Что за весна нынче! Таких весен Семен Чиркун и не видел за тридцать лет жизни. Сразу после Пасхи зацвели сады, загорелись светлой зеленью березовые рощицы. Гонялись за ярким солнцем легкие курчавые облака, но их насквозь простреливали золотистые лучи.

Весело подпрыгивала на булыжном шляху телега, бодро и ритмично, в такт легкой иноходи, помахивал хвостом дымчато-голубой рысак. В придорожном кустарнике влюбленно тренькали пичужки.

Семен впервые за три года может свободно дышать весной, потому что не примешивается в ее аромат тошнотворный, сладковатый запах порохового дыма. И еще. Валяясь всю зиму в госпитале, он страстно ждал прихода весны. Осенью 1916 года, когда взрывом от немецкого снаряда вырвало кусок мяса на его правой ноге и повредило кость, наметил он себе, что выздоровеет до весны.

Так оно и случилось. Правда, не вылечился до конца — не гнулась в колене нога из-за порванных сухожилий. Но это не огорчило Чиркуна. Нет худа без добра — зато не надо ему возвращаться в окопы, ходить в атаки и отбиваться от них, вшиветь и мокнуть под дождями неизвестно какого черта ради. Прежде за царя-батюшку под пули лоб подставлял, а нынче за кого? За Расею-матушку? А нужна ли ей смерть таких, как он? Что ей от этого — слава или честь? Была Россия с царем и без царя Россией осталась. И без войны Россией будет. Не побить ей германцев, и Германии с нею не справиться. Зачем три года друг друга убивали? Народа лишнего развелось? Но ведь вон она какая большая, Россия-то! Всем места хватит.

Без грусти думал об этом Чиркун, потому что весна нынче просто чудо, потому что скоро будет в родных Петрунях как раз к севу поспеет. Что ждет его в деревне? Обнищали, видать, петрунинцы — они и раньше небогато жили. Война по всей России где огнем, где голодом прошлась. От самой Орши добирается Семён на перекладных со своими спутниками — и на всем пути: разор и нищета. Но ничего: руки целы, ноги кое-как ходят — прокормит самого себя. А и женится — с голоду не умрет семья. Чиркуны никогда лайдаками не были.