Сельский музыкант Ляонас Лабжянтис, или попросту Лявукас, что жил в деревне Гарде, даже не догадывался, зачем его вызывает к себе дядя Людвикас, и поэтому по привычке прихватил с собой гармонику. С трудом волоча тяжеленный футляр по раскисшей осенней дороге, он продолжал ломать голову, по какому случаю придется играть в той деревне. Не может того быть, чтобы дядя, который совсем недавно похоронил единственную сестру и сам частенько покашливал, разрешил устроить своему батраку или работнице вечеринку. Да и какую голову надо иметь, чтобы зазывать к себе в музыканты Лявукаса, сына той самой покойной сестры…

От родной деревни до дядиной почти три мили, или, выражаясь теперешним языком, около двадцати километров. Клумпы, того и гляди, развалятся на такой раскисшей дороге. Один деревянный чебот успел уже треснуть, когда Ляонас перепрыгивал через лужу. Пришлось музыканту стучаться к незнакомым людям, клянчить кусочек проволоки, молоток и клещи, чтобы хоть как-то скрепить раззявившуюся обувку. А свои единственные сапоги жалко стало бить по такой дороге. Они да гармоника и составляли все отцовское наследство, которое тот завещал своему младшенькому. Братья решили, что Лявукас музыкой на хлеб себе заработает, а они как-нибудь перебьются на своих завещанных гектарах.

А что, если до дяди дошли слухи о Тересе? Ведь могли же она или ее мать встретить на храмовый праздник Сребалюса, старосту деревни Пашакяй, старшого местного прихода, крестного отца Лявукаса, и поплакаться ему…

Хотя опять же трудно в такое поверить. Тереса давеча сама сказала, что мать еще не прознала о ее беде. И на вид девушка, пожалуй, не переменилась. Разве что слезы могли выдать… В тот раз Таруте насквозь измочила рубашку на его груди, хотя Ляонас, как мог, утешал ее, ласкал, клятвенно обещался ни за что на свете не покинуть одну со своим лихом. Неужели ей самой непонятно, что негоже ему теперь, сразу после смерти матери, свадьбу закатывать? Да и что братья, что люди скажут? Сам настоятель во время исповеди посоветовал ему повременить полгодика, а уже тогда свой долг выполнять. Ну, а коли люди и заметят, что Тереса Буйвидайте уж «не одна», все равно потом сойдутся на том, что Ляонас не по-свински поступил. Другой бы давно левой рукой открестился от такого подарочка, – мол, по матери и дочка…

(Однажды, когда Ляонас деликатненько так подъехал к Тересе: «Таруте, а кто, интересно, твой отец?» – девушка вспыхнула, потом слезами залилась – и к дереву, обхватила его руками и плачет. Видно, вконец допек ее материнский позор, доняли людские пересуды.)