И снова самолет.

За пятнадцать лет ее блистательной карьеры она возненавидела самолеты. И она могла бы отказаться от всего, у нее была возможность. У нее было все, о чем она мечтала. Дом на берегу моря, положение в "высшем" обществе, общее признание, три прекрасных дочери и любящий муж. В том любила ли она его сама, она иногда задумывалась. Сказать ему просто "люблю" было для нее не сложно. Она не раз это говорила. Но каждый раз в душе у нее при этом возникало странное ощущение, которое она сама не могла объяснить.

Иногда их отношения казались ей больше партнерскими, чем супружескими. Насыщенный образ жизни не давал возможности думать об этом серьезно и размеренно, поэтому все всегда оставалось на своих местах, и карьера, и признание, и дочери, и муж.

Оставались так же и самолеты. А она любила поезда. Она любила успокаивающий стук колес. Любила не самый приятный запах перрона. Любила наблюдать за сменой пейзажей за окном. Любила простоту соседей по купе. В поезде она приехала покорять Москву, и она приняла простую провинциальную девочку и прославила на всю страну, и на весь мир. А теперь в эту самую Москву нужно было прибыть по скорее, потому что сегодня на работу. Потому что выходных было всего три дня. Три дня, чтобы побыть рядом с дочерьми дома. Она не видела их два месяца, и теперь снова от них улетает.

Иногда она презирала себя за то, что настояла на том, чтобы они жили в Ялте. Они не должны были видеть всего того, что происходит в Москве. Они должны дышать чистым воздухом, а не той серой гарью. Но каждый раз в самолете приходили эти моменты презрения, и ей очень хотелось плакать!

Платок стал совсем красным. Кровь не переставала идти. И сосед все также жалко всхлипывал.

Сейчас она могла бы просто сидеть, сложа руки, со спокойной душой. Ведь она проявила милосердие, и одолжила свой собственный носовой платок. А ведь он ей, может быть, еще будет необходим, а она вот так великодушно его отдала в самолете мужчине с соседнего кресла. Но она никогда не могла быть бесчувственным бревном, хотя иногда это и требовалось, и душа у нее не могла быть спокойной. Тем более что этот человек выглядел таким жалким.

Она немного подумала, и снова посмотрела на соседа с сочувствием. Кажется, она сейчас только резину тянет, а не помогает, соображая, что и как лучше сделать. Чего думать-то? Что в таких случаях предпринял бы ее второй муж? Он, кажется, сказал бы, что нужно действовать. Да, он всегда так говорил. Он всегда действовал быстро и соображал в сторону правильных действий тоже быстро, даже если это не требовалось. Особенно когда это не требовалось! Может быть, поэтому у них ничего не получилось?

Ну, что за мысли такие?

Она на себя разозлилась.

Ее улыбка. Такая прямая и открытая. Как чистый лист. Как утренняя роса, когда боишься вздохнуть, чтобы случайно не пошевелился листок, и она не упала и не растеклась по земле, темной, но породившей все прекрасное.

Да. Именно так он думал. Именно такую улыбку он всегда мечтал увидеть на лице своей "любимой" жены, но только сейчас понял, что она на это не способна. Она не такой человек. Он знал это также точно, как и то, что у него по пять пальцев на каждой руке и ноге. Он знал, что она никогда не стала бы помогать незнакомцу с соседнего кресла. По его мнению, она была "идеальной" эгоисткой. И самое ужасное: он думал, что действительно любит свою жену, потому что не знал, как объяснить желание быть всегда с ней рядом.

А эта женщина? Летит первым классом, судя по кольцу на безымянном пальце, замужем. Одета дорого, элегантно, но без шика. Кто она? Жена большого начальника, или сама начальница? И почему одна, без мужа? Таким прекрасным леди, как она вряд ли разрешается путешествовать в одиночестве! Или кольцо на пальце только для вида? И чтобы в самолете не приставали такие, как он, женатые, но ищущие приключения на свою больную голову? Или уже не ищущие, но все равно находящие их! Или неженатые, находящиеся в постоянном поиске.

Кажется, в последний раз она строила глазки мальчику на уроке химии в десятом классе, но то, что происходило сейчас, она бы по-другому не назвала. Было даже немного смешно. На этот раз они молчали действительно долго. Только стюардесса позади них была в движении, а они сами в вечности, где-то в нереальности, как за кадром.

За кадром?

Почему-то такая перспектива Оле не пришлась по душе. Нет, даже не так. Такой вариант полностью приводил ее в ужас. С двумя часами полета она еще могла согласиться, но вот с расставанием навсегда…

Нет, этого не будет. Уж она-то постарается, чтобы этого не произошло. Этот человек оказался ей интересен, после пресмыкающихся собачек на побегушках из ее окружения, и более того даже симпатичен. Ну, хотя бы друзьями-то они могли бы с ним стать.

— Надо заметить понятие "никогда" не совсем устойчивое! — не согласилась Оля, немного насмешливо глядя на своего собеседника, — Есть один процент из ста того, что мы встретимся хоть однажды.

— Сказки все это, а я в сказки не верю! — почти буркнул Олег.

— Даже реалист может витать в облаках, нужно только приобрести билет на самолет!

— Надо же, ты снизошел до того, чтобы приехать в аэропорт, — не дожидаясь приветствия, произнесла Ольга, удивленная поведением мужа, — с чего бы это? Даже до нашей свадьбы, будучи безумно влюбленным, ты никогда меня не встречал! Может что-то случилось?

— Нет, я просто соскучился, — не ожидавший такого нападения, ответил муж и, размахивая букетом теперь уже как веником, последовал за Олей, направившейся к выходу.

— Неужели?

— Но я ведь твой муж! — как оправдание, произнес Александр.

— Именно поэтому в это плохо верится! — насмешливо произнесла Ольга.

Она была его мечтой. Не в том смысле, чтобы обладать ею. Нет. Этой шальной мысли в его голове даже не мелькало. Никакой пошлости в его обожании не было. Она была ему интересна.

Он видел ее разной, и всегда она казалась одинаково честной с окружающими в своем новом облике. Ее игра была до того изящной и естественной, что не возникало и тени сомнения в ее искренности и неподдельности.

Олег даже сразу не поверил, что именно его пригласили для беседы с ней. Что именно он должен написать ее биографию для журнала. Обычно со звездами такой величины работал их зам главного редактора, а тут вдруг рядовой сотрудник, которого к тому же начальство не особо жаловало за правдивые статьи, но, тем не менее, печатало, потому что его читали.

Она сидела в кресле перед окном во всю стену, вероятно, любовалась пламенем заката, который рисовал Олегу силуэт идеально уложенных волос и оголенных плеч с тонкой шеей.

— Простите, — извинился Олег, войдя в комнату, но не перед ней, а скорее перед собой, за вторжение в эту идеальную картину, — Я не опоздал?

— Ты хочешь, чтобы я с этого начал? — уточнил Олег, все же переключаясь в работоспособное состояние.

Ее плечи дрогнули, она усмехнулась.

— Начинай с чего хочешь, — равнодушно ответила Ольга, — Пиши то, что считаешь нужным.

— Благодарю за доверие, — Олег достал ноутбук и приготовился писать, — Этот момент мог бы стать бомбой. Но нужна ли она тебе?

— Олежка, честно, мне все равно.

— Как ты попала на сцену, я уже понял, — начал Олег, — Но ты не расскажешь о своем детстве? Кто были твои родители?

— У меня была только мама, — Ольга вздохнула, — Она работала в школе учителем химии и биологии. Подрабатывала в больнице, чтобы как-то лучше жить. Я старалась ее не подводить, училась хорошо. По словам мамы, мой отец был преподавателем, в университете, где она училась, но он погиб. Я очень часто слышала, как за нашей спиной говорили, что она меня нагуляла.

После ее смерти, я нашла его письма, но на конверте, в котором они лежали, имя отправителя было срезано. Они лет двадцать переписывались, а я об этом ничего не знала. Когда я семь лет назад, пришла по адресу, указанному на конверте, там уже никакого Ивана — преподавателя не было.

Окончив школу, я собиралась поступить в медицинский. В Москву я приехала с двумя подругами, одна из них Полина грезила театром и всю дорогу и дни до сдачи сценического мастерства учила то басни, то песни, то стихи. Я с Алиской откровенно ее передразнивала.

Когда сдавали документы, оказалось, что везде экзамены нужно сдавать в разные дни, и от нечего делать, мы все стали сдавать экзамены в три разных учебных заведения: в медицинский, филологический и театральный. В театральном я читала сразу после Алиски и Полины. Естественно от моей Вороны и лисицы приемная комиссия покатывалась со смеху, я же ее перекривляла с Полины. Но мое кривляние закончилось, когда я поняла, что не помню, как стих начинается. Первое, что пришло в голову, это 'Онегин' — письмо Татьяны. Его-то я прочла так, как сама чувствовала. Каково было наше удивление, кода мы все поменялись местами.

— Почему вы развелись? — тихо спросил Олег.

— Я не любила его. Он меня любил, а я… даже из жалости не могла сказать ему 'люблю'. Я помнила и любила Виктора, — она встала из-за стола и прошлась по комнате, — Собственно мне нужен был развод, чтобы только женой ему не быть, отцом моим детям он остается и сейчас. Даже после того, что я перевезла их к морю, он поехал вслед за ними. Я ему за это благодарна.

Олег пересел в кресло, и Ольга вызвала официантов, которые унесли все, кроме вина и десерта.

— А твой нынешний муж, его ты любишь? — спросил Олег, подав Оле бокал с вином.

— Александра? — она задумалась, но сделав глоток, продолжила рассказ, — Я снималась в его фильме. Когда он увидел меня на съемках, совсем голову потерял. Готов был убить моего партнера за постельную сцену, долго ругался с режиссером, чтобы ее вырезали. А потом утащил в свою берлогу, стал на колени и сделал предложение. Я согласилась, с условием, что рожать больше не буду.

Она была так близко. Она по-прежнему держала его за руку и нежно поглаживала большим пальцем запястье. Ее аромат обволакивал его всего. И эти оголенные плечи. И открытый, немного наивный взгляд. Должно быть, он сошел с ума, но сейчас его обожание окончательно переросло в желание обладать ею.

Олег склонился к ее губам, и даже помедлил немного, давая ей возможность уклониться. Но она сама потянулась к нему. И поцелуй был страстным, неистовым, горячим. И руки его были горячими и обжигали ее плечи и спину. Он крепко обнял ее и, перетащив через себя, положил на постель.

— Прошу тебя, скажи, нет! — гулко шептал он сквозь поцелуи, понимая, что сейчас могут натворить глупостей.

— Даже если это будет первый и последний раз в твоей жизни? — удивленно проговорила Оля, — Не пожалеешь?

Он внимательно посмотрел ей в глаза, и не смог понять, что в них было. А она просто любовалась им, и его необыкновенно голубые глаза сводили ее с ума. А потом, пользуясь, тем, что он приподнялся, стала расстёгивать пуговицы на его рубашке. Освободив его торс, толкнула, чтобы он лег, и села сверху.