Этот рассказ я не собираюсь печатать. Ведь если его опубликуют, люди решат, что человек я, видимо, весьма и весьма неумный, или попросту идиот. А я уже немало наслушался по поводу своих рассказов, другому бы и половины хватило. Да мне и не нужно, чтобы люди читали этот рассказ.

Вечер, я сижу за столом и коротаю время, покрывая листочки каракулями. О чем этот рассказ? Может быть, о красивой девушке, с которой я познакомился несколько лет назад, и моих отношениях с ней? Нет, упаси меня бог раскрывать старые тайны. Это рассказ о будильнике – и рассказ недлинный, я уже перезабыл многое из того, что надо было бы в него включить. Но я хорошо помню, что работал в ту пору над большим произведением, ибо приключилось это в бытность мою писателем. (Теперь я это занятие, к счастью, оставил.) Я задумал тогда написать роман о человечестве, и друг мой тоже решил написать аналогичный роман. Работа у нас, однако, продвигалась медленно, так как оба мы были медлительными и к тому же любили поспать.

И вот однажды апрельским вечером я говорю себе: если ты сейчас отправишься к морю и поглядишь на закат, то тебе придет в голову какая-нибудь умная мысль насчет следующей главы. На дворе было тихо, безветренно. Горизонтальные лучи вечернего солнца светили в окна моей комнаты, мне не сиделось дома, не хотелось биться над своим романом о человечестве. Я пошел к морю. Был прилив. Бредя по берегу, я прислушивался к плеску волн и смотрел на корабли в заливе. На осклизлых камнях виднелись пряди водорослей, морские желуди и небольшие улитки, и я с интересом разглядывал их. Я отчетливо помню, что был в прекрасном расположении духа. Проходя мимо груды какого-то хлама, я вдруг услышал странный звук: тик-так! тик-так! Я в изумлении остановился, огляделся и прислушался. Сделав еще несколько шагов, я вскоре опять услышал «тик-так», но потише, чем в первый раз, и повернул обратно, чтобы обследовать груду хлама, откуда, по всей видимости, исходил звук.

Позже я не раз жалел, что повернул тогда обратно! Всему виной мое чертово любопытство. Сколько раз я влипал из-за него во всякие истории! И когда я только повзрослею!

Как вы думаете, что я увидел в куче рухляди? Будильник! Красный, изрядно обшарпанный; ему, видно, немало досталось в жизни: стекло треснуло, одна ножка отломана. Но звонок был на месте и в полном порядке. Будильник шел нормально, хотя и лежал вверх циферблатом между двух камней. «Тик-так!» – высокомерно произнес он и пошевелил обеими стрелками, словно стремясь убедить меня в том, что выполняет важную функцию.

Началась блаженные дни. Я без устали восторгался будильником, и заботы о нем отодвинули на задний план все остальное. Я неоднократно заводил его в течение дня, часто заставлял звонить несколько раз подряд и, слушая, как он заливается, просто покатывался со смеху. В звонке его что-то так уморительно трепыхалось, что я не мог сдержать хохота, а будильнику явно нравилось приводить меня в хорошее настроение. Я установил его на столе таким образом, что он опирался на несколько книжек, и оттого, что жизненные невзгоды лишили его одной из ножек, он казался мне лишь еще самостоятельнее и интереснее. Мы жили с ним душа в душу, у нас никогда не случалось размолвок, мы никогда не брюзжали и не ворчали друг на друга, и нам никогда в голову бы не пришло, что наша совместная жизнь может кончиться так, как она потом кончилась.

Шло время, прекрасное время, о котором я буду вспоминать с тоской. Однако не приходится отрицать, что мой роман о человечестве продвигался туго. Хотя я и просыпался до девяти утра от пронзительного звона будильника, я не мог заставить себя приняться за свои каракули, не мог выдавить из себя ни строчки. Я сразу же брался за будильник, стирал с него невидимую пыль, всячески обихаживал его. Когда он убедился, что будить меня по утрам нет острой необходимости, он это занятие прекратил. Я спал как сурок, нимало не заботясь о ненаписанных главах романа. У меня был будильник, на что же мне еще жаловаться?

Как-то утром мне не спалось, я встал и посмотрел на часы. Семь, будильник показывал семь. Я лег на правый, бок и снова отдался Морфею. Во второй раз я проснулся уже в двенадцатом часу. Что ж, дело привычное. Я протер глаза, потянулся, выскочил из кровати, однако голова была чугунная, затуманенная, во всем теле ощущалась тяжесть, хорошо знакомая тем, кому приходилось спать слишком долго. Я быстро оделся и завел будильник. Мне сразу же бросилось в глаза, что вид у него смущенный, словно ему отчего-то стыдно. Я, правда, не придал этому значения, ласково попрощался с ним и поспешил в центр города. По дороге я случайно взглянул на соборную башню – полвторого! Быть не может! Либо соборные часы совершенно спятили, либо мой будильничек отстал на два часа. Я забежал к ювелиру и спросил, который час – полдвенадцатого или полвторого. Ни полдвенадцатого, ни полвторого, ответил он, сейчас тридцать две минуты второго.

Сомнений не было: мой будильник отстал. В чем же причина? Ему надоело ходить? Он прихворнул? Или, чего доброго, решил подшутить надо мной?

Я не стал заходить в продуктовый магазин, а побежал домой, чтобы разобраться, в чем дело.