Меня пригласили в писательский городок Переделкино. За мной заехали ровно в полдень на черном «Мерседесе». До полудня я успел поспать три часа, затем кое-куда позвонить и отменить две деловые встречи, назначенные на следующую неделю, уложить в сумку бритвенный прибор и нижнее белье, а главное – собрать, склеить развалившееся по частям мое нутро, употребив на то всю свою изобретательность. Пришлось пустить в ход всяческие приспособления и ухищрения – от булавок до жвачки и цементирующей душу смеси коньяка с кофе. В результате появилась надежда, что теперь-то я хоть внешне похож на человека. Подготовившись таким образом, я поставил сумку у порога и, едва раздался звонок, открыл дверь и шагнул навстречу Владу Орлову – помощнику одного состоятельного человека, занимавшего видное место в масонской иерархии и пригласившего меня к себе в переделкинскую резиденцию. Имя его мне ничего не говорило: Гаральд Яковлевич Люстерник

[3]

, уже много позже я многое узнал о его контактах, связях с Булгаковым. Причем речь шла о взаимодействии Люстерника с Мастером не только в области литературы, но и причастности последнего к Ордену Тамплиеров.

Я захлопнул за собой дверь и зашагал с моим напарником вниз по лестнице, стараясь дознаться до неминуемого вопроса: для чего меня пригласили на аудиенцию, что стоит за таинственным рандеву?

Но мне так и не удалось узнать цели визита. За все время пути по, казалось бы, нескончаемому центру Москвы – самому беспокойному, но импозантному на свете району, с неизменными рекламами обувных магазинов и аптек по всей трассе, где один квартал не походил на другой, – Влад лишь полюбопытствовал, что я, кажется, немного не в духе, и поинтересовался, хорошо ли я спал этой ночью. Я отмалчивался.

Влад Орлов без умолку говорил об архитектуре, вспоминая «дачу Сталина» и похожие на нее «дачи Берии» и других кремлевских руководителей того времени.

Из обрывков беседы я понял одно: моею персоной, кажется, заинтересовались всерьез, и ставки (другой стороной) сделаны немалые. Поездка, которой я ожидал и боялся, похоже, оборачивалась удачей и обещала принести мне неожиданные перспективы в моем проекте «Булгаков». Временами я испытывал искреннюю благодарность по отношению к Владу.

Биография М. А. Булгакова

(П. С. Попов

[4]

)

Михаил Афанасьевич Булгаков, сын профессора-историка, родился в Киеве 15 мая 1891 г. Ему было около шестнадцати лет, когда умер его отец, Афанасий Иванович. В большой семье Булгаковых значительную роль для внутренней биографии сына сыграла мать писателя, Варвара Михайловна, рожд. Покровская, – человек выдающийся и незаурядный. Михаил Афанасьевич с младенческих лет отдавался чтению и писательству. Первый рассказ «Похождения Светлана» был им написан, когда автору исполнилось всего семь лет. Девяти лет Булгаков зачитывается Гоголем – писателем, которого он неизменно ставил себе за образец и наряду с Салтыковым-Щедриным любил наибольше из всех классиков русской литературы. Мальчиком Михаил Афанасьевич особенно увлекался «Мертвыми душами»; эту поэму он впоследствии инсценировал для Художественного театра. Гимназистом Михаил Афанасьевич читал самых разнообразных авторов: интерес к Салтыкову-Щедрину сочетался с увлечением Купером. «Мертвые души» расценивались им как авантюрный роман. Сочинения в гимназии писал хорошо, но впоследствии говорил, что «с общечеловеческой точки зрения это было дурное, фальшивое писание – на казенные темы». Учителем словесности был человек весьма незначительный. Впрочем, от гимназии у Михаила Афанасьевича остались очень богатые впечатления, от университета – гораздо более скудные.

По окончании гимназии в 1909 году Михаил Афанасьевич, после известного колебания, избирает медицинский факультет; его интересовали также юридические науки. Он предпочел карьеру врача. Работа медика ему казалась блестящей и привлекательной.

Павел Сергеевич Попов:

к воспоминаниям о детстве Булгакова

(реконструкция записей философа и литературоведа):

– Как рассказывал мне Михаил Афанасьевич, жизнь в Киеве Булгаковы вели патриархальную. Удобная квартира, добротная мебель, свет желтых абажуров; русская кухня. Каждое лето Булгаковы на лето уезжали в свое поместье – в «Бучу». Мать Варвара Михайловна обладала педагогическим даром – налаживать жизнь в любых предлагаемых обстоятельствах. Когда муж умер, оставив ее одну с семерыми детьми, Варвара Михайловна стала главой дома. Все дети боготворили мать и немного побаивались. Когда надо было сделать замечание, мать вызывала виновного в отцовский кабинет и строгим голосом делала выговор. Среди детей этот вызов звался на «цугундер». Первая жена Булгакова Татьяна Лаппа-Кисельгоф рассказывала: «Булгаковы жили дружно… Соберутся, устроят оркестр или разыграют что-нибудь… Где был Миша, там неизменно царили шутки, смех, веселье. Игра в «шарады» превращалась в маленькие театральные представления. Кроме того, он экспромтом писал небольшие рассказы, которые вызывали безудержное веселье и смех.

Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжелую пистолетную рану (имеется в виду Александр Пушкин, состоявший в масонской ложе. – Г.С.). Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в далекий путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине. Меняется оружие.

М. А. Булгаков в письме к П. С. Попову

Люблю Москву. До детского восторга, до страстной влюбленности юноши, идущего на свое первое свидание. Москва, Первопрестольная…Это насквозь русский город, как бы его не старались переделать революционеры-большевики семнадцатого года или толстосумы эпохи 90-х. Российская столица всегда возрождалась из пепла социальных перестроек, поблескивая гранями русскости, как загадочный град Китеж.

Сказать, что я не придаю божественный смысл некоторым случайным, но знаковым встречам, – значит ничего не сказать. В истории расследования жизни и судьбы великого писателя М. А. Булгакова подобных неожиданных рандеву было два.

Москва, 27 мая 1967 года

Д-р Н. А.Захаров

[7]

Приступая к дневниковым записям, я решил, что буду говорить о том, что знаю, не вдаваясь в расшифровку непонятных событий, сцен и всего того, что так или иначе было связано с Булгаковым. Причина более чем понятна. Честно скажу, что я человек самый заурядный, умеренных способностей, а по мнению окружающих, несколько старомодных взглядов на жизнь. Мои прожитые годы говорят сами за себя. Я уважаю закон и порядок и считаю, что меня можно отнести к людям с уравновешенным характером и устойчивыми нравственными принципами. Всегда старался быть хорошим мужем для своей жены – чудесной женщины редкой доброты и благородного происхождения. Тешу себя надеждой, что соответствовал званию врача и внес достойный вклад в медицину. И мне вовсе не хотелось бы, чтобы размеренный ход моей жизни, которого я неукоснительно придерживался, мог быть нарушен некой иррациональной силой. Той силой, природа которой нам не вполне ясна.

Кстати, после кончины Мастера и немедленной кремации его тела после вскрытия я засомневался в реальности поставленного диагноза Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Получался парадокс, выводивший из себя тем, что мы, аллопаты, были не в состоянии вылечить своего пациента. Принимая во внимание страдания, которые Булгаков испытывал в последние месяцы жизни, и несомненное помрачение рассудка – то есть симптоматику, которую Вы так подробно изложили в своем недавнем письме ко мне, неудивительно, что Мак (я привык называть Булгакова этим домашним именем) столь желчно отзывался о тамошних врачах и выбранном курсе лечения. Быть может, Вам послужит утешением то, что Мак ненавидел врачей вообще (за их неспособность исцелять), за исключением моей персоны. Вероятно, я оставался другом Булгакова только потому, что мне никогда не доводилось лечить его. Честно говоря, я только присутствовал для некоего медицинского консилиума, а пользовали его другие эскулапы и посланцы от медицинской науки.

Вы (мой будущий читатель) попросите поделиться с Вами сведениями о неизвестных периодах жизни моего друга, а также сообщите о необычных явлениях, связанных с невольным

Открытка, присланная полковником МВД Эдуардом Хлысталовым, показалась мне тяжелее куска свинца. Как раз тогда, когда мысли мои стали оформляться и забрезжила надежда, что мне удастся-таки разобраться со всей этой Булгаковской галактикой, как раз тогда, когда из хаоса начала вырисовываться более или менее ясная и стройная картина, я почувствовал, что почва стала предательски уходить из-под ног, что вязкая, липкая трясина неопределенности снова засасывает меня в свои глубины…

Уже несколько недель было потрачено на расследование жизни и смерти Булгакова, и я явственно ощущал, как с каждым днем угасал мой интерес к жизни. Меня волновало лишь то, что было связано с Мастером – и ничего более иного! Снова и снова в моей голове прокручивалась беседа с Эдуардом Хлысталовым. На кой черт он всучил мне эти папки с документами?..

Итак, Эдуард Хлысталов сообщал:

«У меня была запланированная встреча в ресторане, где посетителей обслуживают слепые кельнеры… И эти двое мужчин в черном… Они явно преследовали меня… Дорогой друг, будьте осторожны, берегите себя. Нам с Вами важно сохранить те крохи наследия М. А. Булгакова, которые сосредоточены в Ваших руках. С уважением, Ваш Э. А. Хлысталов».

Действительно, все это походило на какой-то дурацкий розыгрыш… Кому понадобилось гоняться за рукописью и документами, неким образом связанными с великим писателем, давно умершим? Я часто задавался этим вопросом, остроту которого притуплял стакан столичной водки. Но вопросы оставались, а ответов так и не было.

В тот вечер, когда я вернулся домой из Ленинки, мои мысли были заняты рукописью, обнаруженной под обложкой книги «Мастер и Маргарита». Я забрался на диван и обложился фотокопиями кое-каких материалов, сделанными днем раньше. Эти материалы я еще не успел просмотреть. Принялся за чтение. Большинство их не представляло интереса. Так, образчики антикоммунистической и антисионистской пропаганды. Затем я обратился к ксерокопиям, сделанным в библиотеке музея.

Открыл папку с пометкой «Конспирология», вынул из нее несколько листов и начал читать:

«Под определение «иллюминаты» попали носители света. Свет, о котором идет речь, не является божественным. Скорее это слепящий свет Люцифера. В 1775 году группа международных финансистов поручила Адаму Вейсхаупту создать на базе канонов Люцифера план преобразования мира («Новый мировой порядок»). Этот план был мастерски разработан специальной группой под руководством некоего Адама Вейсхаупта – в строгой тайне и в короткий срок. Предполагалось осуществление длительной программы: разрушение основ религии, государства как института, дискредитация общепринятой философии и раскол человечества на два непримиримых, враждебных лагеря, причем каждый – со своей идеологией. Разделенный при помощи методов экономического воздействия мир должен быть низвергнут в пучину беспрестанных войн и революций, в результате чего человеческая жизнь утратила бы смысл, а личность – свою уникальность и самоценность. Человечество скатилось бы в эпоху катаклизмов, существующий социальный порядок был бы уничтожен. На руинах воцарился бы новый тоталитарный режим. Избраннику не составило бы труда управлять новым миром».

Затем мне попалась на глаза ксерокопия документа американского генерала Альберта Пайка. Это имя вошло в учебники истории Североамериканских Соединенных Штатов. Альберт Пайк (29 декабря 1809 – 2 апреля 1891) – адвокат, военный, писатель, видный масон, реформатор Древнего и принятого шотландского устава. За его заслуги, как офицера Армии Конфедеративных Штатов Америки, ему был установлен памятник в Вашингтоне (округ Колумбия). Это была неординарная личность, каких только он не носил званий: «Черный Папа мирового масонства», «Верховный Понтифик вселенского масонства», «основатель черного люциферианского масонства», «учредитель и идеолог Ку-Клукс-Клана», «глава сатанинского Ордена Бафомета»… И все это один и тот же человек. «Некий Альберт Пайк», как было указано в «Мемуарах одной палладистки», вышедших в Париже в 1896 г. под «редакцией» известного разоблачителя и срывателя масок Лео Таксиля. Мне показался любопытным один документ, адресованный «Великим Магистрам Совета Безопасности» и датированный 15 августа 1871 года. Итак, текст:

В контексте утверждения новой коммунистической идеологии в 20-х и 30-х годах занесенное тамплиерство из Франции в Россию великим командором А. А. Карелиным оказалось таким же порождением русского духа, как и его анархическая стихия. В отличие от своих исторических предшественников, русские тамплиеры не создали, да, видимо, и не стремились создать организацию, которую тщетно старались найти следователи ОГПУ. За исключением молодежных студенческих кружков, «рыцари» стояли вне политики, не примыкали ни к каким партиям, занимаясь делом воспитания и совершенствования духовной и моральной структуры человека, его самосознания как основы для формирования нового человеческого общества и нового взгляда на окружающий мир, на человека и вселенную. Они были мистиками, а не материалистами, верили больше разуму, чем телу, и потому обращали свое внимание не на меняющиеся формы власти, а на те идеи, которые эти формы порождали. Они знали, что лечить следует не результаты, а причины заболевания общественного организма, и как истинные рыцари посвящали себя служению будущей России, которую провидели и в которую верили.

Совсем иной характер следствия открывается в архивно-следственных делах 1935-40 гг. На протяжении всего этого периода видны действия четко отработанной репрессивной машины, задачей которой было возможно быстрое принуждение к самооговору, влекущему за собой ВМН – высшую меру наказания, т. е. расстрел. Все, кого не удавалось подвести под ВМН, отправлялись в концлагеря: ссылка в этот период предназначалась только для совершенно непричастных к делу членов семьи, которым нельзя было ничего инкриминировать.

Архивно-следственные дела этого периода значительно объемнее предшествующих, однако увеличение объема происходило не за счет расширения документации и широты показаний, а за счет «прокрутки» подследственного – все на тот же предмет самооговора с привлечением возможно большего числа людей, которых затягивал следственный конвейер. О самих людях, их образе жизни, вообще об их прежней жизни в этот период можно узнать немного: биографические данные в протоколах резко сокращаются, отсекаются все сведения о родственниках, даже о родителях, и человек предстает как бы «голым на голой земле», в которую его и пытались как можно скорее уложить. Никого не интересовала его духовная жизнь и его убеждения, если только они не несли политической окраски. В последнем случае ему дается возможность снова и снова отвечать на одни и те же вопросы допрашивающих, описывая свою работу, взаимоотношения с начальством и подчиненными, особенно если за этим открывается возможность создания группового дела, «троцкистской» или «правооппозиционной» организации. Люди, зачисленные в такую «организацию», начинающую циркулировать в следственных делах на протяжении одного года или более (первые признавшиеся уже расстреляны, последние, ничего не подозревая, еще ходят на свободе, тогда как «среднее звено» дает показания), как правило, были обречены.

По счастью, большинство мистиков избежало этой смертной карусели, поскольку по своим специальностям они значились актерами, музыкантами, художниками, литераторами, преподавателями, музейными работниками или научными сотрудниками и находились вдалеке от борьбы за власть, от начальственных интриг и ведомственных склок, порождавших доносы, которые бежали, словно огонь по ниточке бикфордова шнура, к трагическому взрыву, после которого начиналась уже цепная реакция, как и в предшествующее время, основанная на перечнях имен в записных книжках арестованных.

Протоколы этого времени были сухи, примитивны и состояли из вопросов и ответов, записанных казенным, порою малограмотным языком самих следователей, и сводились, как правило, к тому, чтобы вынудить у подследственных признание в несодеянном. В делах этого периода напрасно искать изъятые при обыске бумаги и документы, поскольку они обычно уничтожались, здесь нет фотографий арестованных, а если подследственный чудом избегал фатальной аббревиатуры ВМН в результате собственной позиции и согласно показаниям подельников: дескать, тот к ним никакого отношения не имел.

Золотая лестница космосов

Итак, в стране Кеми – Древнем Египте – существовало две касты жрецов и три отличавшихся друг от друга учения. Одно из них было внешним, предназначенным для народа, и гласило, что после смерти человека его душа переселяется в другое тело в зависимости от того, какую жизнь вел этот человек. Если он вел себя благородно, то в своей последующей жизни он мог подняться на более высокую общественную ступень, воплотиться в жреца и даже фараона; если же он вел себя недостойно, нарушал законы, то его душа должна была возродиться в теле слуги, раба, животного или растения.

Однако сами жрецы в это не верили. Они полагали, что переселение душ совершается не на нашей земле, а на других небесных телах, куда те переносятся в зависимости от поступков предыдущей жизни.

Но среди верховных жрецов была группа посвященных, которые знали, что наш мир – мир желтых солнц – всего только песчинка в мироздании; что существуют иные вселенные, иные космосы. Их количество бесконечно, их разнообразие безгранично, как безграничны космические пространства, их разделяющие. И все эти миры – только светильники у подножия Бога Элоима, расположенные по «Золотой лестнице», идущей к престолу Бога Великого и Неизреченного…

Примером космосов меньшего количества измерений, чем мир людей, могут служить космосы звуков, теней, зеркальных отражений, меняющихся образов и так далее. В этих космосах нет ничего постоянного, там происходят непрестанные изменения: цветок через мгновение может стать книгой, червяком, бабочкой, деревом… И все эти космосы не изолированы, а проникают друг друга.

Известно, что с 1928 года Булгаков начал работать над первыми редакциями романа «Мастер и Маргарита». В течение 10 лет Михаил Афанасьевич часто брался за перо и бумагу: и в 1934, и в 1937 годах; а в 1938 году писатель продолжил работу над романом и принялся за чтение глав «Мастера и Маргариты» друзьям и знакомым – это же он продолжил в апреле-мае 1939 года; а с 4 октября 1939 года начались регулярные правки романа – вплоть до 13 февраля 1940 года, когда он внес последние исправления в рукопись. Это был своеобразный булгаковский Реквием.

Но не все с романом было так гладко. 2 августа 1933 года в письме Викентию Вересаеву он пишет: «В меня… вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново – тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю. Я тешу себя сам! Пусть упадет в Лету. Впрочем, я, наверное, брошу это». Но работа над рукописью продолжилась. Миссию надо было выполнять. Уничтоженная первая редакция романа будет переделываться еще не раз. И, в свою очередь, это восстановление стало частью сюжета, смысл которого современный исследователь передал так: «Сожженный роман Мастера возрождает из небытия Воланд, чтобы восстановить подлинную историю Иисуса Христа».

Татьяна Николаевна Лаппа, его первая жена, вспоминала, что в середине 20-х годов Булгаков часто изображал на листках бумаги Мефистофеля и раскрашивал цветными карандашами. Такой портрет, заменив собой икону, всегда висел над рабочим столом писателя…

И здесь в романе «Мастер и Маргарита» на сцену московской жизни Булгаков вывел некоего респектабельного господина. У писателя Воланд (тот же Мефистофель) хорошо пропиарен. В сером дорогом костюме, с тростью. Он уже немолод, но по-своему обаятелен. Взгляд темных глаз пронзителен. Воланд – лощеный иностранец. Маэстро! Может быть, он композитор? Шахматный гроссмейстер? Мессир – одно из имен самого диавола. Ироничный, не очень даже страшный, умный и готовый понять талантливого человека! А главное, он ведь – со всем уважением к Богу. Даже заодно с Ним! Тот выполняет за Него грязную работу… Воланд, этот печальный остроумец, похож на гетевского Мефистофеля. Естественно, переоделся по моде.

Слова Воланда «Вот и я!» точно совпали с текстом выхода Мефистофеля в опере Гуно «Фауст». Кстати, это восклицание «Вот и я!» было одной из ранних версий названия романа. В свите Воланда – подчиненный демон Азазелло-Зазель.

Правильно высказался один из героев А. Чехова: «Ржа ест железо, а лжа – душу». Поэтому ложь опасна и вредна. Несмотря на это, мы истребляем правду и создаем виртуальное подобное ей, все это не бросает вызова идолам и ни у кого не вызывает страха. Так было сделано и с образом Булгакова. С 1921 года он вел несколько лет дневник, который был конфискован НКВД, и далее Михаил Афанасьевич даже не пытался возобновить начатое, даже тогда, когда ему вернули дневник, а он его попросту сжег (хорошо еще, в НКВД сохранилась копия дневника). Далее мне пришлось обращаться к записям и дневникам жен писателя, которым порой не хотелось бы верить так безоговорочно, как это было сделано с эпистолярным жанром Елены Сергеевны, третьей и последней жены Булгакова. Что же касалось близких людей, как вторая супруга Любовь Евгеньевна Белозерская, то они, без сомнения, унесли тайны Булгакова с собой в могилы.

Как следовало поступить мне?

У меня, конечно же, была фора: в мои руки попали рукописные документы, дневниковые заметки, вырезки из советских газет, статей и даже некоторые артефакты. Благодаря неутомимому сыскарю из Петровки, 38 —Эдуарду Хлысталову. В особенности меня заинтриговала доставленная им на автомобиле пачка из семи «амбарных книг» с пожелтевшими от времени обложками, но с хорошо сохранившимися чернильными записями-хрониками домашнего врача, знаменитого писателя Н. А. Захарова, которые он вел с сентября 1939 года по март 1940 года. К этим бесценным дарам полковника МВД я обратился в самую последнюю очередь…

По натуре своей и специализации я – «следак», профессиональный дознаватель правды и, кроме того, давал клятву хранить государственные тайны. Мне, как говорится, и карты в руки…

Москва, июнь 1971 года

Д-р Николай Захаров

Мне посчастливилось познакомиться с Маргаритой Смирновой, которую я повстречал в Государственном театральном музее имени Бахрушина. Здесь 4 июня 1971 года состоялся вечер в честь 80-летия М. А. Булгакова. Здесь же выступили литераторы, критики, артисты. Тут и произошло наше рандеву с Маргаритой Смирновой, которая в дальнейшем доверила мне свои по-женски откровенные письма к Марии Степановне Заболоцкой, жене поэта М. Волошина. Я взял с нее слово, что смогу опубликовать их после ее смерти. Прошло много лет, Маргариты уже нет на нашей грешной земле. А ее письма я передал в надежные руки одного упертого сыскаря с Петровки, 38.

Коктебель, М. С. Заболоцкой

Тайные обстоятельства смерти великого писателя и драматурга Михаила Афанасьевича Булгакова и сегодня, по прошествии семидесяти с лишним лет, побуждают исследователей возвращаться к документам, фактам и преданиям тех стародавних лет в надежде, хотя и призрачной, докопаться до истины.

Вернеся к разговору с академиком А. М. Портновым о причинах, побудивших «коллективного Сальери» к устранению Булгакова таким нетривиальным способом:

– ….Попробуйте заглянуть в длинный список жертв репрессий, вы обнаружите почти всех гонителей Булгакова, – продолжал академик Портнов, – от Л. Каменева до Л. Авербаха; был расстрелян Генрих Ягода, родственник Л. Авербаха и покровитель В. Киршона. А до беглого Ф. Раскольникова, чью графоманскую пьесу о французской революции высмеял публично Булгаков в присутствии автора, дотянулась в Париже бестрепетная «рука Москвы». Уцелели, предав всех прежних «друзей» и дорого заплатив за свою жизнь, лишь О. Литовский, Я. Эльсберг и Вс. Вишневский, как и Билль-Белоцерковский с его доносительным письмом Сталину и устным призывом уничтожить Булгакова. Так что «коллективный Сальери» был и здравствовал.

Далее. Нашлось достаточное число высокопоставленных лиц, разглядевших в «Мастере и Маргарите» контрреволюционное, безусловно, опасное выступление. Если уже мнение друзей создавало у них впечатление чего-то истинно неповторимого и единственного в своем роде (а Булгаков был убежден в этом), то можно себе представить мнение иерархов Кремля и мощного аппарата дозора (ОГПУ-НКВД). Кстати, когда говорят о безграничной власти Сталина, то проявляют полное непонимание природы власти как таковой в данной исторической ситуации. О подобном парадоксе власти прекрасно сказал долго живший в России дипломат и философ Жозеф де Местр: «Ничем нельзя исправить странную привычку большинства обыкновенных людей судить о могуществе государей по тому, что они могут делать, тогда как его нужно оценивать по тому, что они не могут делать». Мысль об исторической слепоте и ограниченности любой власти развита в «Мастере и Маргарите».

Действительно, всесильный прокуратор Понтий Пилат не мог спасти даже безвестного бродягу, ибо тогда рухнула бы вся пирамида безнравственной власти, не верящей в добрых людей… Это подтверждали многочисленные свидетельства!

В свидетельстве о смерти М. А. Булгакова, как уже говорилось, в качестве причины смерти указывалось: нефросклероз, уремия. При этом достоверных сведений о том, проводилось ли патологоанатомическое вскрытие писателя, нет.

Доктор медицины Л. И. Дворецкий опубликовал сенсационную статью о смертельной болезни М. А. Булгакова в журнале «Нефрология» (№ 4, октябрь 2010 года). У меня была масса вопросов к профессору. Наше рандеву он решил провести в своем кабинете медицинского университета.

Леонид Иванович встретил меня, как будто мы были знакомы друг с другом много лет.

– Я знаю все, – лаконично предупредил он.

И мы сразу перешли к делу. Он показал мне массу документов, выписок из дневника Е. С. Булгаковой, впрямую связанных со смертельной болезнью писателя в его последние шесть месяцев жизни.

10 марта 1940 года, Москва, дом № 3 Нащокинский переулок (несуществующая улица Фурманова) …

4.39 пополудни…

В тот момент, когда солнце опустилось за крыши домов Первопрестольной, великий писатель Михаил Афанасьевич Булгаков вернул Богу свою могучую русскую душу. Весть эта мгновенно облетела Москву.

«На следующее утро, а может быть, в тот же день, – вспоминал друг Михаила Афанасьевича режиссер Ермолинский, – у Булгаковых зазвонил телефон. Подошел я. Говорили из секретариата Сталина. Голос спросил:

– Правда ли, что умер товарищ Булгаков?