До осенних охот на разливах Кирилл Валерьянович перепробовал всякого — зайцев по чернотропу гонял, бил кабанов по лицензиям, просто по лесу наудачу слонялся, а вот ничто так не снимало стрессы, наслоившиеся за год, как скольжение воды за бортом лодки, как неумолчный шорох и звон камышей и мелкие, почти бескровные птичьи смерти в награду за точный прицел. Свой азарт положен всякому виду охоты. Кому-то может нравиться гонять косых, кому-то кровь горячит почти беспроигрышный поединок с медведем, но только лишь одна охота на водоплавающих возвышает человека в вершителя судеб, восседающего в лодке наподобие Юпитера в облаке, — нажал на спуск да и прервал летящую куда-то по делам судьбу. Или промазал, что с громовержцами тоже случается.

Там, где от шоссе к разливам отходил проселок, Кирилл Валерьянович остановил машину и вышел размять поясницу — все-таки без отдыха отмахал две сотни километров, в сорок два это уже ощущаешь. Прогибаясь на каждом шагу и до хруста забрасывая за голову руки, он прошелся вокруг машины, заодно оглядел колеса. Давление как будто в норме. Сквозь стекло, испятнанное кляксами от размозженных бабочек, следили за ним голубые глаза. Ничего глаза, только тушь щедра провинциально. Молчишь, попутчица, а это значит — сохраняешь надежду. Убеждаешь себя, что остановился он так, ваньку повалять для повышения цены своему благородству, но вот сейчас сядет снова за руль и скажет — где наша не пропадала, подвезу до райцентра. Чайком хоть напоите, надеюсь? Дудки, попутчица, этого ты не дождешься, потому что не ради твоего чайку он притормаживал у автобусной остановки, где ты в одиночестве дремала на чемодане. Просто в дальнюю дорогу до разливов он всегда кого-нибудь подсаживал, не имея в машине приемника.