екатерины Алексеевны и свыше сорока лет с тех пор, когда пятнадцатилетняя Фике – принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, переехав границу около Митавы в обывательском экипаже, пересела в императорские сани, высланные ей Елизаветой Петровной.

Новый мир открылся тогда пятнадцатилетней Фике, детство которой прошло между играми с мальчиками на крепостном дворе в Штеттине и нравоучительными разговорами с матерью – княгиней Иоганной Елизаветой, считавшей, что хорошая пощёчина иногда может помочь воспитанию дочери.

Все предки «маленькой Фике» по матери, происходившей из Голштинского дома, либо служили на чужбине и там складывали голову, либо искали и иногда добивались иноземных престолов. Родина для них была везде, где им удавалось сделать карьеру. Поэтому «маленькую Фике» рано научили искусству обольщения. Впоследствии она писала о себе: «По правде сказать, я никогда не считала себя красивой, но я нравилась, и в этом, полагаю, заключалась моя сила». И позднее, обвиняя своего мужа Петра Третьего в неверности: «Если бы великий князь пожелал быть любимым, то для меня это было бы делом не трудным: я от природы склонна и приучена выполнять свои обязанности».

Впрочем, ни Елизавета Петровна, искавшая «принцессу из малого и бедного рода, чтобы не зазнавалась», ни Фридрих Прусский, ни Лесток, ни Брюммер, ни Мардефельд, наметившие Фике в невесты наследнику престола Петру Фёдоровичу, даже и отдалённо не могли предполагать, что девица захудалого Ангальт-Цербстского дома превратится в женщину, характер которой станет предметом изучения не только современников, но и историков последующих поколений.

И когда пятнадцатилетняя принцесса, всё приданое которой заключалось в напутственном письме её отца Христиана Августа и нескольких дешёвых платьях, переехала границу, она поняла, что прошлое ушло навсегда, а будущее таинственно, как сказка.

2

ТРЕТИЙ РИМ ЦВЕТУЩИЙ

За двадцать пять лет царствования императрицы население России увеличилось с двадцати миллионов до тридцати двух за счёт присоединения Белоруссии, Курляндии, Крыма и северного берега Чёрного моря. Южнорусские степи превратились в житницу России, а из Прибалтики потекло в Европу русское сырьё. Армия выросла втрое, флот по числу боевых единиц – вчетверо, количество фабрик в четыре раза, внешняя торговля из прибалтийских портов с девяти до сорока четырёх миллионов рублей, черноморская, созданная Екатериной, с 390 тысяч рублей в 1776 году до 1 900 тысяч рублей в 1796 году. За двадцать лет серебряной монеты было выпущено в четыре с половиной раза больше, чем за шестьдесят два года, предшествовавших царствованию Екатерины.

Могущество государства и его авторитет в мире были так велики, что канцлер Безбородко любил говорить:

– Не знаю, как будет после нас, а пока ни одна пушка в Европе без нашего разрешения выпалить не смеет.

Тогдашние понятия требовали, чтобы роскошь двора соответствовала величию империи.

Английский посол лорд Букингем писал, что «императрица Екатерина стремится затмить непревзойдённый блеск „короля-солнца“ – Людовика Четырнадцатого.

3

ДЕНЬ ИМПЕРАТРИЦЫ

После вчерашнего дождя умытые деревья блестели жёлтыми лакированными листьями, озаряемые красноватым отблеском зари.

Первым проснулся сэр Томас Андерсен. Он с сожалением расстался со своими розовыми атласными подушками, обшитыми кружевами, и зевнул. Часы пробили шесть ударов. Сэр Томас Андерсен прислушался: он привык в это время завтракать и уже чувствовал голод. Поэтому он подбежал к постели императрицы и залаял. Моментально всё его семейство проснулось и подняло разноголосый крик. Маленькие чёрные левретки, впервые ввезённые в Россию из Англии доктором Димсдалем, прививавшим Екатерине Алексеевне оспу, занимали в придворном штате почётное место и были весьма требовательны.

Собачий лай привлёк первую камер-юнгфрау Марию Саввишну Перекусихину. Она была уродлива – как и все горничные и фрейлины императрицы – и очень умна. Слово, вовремя сказанное ею, или камердинером Зотовым, или «шутихой» Матрёной Даниловной императрице, расценивалось среди придворных очень высоко. Они же были «глаза и уши государевы» по части всех городских сплетен, родственных ссор и сокровенных домашних тайн лиц, допускавшихся ко двору. Вельможи могли как угодно закрывать ворота и двери своих дворцов, надевать какие угодно костюмы и маски на маскарадах – к утру всё становилось известно императрице.

Мария Саввишна шагнула в спальню и увидела Екатерину Алексеевну уже встающей с постели.

Несмотря на свои пятьдесят восемь лет, императрица обладала красотой и необыкновенной свежестью. Она была несколько полна, подбородок тяжеловат, но открытый лоб, ясные синие глаза, удивительный цвет кожи, манера держать высоко голову, быстрые движения и великолепные белые, хорошо сохранившиеся зубы заставляли забывать о её возрасте. Градетуровый капот с широкими складками и чепец из розового крепа очень её молодили.

4

ПОТЁМКИН НАХОДИТ ФИГУРУ

Григорий Александрович Потёмкин, угрюмый, небритый, в халате, открывавшем волосатую грудь, смотрел через заплаканные стёкла большого окна на умирающий сад. Седой свет луны освещал голые мокрые деревья.

В огромном конногвардейском дворце стояла тишина, как на кладбище. Всё живое попряталось и замолкло. Ещё вчера во всех комнатах сновали адъютанты, сенаторы, министры. Иностранные послы приезжали на приём или по вызову. Секретари, бледные от бессонницы, не выходили из канцелярии, разыскивая нужные бумаги или составляя справки; с заднего крыльца тайными переходами водили к князю разных подозрительных восточных людей с чёрными бегающими глазами и носами удивительной формы. Ещё вчера все знали: светлейший занимается «греческим прожектом». Сегодня только одна собака с мокрыми усами и опущенным хвостом уныло металась по аллеям парка, осыпанным перепрелыми листьями.

Утром Григорий Александрович поехал во дворец. Вернулся – бросил венецианской работы голубую вазу в голову адъютанта, разорвал на себе камзол так, что бриллиантовые пуговицы посыпались на ковёр, и запил. Никто к нему не входил. Князь сидел в тёмной комнате один.

К вечеру дворецкий решил принести настольный канделябр.

Князь поднял брови.

5

ВЕЛИКАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ

Граф Александр Андреевич Безбородко был хитёр, настойчив, умён и очень ленив. Французский посол Сегюр говорил про него: «В теле толстом он скрывает тончайший ум». Теперь Безбородко сидел против императрицы, положив своё огромное брюхо на маленький золочёный столик, и, прищурив небольшие карие глазки, следил за её движениями.

Екатерина разобрала, сложила в три аккуратные пачки бумаги, лежавшие на столе, и задумалась.

– Хотела я вам сказать, Александр Андреевич, что наступают времена затруднительные и для нас, и для Европы, и следовало бы нам начать негоциацию с дворами французским и датским о союзе.

Безбородко пожевал губами.

– Времена, государыня матушка, конечно, сумнительные. Прусский двор вперяет королю шведскому мысли, что, в случае возобновления у нас войны с турками, он легко может забрать назад то, что при Петре Великом Швеция потеряла. В сём помогает прусскому королю Англия. Французский король, имея затруднительные внутренние обстоятельства и противу себя Англию, охотно пойдёт на медиацию,

[15]

однако едва ли сие много нам даст! Следует учесть, что Англия при этом ещё более противу нас ожесточится. Посему разумным полагаю заключить скорейший союз с Австрией и Польшей противу турок и с Данией противу короля шведского, хотя сия последняя выступит с оружием лишь в крайнем случае. Дабы сей союз заключить быстро и выгодно, не показывая нашей в нём крайней нужды, приняли мы со светлейшим за надобность совершить вашему величеству путешествие по вновь присоединённым землям. Сие путешествие, в сопровождении послов иностранных, показать должно, что Россия столь великие имеет богатства и людские силы, что война с нею, окромя несчастья, ничего дать её врагам не может В сей вояж совместно с вашим величеством следует пригласить также императора австрийского и короля польского, дабы вперить в них дух бодрости и ускорить негоциацию…

Часть вторая

11

ВОЙНА

Последствия путешествия императрицы в «полуденные страны» сказались немедленно. Турки, которые считали, что с потерей Крыма двери для России в Оттоманскую империю раскрылись настежь, видели в этой поездке и в свидании Екатерины с императором австрийским и королём польским подготовку к войне.

Подозрительно зашевелилась Швеция. Король Густав Третий, получая деньги от Англии и Франции, стал спешно вооружаться. Явно враждебно стала вести себя Пруссия. Всё это предвещало войну, но Екатерина воевать не хотела, и ещё менее хотел воевать Потёмкин. Он считал, что для окончания строительства Черноморского флота, возведения крепостей и устройства и экономического укрепления вновь приобретённых областей нужно не менее двух лет.

«Весьма нужно протянуть два года, а то война прервёт построение флота», – писал он императрице.

И канцлеру Безбородко было поручено принять все меры к сохранению мира. Меры канцлер принял самые разнообразные, но было уже слишком поздно, и они не только не остановили войны, но даже ускорили её.

Русский посол в Стокгольме, граф Андрей Кириллович Разумовский, сумел в короткий срок так воздействовать на большую часть государственного совета и влиятельного купечества, что по поводу военных приготовлений короля посыпались со всех сторон запросы в стортинг.

[57]

12

ПОДВИГ САКЕНА

В землянке с колоннами, похожей на дворцовую залу, в которой потолок, стены и пол были покрыты коврами, на диване лежал Потёмкин – в халате, босой, небритый и непричёсанный, держа в руках святцы. Перед ним стоял капитан Спечинский, числившийся его адъютантом, но проживавший в Москве. Он был вызван срочной эстафетой и прискакал в ставку светлейшего бледный от бессонницы, шатаясь от усталости. Капитан, вытянувшись, молча глядел на князя, который лениво перелистывал церковную книгу. Потёмкин поднял своё помятое лицо.

– Капитан, тринадцатого генваря день какого святого?

Спечинский задохнулся от удивления, но ответил бодрым по уставу голосом.

– Святого мученика Ермила, ваша светлость.

Князь криво улыбнулся:

13

КИНБУРН

Мрачно настроенный Суворов, вернувшись от Румянцева, проехал в Херсон, оставил там вместо себя генерал-поручика Бибикова, а сам направился в Кинбурн.

Город этот, расположенный на полуострове, лишь числился крепостью. Земляной вал был невысок и ров неглубок, так как песчаная почва выделяла воду из самого верхнего слоя. Вокруг небольшой крепости с разрушенными стенами возведён тын из кольев. Весь гарнизон Кинбурна насчитывал 1700 человек.

На Кинбурнском рейде стояли один русский фрегат и двенадцатипушечный бот.

Суворов поставил значительное количество батарей, защищавших все входы в фарватеры.

Между Кинбурном и Очаковом через Лиман было всего две мили, и турки прекрасно знали, что делается в Кинбурне. В Очакове находился большой турецкий флот в составе 56 единиц, причём впереди в сторону Кинбурна полудугой стояли турецкие линейные корабли. В гавани Глубокой под Кинбурном укрывались несколько брандеров

[67]

и галера знаменитого лейтенанта Ломбарда. Лейтенант этот известен был тем, что в самые неожиданные моменты, в особенности ночью, налетал на турецкие суда и поджигал их. Налёты всегда были настолько стремительны и удачны, что даже линейные корабли обращались в бегство, завидя его. Несмотря на запрещение Суворова, очень любившего отважного лейтенанта, тот всё-таки продолжал свои вылазки.

14

В ПЕТЕРБУРГЕ

В Эрмитажном театре шёл спектакль. Играли комическую оперу «Горе-богатырь» – пародию на поход шведского короля. Стихи для оперы писал Храповицкий.

Локмета-Туранова пела, провожая горе-богатыря:

Театр был полон, императрица находилась в ложе. Граф Безбородко глядел не отрываясь из первого ряда на сцену, жмурился и вздыхал. Рядом с ним сидел Храповицкий – кроме секретарских и литературных обязанностей при императрице он ещё заведовал вместе с Саймоновым театрами.

Наконец канцлер не выдержал, зашептал:

15

КНИГА СКОРБИ И ГНЕВА

Дом на Грязной улице в Петербурге Радищев получил в наследство после смерти тестя. Двухэтажный особняк с колоннами походил на тысячи подобных домов, где жили дворяне средней руки. Но при нём был сад, редкий для того времени. Большой, запущенный, с прудом и островками, уютными беседками и мостиками, переброшенными через искусственные ручейки, он был для Радищева местом забвения от всех горестей.

Семейная жизнь его была столь удачна, что нередко казалось и ему и его жене: такое счастье не может продолжаться долго.

Аннет Рубановская была дочерью мелкого придворного чиновника, но в Смольном, где она училась, все предсказывали ей блестящую карьеру. Сама императрица любила эту стройную девочку с живыми карими глазами и нежным голосом. На балах, которые устраивались в Смольном, Аннет пользовалась особенным успехом.

Мать её, сухая, желчная чиновница, надеялась поправить дела семьи удачным замужеством Аннет. Не один сиятельный вдовец, осыпанный звёздами, покачивал головой и чесал лысину под париком, раздумывая над тем, не жениться ли ему второй раз. Но девица оказалась упрямой, и её знакомство с Радищевым закончилось браком. Она полюбила его за честную, прямую натуру, за огонь возмущения, который загорался в нём при всякой несправедливости. Они читали вместе, долгие часы проводили в саду, бродя по запущенным аллеям, или играли в четыре руки на клавесинах. С годами любовь эта крепла, несмотря на то что Аннет много внимания должна была уделять детям – их было уже трое, и все мальчики: Василий, Николай и Павел. Теперь они ждали четвёртого ребёнка, и оба мечтали о том, что это будет девочка.

Аннет сразу заметила, что Радищев вернулся из поездки в Москву в подавленном настроении, хотя и пытался это скрыть. По вечерам он запирался в своём кабинете, кроме службы, почти никуда не выезжал и ни с кем, за исключением Александра Романовича Воронцова, не хотел разговаривать.

Часть третья

24

ЗЛОВЕЩИЕ ГОДЫ

Теперь Англия и Пруссия торопили Турцию с заключением мира. Султан и сам видел, что ждать больше нечего. Он послал Репнину предложение начать переговоры. Светлейший выехал на Юг.

Россия вышла из трудного положения, но на Екатерину обрушился страшный удар. Неожиданно заболел светлейший. Он умер в степи в сорока верстах от Ясс.

Все понимали, что рухнул один из столпов екатерининского трона. Суворов, узнав о его смерти, сказал: «Великий человек и человек великий: велик умом, высок и ростом. Не походил на того высокого французского посла в Лондоне, о котором лорд Бэкон сказал, что чердак обыкновенно плохо меблируется». Потёмкин-Таврический был верным спутником императрицы с первых лет её царствования. Такая потеря была для неё незаменима. Екатерина это сознавала и долгое время не могла прийти в себя. В короткое время она лишилась ближайших сподвижников: Вяземского, Брюса, Андрея Шувалова. Ей казалось, что призрак смерти уже начал витать близко. После недавно скончавшегося императора австрийского неожиданно умер Густав Третий – его убили на маскараде. Приехал из Парижа русский посол Симолин. Екатерина долго расспрашивала его о всех подробностях французской революции и обстоятельствах ареста Людовика Шестнадцатого.

Прибывшего в Петербург брата Людовика Шестнадцатого графа д'Артуа она встретила с особым почётом. Ему предназначалась золотая шпага с всаженным в неё бриллиантовым солитёром стоимостью в десять тысяч рублей. На шпаге сделали надпись «С Богом за короля», отвезли на могилу святого Александра Невского. Митрополит отслужил торжественный молебен, окропил шпагу святой водой, и Платон Зубов отвёз её с прочими подарками графу. Молебны, однако, королевской партии помогали слабо. Теперь бежавшие придворные короля, губернаторы и чиновники, изгнанные французским народом из страны, потянулись ко двору Екатерины. Она им назначала жалованья, выдавала субсидии и брала их под своё покровительство.

Она намеревалась подготовить шестидесятитысячный корпус для интервенции во Францию и во главе его поставить Суворова.

25

КОНЕЦ «ТИПОГРАФИЧЕСКОЙ КОМПАНИИ»

Генерал-аншеф князь Александр Александрович Прозоровский, прослужив в армии двадцать лет, был назначен управляющим Курским и Орловским наместничествами и десять лет правил этими губерниями. Он был богат, родовит, имел воинские заслуги и любил похвастать этим перед тамошними дворянами.

Но когда он приехал в Москву, то оказалось, что на каждой улице живут дворяне и побогаче, и породовитее, и чинами повыше, чем он.

По обычаю, после прибытия его в Москву дворяне устроили ужин и бал новому главнокомандующему, и князь Прозоровский за столом попытался было произнести речь насчёт того, что многие дворяне в Москве «заражены разными мыслями». Не успел он её закончить, как стулья громко задвигались, и фельдмаршал князь Кирилл Разумовский на весь стол произнёс:

– Он что, от природы такой дурак или вино на него подействовало?

Остальные старики-вельможи рассмеялись скрипучим смехом, замахали руками и понемногу разошлись. Пришлось новому главнокомандующему поучать одних чиновников своей канцелярии, оставшихся за столом.

26

ИМПЕРАТРИЦА СЖИГАЕТ КНИГИ

Хотя указом Екатерины от 11 февраля 1793 года предписывалось сжечь те 18 656 экземпляров книг, которые были найдены в домах и лавках Новикова и в двух его иностранных библиотеках, Прозоровский воспользовался случаем, чтобы предать огню все без исключения издания «Типографической компании».

В ясное морозное утро к Болоту, где, как и на Красной площади, совершались публичные казни, потянулись бесконечные возы, нагруженные десятками тысяч книг. Возницы – мужики из пригородных сёл, в тулупах и шапках-ушанках, погоняя тощих лошадей, с недоумением оглядывались на солдат, шагавших рядом, и полицейских надзирателей, строго следивших за тем, чтобы пагубные книги не упали на мостовую.

Народ со всех сторон бежал к площади. Огромные мужики-палачи в длинных рубахах, уже давно скучавшие без дела, суетились, складывая штабеля дров, переложенных просмолённой паклей и соломой. Наконец гигантские костры вспыхнули – языки пламени и столбы дыма потянулись к небу. Палачи бросали книги в огонь. Народ прибывал. Множество студентов, воспитанников Заиконоспасской академии, и людей разного звания толкались вокруг возов с книгами, подходили к самым кострам, вступали в перебранку квартальными надзирателями, подшучивали над палачами. Палачи, вооружённые длинными баграми вместо привычных им топоров, кашляя и задыхаясь от дыма, сталкивали груды книг в костры. Поднялся ветер. Мокрый снег бил в лицо, дым ел глаза, концы багров загорались, палачи ругались и, отплёвываясь, тушили их в снежных сугробах.

Ветер разбрасывал горящие листы. Толпа всё нажимала. Книги, сваленные кучами в разных местах площади, как будто таяли – народ их растаскивал.

– Ишь ты, что жгут! – удивился дьячок в подбитом мехом подряснике и большой войлочной шляпе. – «Послание святого Апостола Павла к Филиписеям и Колосаям».

27

ДЕЛО ИХ БУДЕТ ЖИТЬ!

Годы брали своё. Императрица уже не могла работать без очков и, как бы оправдываясь в этом перед окружающими, говорила:

– Я своё зрение отдала на службу Европе.

Теперь, когда Храповицкий вошёл к ней в кабинет с бумагами, она сняла очки и приготовилась слушать.

– Из челобитных на имя вашего величества, – сказал толстяк, кланяясь, – только две имеются примечательные…

– Чьи же это? – спросила Екатерина и потянулась к табакерке.