Если стратегию проведения военной кампании (фр. campagne – поход, ит. campagna – поле, поле битвы) грамотно адаптировать к осуществлению бизнес-акций (те же, например, презентации, промоушн-мероприятия, маркетинговый прорыв, «черный» торговый пиар и т. д.), а технологию войны в целом – к глобальной стратегии поведения компании в рыночной конкуренции, то шансы на успех такого бизнеса явно возрастут. Такова вкратце позиция теоретического и практического подхода «бизнес как война». По сути, это отдельная методология менеджмента, и ее популярность в среде современного бизнеса достаточно высока. По крайней мере, в фактическом материале недостатка не ощущается: есть теоретические посылки и соответствующие практические рекомендации.

Но так уж ли полезна, эффективна и актуальна для современного момента данная концепция? Аргументов «за» поискать не составит труда – война и по сей день считается весьма прибыльным ремеслом. И тот, кто умеет побеждать в войне, достоин научить того, кто стремиться создать успешный бизнес. Но так ли это на самом деле? Не ошибочна ли сама аналогия? Чтобы разрешить поставленный вопрос, попытаемся все же выйти из предлагаемого позитива навязанной нам диады. Рискнем рассмотреть почему-то замалчиваемую во всех источниках altera pars – как говорили те же воинственные и недурственно преуспевающее в свое время римляне – другую, т. е. противную, сторону.

В данном случае это будет также достаточно хорошо аргументированная позиция современного психоанализа применительно к теме «бизнес и война». Не менее актуальным представляется рассмотрение психоманипуляций в сфере рекламы и паблик рилейшенз с использованием идей милитаризма. Как известно, по меткому выражению императора Веспасиана, «деньги не пахнут» (так он ответил своему сыну-наследнику Титу на его упрек за введение налога на отхожие места). Пожалуй, это куда лучше, нежели зарабатывать на крови и разжигании некрофилии. Безобидные игры в солдатики для общества ничем хорошим не заканчиваются. Антимилитаристское «похмелье», говорят, самое долгое и мучительное для человеческой души, невзирая на щедрые откупные.

Попытаемся понять, кто, почему и с какой целью заигрывает с идеей войны в бизнесе и общественном сознании.

Если театр начинается с вешалки, то война – с принятия мобилизационного плана. Утверждение неизбежности и тотальности этапа мобилизации как преддверия войны принадлежит не автору, а одному из первых маршалов Советского Союза, блистательному теоретику военной мысли XX в. Шапошникову Борису Михайловичу. Увы, дальше аналогия совершенно неуместна, ибо те, кто пришел посмотреть спектакль, имеют индивидуальное право на принятие решения: не понравилось – ушел восвояси или пересидел до антракта в буфете за чашечкой кофе и конфеткой (варианты имеются). С мобилизацией такие штучки не проходят. Как нельзя быть частично беременной, так и невозможно оказаться в положении частичной мобилизации. Либо экономика страны работает исключительно на мобилизацию, либо – ее никто не начинает. Половинчатость не предусмотрена, поскольку те, кого забирают на войну, уже не смогут ни пахать, ни сеять. Точно так же и в «мирном» бизнесе сегодняшних дней. Как только фирма объявила время «Ч» (т. е. чрезвычайное положение), она уже не создает прибыль (хотя товары или услуги продолжают производиться), поскольку все ее лучшие продуктивные силы нацелены не на стратегию для прорыва в будущее, а на фиксацию остановившегося настоящего – войну с противником сегодняшнего дня. Сам термин «мобилизация» страшно симпатичен руководителям бойцовского типа – он дисциплинирует, собирает, концентрирует, настраивает на серьезную «драку» и подчеркивает неизбежность оной в планируемой перспективе. Как говорится, процесс пошел, все рубиконы перейдены и мосты позади сожжены, возврата назад нет. Так оно и есть.

Мобилизация как определенное понятие было введено в обиход воинственными римлянами (лат. mobilis – подвижный) и означало в буквальном смысле отрыв от сельского хозяйства, строительства и торговли всего гужевого транспорта в целях быстрой транспортной переброски легионов и их амуниции. Таким образом, при мобилизации страна на какое-то время как бы замирала – ведь не на чем было ездить и возить. (Отберите и сейчас топливо всех автозаправок, реквизируйте автомобили, остановите поезда, и вы получите ту же мобилизацию в современном интерьере.) Понятно также, что о приращении товаров потребления речь уже не шла – жили на накопленных запасах (ныне их называют «стратегические» или «неприкосновенный госрезерв»).

В среде бизнеса мобилизация происходит аналогично. Со всех направлений финансовые средства изымаются и концентрируются для подавления противника и поддержания боевого духа персонала (тех, кто убежден, что война – занятие, происходящее само собой и не требующее колоссальных затрат, среди поднаторевших в жизни читателей, думаем, найдется не много). Фирма все свои свободные активы изымает из сферы ноу-хау и стратегического развития для того, чтобы намертво привязать их к одной-единственной проблеме: во что бы то ни стало победить «врага» на рынке по принципу: «Здесь, теперь и немедля!».

Ладно, финансы, в конце концов, – это субстанция, постоянно текучая и при острой нужде как-то восполняемая. Беда таится в сфере человеческих ресурсов, а точнее, в их рациональном использовании. Может быть, это звучит парадоксально, но мобилизованный работник, по большому счету, перестает продуктивно работать, а уж чтобы творить или прогрессировать в своем профессиональном развитии, тем более. Почему так происходит? Да очень просто – он не видит своего будущего! Ведь любая война или сражение – это всегда неопределенность исхода и самое главное – в войне как таковой уже априори заложен дух взаимоистребления и даже победителю не гарантируется жизнь и процветание. Увы, оспаривать данное положение применительно к бизнесу и тренинг-условностям бесполезно: слишком мощный в нашем человеческом подсознании архетип войны и слишком опасна и действенна энергия биологической агрессии, чтобы с ними можно было играть или тренироваться «за просто так». Как говорится, не выпускай злого джинна, потом сильно пожалеешь. Мобилизация, даже в виде некоего тренинг-процесса или тактического хода со стороны управленцев, – яркое тому подтверждение.

Мобилизованный работник, пусть это будет уборщица помещений или высокоспециализированный профи, как только перейдет в состояние повышенной или максимальной боевой готовности, тут же начнет действовать строго по букве приказа, т. е. исключительно формально. Общеармейское «солдат спит – служба идет» в данном случае вполне уместно: кто же будет излишне напрягаться сегодня, если не известно, чем все обернется завтра, поскольку на любой войне сценарий пишется не теми, кто воюет, а теми, кто отдает приказы. Именно эта отчужденность субъекта от возможности самостоятельно принять решение и сводит на нет в конечном счете эффективность применения мобилизационно-военных методов в современном бизнесе.

Один из наиболее устойчивых человеческих предрассудков кроется в убеждении, что война является тем мощным вызовом, который радикально улучшает нашу породу и стимулирует как отдельного индивида, так и общество в целом к дальнейшему развитию. Иными словами, бытует устойчивое мнение, что игры в войну являются превосходным средством, активизирующим и мобилизирующим творческий и продуктивный потенциал. Отсюда берет свое начало деловая стратегия по принципу a la guerre comme a la guerre – на войне, как на войне, т. е. жить и действовать по законам проведения боевой кампании, а не бизнес-операции. В наивном убеждении, что военная чрезвычайка всколыхнет и поднимет лучшие производительные силы среди персонала и фирма вскоре заблещет не только «боевыми эполетами», но и финансовой отчетностью по прибыльности.

Мировая статистика свидетельствует об ином. Еще ни одна нация на планете не получила долгосрочных дивидендов в результате ведения агрессивных воен. Сверхагрессивное китайское государство Цинь Шихуанди (столь ныне почитаемый современными бизнес-ястребами военный теоретик Сунь-цзы из той же эпохи, когда, по словам великого кормчего Мао, в войнах за власть запросто вырезалось до 40 млн человек. Нам бы такие масштабы или как?), империя инков и чингизидов, османы и мамелюки, «тысячелетний рейх» и государство воинствующего пролетариата – где они все теперь, и что в итоге имеют их потомки? Войны истощают генетический фонд нации, подрывают ее продуктивные силы и в конечном счете надолго, если не навсегда, тормозят ее конкурентное развитие. (В биологической стае лучшие особи погибают также в первых рядах, защищая свое потомство и свой ареал. В нынешних лесохозяйствах знают, что значит подстрелить, пусть и за большие деньги, например, вожака стада косуль. «Качественной» дичи становится все меньше, и никакие репродуктивные меры селекции «под отстрел» спасти ситуацию не могут.) Ладно, в заповедниках, где обитают чудом уцелевшие зубры и бизоны, они может еще и расплодятся, авось охотников пострелять «за просто так» уменьшится, да и Господь Бог как-то убережет животных. А вот когда лучший офицерский корпус романовской России был тупо положен под шрапнель и косой ливень пулеметов Первой мировой, погибла взращенная столетиями дворянская офицерская культура, честь и мужество, простите за грубость, как на скотобойне. Дальше уже просто физически некому было остановить вакханалию большевистского безумия: фронтовые корпуса Корнилова, Деникина, Колчака, Юденича, Унгерна поражают нынешних историков, по сути, ничтожным числом офицерских кадров на уровне командиров рот, батальонов и полков. Не было ни штыков, ни патронов, ни погон, а ведь всего лишь за несколько лет до того Россия блистала лучшими в своем роде сухопутными войсками с великолепнейшим офицерским составом. В 1945-м и последующем 1946-м, помимо атомной бомбы в руках американцев, стареющего Сталина остановило то, что у него был исчерпан почти весь людской резерв: 12 млн под штыком в действующих войсках, вот и все. Оставались лишь бабы по деревням, многомиллионная армия зеков, да подростки у станков. Не считая ожиревшей на военном лихолетье партноменклатуры. Но те к окопам были непригодны: в генеральском сукне да лезть под атомный туман и под свист пуль экспедиционной армии союзников? Разоренные погосты поморов исконного Терского берега (побережья Белого моря), Архангельского и Вологодского краев до сих пор восстанавливают утраченный во время войны свой генофонд, следствием чего стали гибель и опустошения когда-то богатейшего русского Севера (вспомним тот же Великий Устюг – ну каким он был даже в «брежневские благодатные»? А «сорок сороков» церквей и соборов разве не визуальный миф о некогда былом величии трудолюбивого народа?).

Весьма интересен и поучителен тот факт, что все милитаризованные страны, начав войну, рано или поздно, так или иначе, но вынуждены были производить едва ли не тотальную «зачистку» старых военных кадров. «Революция пожирает своих детей» – с не меньшим основанием то же можно сказать и о войне.

Автор берется отстаивать мнение, что любая милитаризация бизнеса неизбежно приведет к качественному ухудшению управленческого корпуса. Лучшие будут либо уволены, понижены в должностях, либо вовремя подадут в отставку и, вполне возможно, окажутся в стане бизнес-противника. Этого ли добивались VIP-персоны фирмы, проводя в жизнь идею тотального противопоставления по схеме «победа или поражение»?

Почему происходит именно так? Первый ответ может показаться слегка неожиданным: война резко упрощает ситуацию, переводя ее из плоскости принятия решения в сферу действия и волеизъявления. Иными словами, военные действия, по большому счету, требуют от человека проявления темперамента и энергии, но уж никак не ума, характера и собственного мировоззрения. Примем также во внимание и второй ответ: война как явление высокой степени неопределенности снимает с человека долю личной ответственности за его действия и поступки. При этом всем участникам в период боевых действий временно выписывается некая прощающая индульгенция, если они докажут, что действовали по уставу и в духе боевого приказа. Скажите, разве сложно действовать в такой ситуации? Данные условия сверхзаманчивы, особенно для лентяев, прохиндеев, авантюристов и прочего безответственного народца, коему невмоготу тянуть лямку производственной «пахоты», но хотелось бы должность получше и жизнь повеселее. «Военное положение» на фирме по милости топ-руководителей как раз и будет соответствовать их горячим подспудным чаяниям. Как известно, в бурлящей воде реки всплывает весь мусор – нечто аналогичное происходит и в бизнесе, когда вдруг объявляется аврал и чрезвычайная ситуация. Возникает опасность прорыва «наверх», к руководящим высотам явно деструктивных элементов. На их последующую ликвидацию уйдет слишком много энергии и сил, если вообще удастся что-либо против них предпринять. (Во всемирной истории подобная борьба происходила более чем кроваво: институты тех же мамелюков, янычар, ассасинов или фидаев, самураев, а также различного толка «красных бригад» или военных хунт ушедшего века приходилось истреблять не только политически, но и физически, ибо в противном случае они грозили навсегда погубить оккупированную ими страну. К сожалению, милитаристских оазисов на нашей планете и сейчас более чем достаточно. И если мировой бизнес станет копировать войну, то где тогда пройдет грань между жизнью как таковой и ее саморазрушением?)

Что может быть психологически общего между «казарменным военным» и бизнесменом? Простите за такую дурацкую постановку вопроса, но ответ очевиден – ничего. Если первый предпочитает приказы и субординацию, то второй использует инициативу, предпринимательский дух и продуктивность как способ создания прибавочной стоимости. То, что они оба используют рычаги власти, не более чем общие слова – источники и той, и другой власти совершенно различны. Единственное, что может их объединить в ракурсе данной темы («бизнес и война»), так это то, что они не обязательно должны быть агрессивны. Если покорректнее, то вообще не должны быть таковыми. Потому что агрессия, увы, человеческая патология, но уж никак не норма, скажем, самозащиты. Дать кому-то «сдачи» или подраться в ранней юности из-за девушки еще не есть тяготение к войне. Тем более в переносе принципов войны на процессы бизнеса.

Современный мировой психоанализ знает достаточно много о природе человеческой агрессии, чтобы не питать никаких иллюзий относительно психологических характеристик глашатаев и ярых поклонников милитаристского духа. Итак, призывающий к войне и агрессивному противопоставлению в сфере человеческих взаимоотношений не любит и не принимает жизнь как таковую. Он изначально ориентирован на деструкцию, а проще говоря – на разрушение всего имеющегося, чтобы затем… Что будет «затем» уже не принципиально, это не более чем уловка, временная отсрочка для доверчивых, ибо в конечном счете у агрессии не бывает положительного финала. Агрессивная деструктивность не предполагает никакой адаптации к среде, и потому для такого индивида война против всех и вся – наиболее естественная форма существования. Чем жестче воля и сильнее работоспособность, чем изворотливее ум и лабильнее моральные принципы – тем больше шансов у такого человека временно «подмять» среду и навязать ей перманентные войны. Откуда проистекает это, по сути, обреченное движение к самоистреблению (в современной терминологии некрофилия означает стремление к смерти – букв. гр. nekros – смерть + phileo – люблю)? Современный психоанализ дает ответ и на этот вопрос: индивид с раннего детства воспитывался в агрессивно-жесткой авторитарной среде и не имел возможности естественно сублимировать (т. е. проявить, реализовать, переделать) свою накапливаемую агрессию противодействия.

По сути, те бизнесмены, которые даже непроизвольно тяготеют к военизированным формам тренинга и управления персоналом, вместо безоблачного и раскрепощенного детства имели… казарму. «Постарались» ли родители (достаточно, чтобы один из них был нетерпим, жесток и непререкаем), или даже бабушка с дедушкой, или, вполне возможно, подавляющая любую инициативу казенная атмосфера детских ясель – не так уж важно. Принципиально то, что ребенок изначально не имел возможности свободно развивать свои способности и вместо этого вынужден был подавлять спонтанность и недовольство окружающей его средой. В итоге тот, кто в детстве не мог всласть наиграться в солдатики, «своих и врагов», кто не мог честно отстаивать в детской ссоре свои права и достоинства и кто не осмеливался даже малейшим намеком перечить авторитарной воле старших, позже, когда вырастет, мечтает… о войне. Как вы уже поняли, чтобы пусть запоздало, но отомстить миру за свои обиды.

Не случайно многие психологические опросники, а также деловые анкеты весьма дотошно выясняют, как именно провел детство соискатель на крупную руководящую должность, в какие игры он играл, чем занималась компания его сверстников и какую ролевую нишу он в ней занимал. Конечно, на прямые вопросы следует ожидать неискренних ответов. Поэтому соответствующие службы безопасности бизнеса в крупных корпорациях не ленятся собрать сведения прямо из уст бывших сверстников претендента и тех взрослых, которые помнят его ребенком. Работа кропотливая, но иногда она того стоит, ведь кому захочется подвергнуть риску активы компании и даже ее будущее из-за того, что кто-то когда-то недоиграл в войну. Зачем превращать корпорацию в казарму, оправдываясь тем, что вокруг враги и нужно мобилизоваться, а в действительности только из-за того, что топ-менеджера и по сей день преследуют неизжитые в детстве комплексы авторитарного с ним обхождения и угнетения? И надо ли из-за этого страдать всем тем, кто жил и развивался вполне благополучно?

Но даже не это самое печальное и удручающее. В конце концов, нереализованную энергию агрессии можно было бы «разряжать» с помощью экстремальных хобби или с успехом сублимировать в каком-либо полезном виде деятельности. Если бы не одно кардинальное «но»! Деструктивная форма агрессии потому-то и накапливается у индивида на протяжении всей его незадачливой жизни, что она не имеет естественного выхода в виде личностной самореализации. Иными словами, «агрессор» и «милитарист» потому-то таковыми и становятся, что им заказан путь к творчеству и уникальности саморазвития! Они изначально (т. е. опять-таки с самого раннего детства) не имели естественной возможности развиваться сообразно своим наклонностям, а были зажаты в непреодолимые тиски каких-то чуждых им авторитарных требований.

У войны как метода осуществления задач политики или бизнеса нет будущего и нет победителя… Но в аспекте данной темы принципиально именно то, что люди предпочитают играть в войну тогда, когда не видят иного решения своих проблем. Следовательно, именно собственная бесплодность и бессилие достигнуть успеха путем продуктивного «выхода», принуждают индивида становиться на путь агрессии против ближнего своего (можно и против дальнего, можно даже придумать некоего абстрактного врага, что, впрочем, не так уж важно). Война есть признание тупика, в котором оказались те, кто ее пытаются развязать или поклоняются ей как панацеи от всех бед. Ошибочно также считать вовлечение в войну неким очищающим катарсисом или тем более креативным активатором. Поэтому подменять развивающий тренинг неким жестким подобием игры в войну не только не эффективно, но и вредно. Ничего, кроме усталости и моральной депривации (синдром тупого эмоционального и психического равнодушия; состояние, близкое к тому, которое позволяет людям пережить ужасы и тяготы реальной войны), человек после такой «мобилизации» не ощутит. Да, он огрубеет, научится терпеть и подчиняться чужой воле и не задумываться над смыслом приказа. Еще он остро почувствует близость человеческого локтя и единство сплоченной группы, его индивидуальность скорее всего в ней временно растворится. Он будет радоваться малому и искренне гордиться собой, как же, все перетерпел и чему-то научился. Вот лишь краткое перечисление достоинств выездного тренинга по типу армейского лагеря (не удивляйтесь, существуют, и даже весьма популярны нынче, и такие формы бизнес-обучения). И если цель была сделать из бизнесмена солдата, то зачем эту древнейшую милитаристскую процедуру называть тренингом? Ну а если одолевает подспудное желание уйти от насевших неврозов и повысить уровень бойцовского адреналина, то не лучше ли устраивать себе периодически эдакий экстремум-душ для психики в виде реально несущего опасность, но в целом не агрессивного хобби? Опять же любая человеческая деятельность, несущая элементы настоящей опасности, преотлично раскрывает скрытые горизонты возможностей, и только агрессивное противопоставление друг другу их сужает.

Даже изначально спланированная и коллективно организованная агрессия типа маневров, учений, тренингов или проработки стратегии будущего реального поведения в сфере бизнеса является абсолютно бесплодным мероприятием. Поскольку какой-либо толчок для ощутимого бизнес-прорыва таким способом не происходит. Просчет не только в рассматриваемом методе, но и выборе цели, а точнее, в ее ложном смещении. Победить своего конкурента, то бишь противника, ведя против него «боевые» действия по военной аналогии, как то: разведка, провокации, диверсии, контрразведка, маневр, обход, концентрация фронтального прорыва или, наоборот, рокадная (фр. rocade – дорога, идущая параллельно линии фронта) переброска, широкомасштабная тайная мобилизация и т. д., и т. п. – совершенно не означает обеспечить своему товару привлекательную покупательскую будущность! Эволюция жизни и продвижения вашего продукта не предполагает обязательную победу над аналогичным товаром. Можно занять иную рыночную нишу, или расширить сервис вашего продукта, или произвести его модернизацию для удовлетворения более глубокой потребности покупателя. По-видимому, военная бизнес-стратегия – классическая ловушка для современного маркетинга, ибо концентрирует ваши усилия не на дальнейшем перспективном развитии бизнеса, а на силовом изъятии какой-то доли сегмента рынка у так называемого противника. Но кто сказал, что все ваши проблемы с этой победой решатся? Придет кто-то третий и потеснит вас обоих. Потому что, в отличие от вашей тактики «поедания» активов друг у друга, он предпочел концепцию создания чего-то нового. С чем и вышел на рынок. Формирование и успешное удовлетворение новых потребностей не есть победа в классическом стиле ведения войны. Ни одна, даже блистательная, военная доктрина такими критериями просто-напросто не оперирует. Нужны иные технологии и совершенно другие концепции стратегического выигрыша. На них нам указывает само время – как известно, оно устремлено исключительно в будущее.

Новейшие концепции развития бизнеса основываются не на ведении успешной конкурентной борьбы как таковой, а на принятии вызова динамически развивающейся среды, предугадывания тенденций перспективного будущего и своевременного реагирования на рождающиеся запросы и потребности человеческого сообщества. Согласитесь, это несколько иное, нежели стратегия войны и победы над конкурентом, рынком и потребителем.

Сейчас в бизнесе выигрывает тот, кто не акцентуируется на конкуренте, а всячески развивает свой товар, делая упор на привнесение ноу-хау. По сути, это даже не назовешь «холодной войной» или паритетным противостоянием, поскольку опять же копировать действия конкурента и разрабатывать соответствующие контрмеры – себе дороже. Ибо начнешь топтаться на пятачке-арене, при этом теряя время, средства и перспективу. Победа «вчерашнего товара» (термин Питера Друкера) сейчас никому не нужна, поскольку свободные и притом гигантские средства рынка концентрируются там, где родится товар «завтрашнего дня». И если уж обозначать вербально перспективную методологию подобного прорыва, то вместо явно отживающей свое доктрины «бизнес как война, и война как бизнес» более уместно употребить слегка необычное пока словосочетание «бизнес как трансцендентное продвижение» (термин «трансцендентный», если отбросить вульгарно-материалистическое толкование, с лат. transcendentis – букв.: перешагивание, выход за пределы). Кажется, становится очевидным, что для трансцендентных технологий необходимы концептуально иные подготовка и организация персонала. Нужны специалисты и методы научения, которые позволили бы максимально эффективно принимать и определять вызов среды и вызов времени. Иначе – будущего. А это уже ну никак не война – технологии «вчера» с технологиями «завтра» соперничать друг с другом не могут, впрочем, аналогично – нации, народы, корпорации и фирмы. Бессмысленной окажется и сама дилемма: побежденный – победитель. В крайнем случае, будут существовать различные цивилизации – альтернатива все же получше, нежели единообразие шара цвета хаки.

А пока что вовсю процветают манипуляции с обществом и бизнесом в стиле «модернового милитаризма». И дело даже не в засилье однотипных версий компьютерных боевых игр, в конце концов они приедаются даже фанатам-«геймерам», да и безвинно убиенных монстриков становится жалко, ведь игрок «бессмертен» и боезапас у него нескончаемый. Виртуальный мир войн и насилия точно так же, как и киношные боевики, искажает психику зрителя, но все же не до такой степени, чтобы поверить, «что это всерьез и по-настоящему». Гораздо опаснее неприметные игры в милитаризм по принципу «здесь и теперь», в реальном масштабе и, как модно сейчас говорить, – в интерактивном режиме воздействия на человека.

Мы не будем разбирать очевидные житейские ситуации типа «только от жизни собачей собака бывает кусачей», они не относятся к теме разговора, поскольку речь идет о чертах предрасположенности; здесь больше подойдет: «сколько волка не корми…». Нынешнее смутное время лишь переводит в активную фазу дотоле скрываемые личностные потенции драться за место под солнцем, не щадя ни врагов, ни друзей, попирая любые законы и правила. Как только подвернется удачный момент. Иногда, и не столь уж редко, это неожиданный и беспощадный удар в спину своему компаньону, боссу или руководителю, другу или сослуживцу. Повторимся: дело здесь не в мотивациях или ситуационных причинах, а в некой предрасположенности поступать в своей жизни именно так, а не иначе. Предательство – отнюдь не дело случая или какой-то тотальной программируемости души бесхитростного самаритянина, увы, мы чаще всего сталкиваемся со сложившейся ориентацией характера человека, а уж подвернется ли удобный момент – вопрос второй. (В западной психологии подобный разрушающий тип поведения принято обозначать как деструктивный, в отличие от конструктивного и созидающего.) Подобно тому, как в нашем теле постоянно присутствуют болезнетворные бациллы, так и в обществе, пусть даже в самом здоровом и стабильном (это не о нас, господа), существует некий процент людей, чьим ремеслом может стать предательство и обман. (Эрих Фромм в свое время эмпирически доказал наличие некой деструктивной константы – 15–25 % индивидуумов для социума с устоявшимися гуманистическими традициями. И он же предположил, что в периоды социальных потрясений эта планка может легко подпрыгнуть до 40–60 % населения. Не рискнем фантазировать, во что обошлось родному отечеству десятилетие первоначального накопления капитала! И новый век, и ушедшее столетие оптимизма к сиим выкладкам известнейшего ученого-психоаналитика оптимизма не добавили.) Народная мудрость гласит: «Береженого Бог бережет». В данном случае это означает умение вовремя прочувствовать в человеке деструктивное начало и принять соответствующие контрмеры. А еще лучше внять советам эпидемиологов и свести до минимума контакты с носителями инфекции! Впрочем, предупрежден – значит, вооружен.

Итак, от кого может исходить опасность деструктивных действий, за отрицательные последствия которых расплачивается чаще всего отнюдь не вдохновитель?

Совет 1. Старайтесь как можно реже иметь дело с моралистами, или, как их еще называют в соционике, – этиками. На первый взгляд, некий парадокс, ведь многим со школьной скамьи вбили в голову догму о надежности и несгибаемости приверженцев тех или иных высоких (а может, и не очень) идеалов. Ну а прагматики и реалисты всегда почему-то считались циниками с высокой долей непредсказуемости в поведении. (Хотя в границах делового договора они достаточно корректны и обязательны, не стоит только требовать от них большего.) Не вдаваясь в обстоятельное философское и психоаналитическое отступление, отметим, что подавляющее большинство моралистов и приверженцев неких гордо провозглашаемых идеалов просто-напросто прячут за непробиваемой стеной моралистики свою вполне определенную личностную несостоятельность, профессиональную некомпетентность, психологическую ущербность или закомплексованность. Понятно, что с таким набором честную конкуренцию не выдержишь. Вот и остается болезненная приверженность морали как единственный эверест для собственного самоутверждения. Плюс всегда удобнейшая форма для бесчисленных самооправданий.

Подобный уход от критики и самокритики посредством атаки во внешний мир с использованием неких весьма высоких причин или весомых моральных принципов в гештальт-психоанализе принято называть «стрельбой с высокого берега». При этом и овцы польщены, и волки вроде бы ни при чем. Вспомним, что победу над доблестным немецким вермахтом одержали не русские дивизии, а «генерал Мороз», а еще бездорожье, слякоть и необозримые российские просторы. Или нечто поновее: партия проиграла выборы потому, что не подошел еще исторический момент. А успешному развертыванию бизнеса мешают правительство, парламент, местная власть и даже нерадивый персонал, но отнюдь не собственная некомпетентность предпринимателей. Как-то во время боя у армии Наполеона целая батарея пушек не стреляла. «Почему не вели огня?!» – взбешенный император подскакал к командующему генералу. «Мой император, у меня на то было целых двадцать веских причин», – учтиво начал тот. «Что еще за причины?» – не унимался Наполеон. «Ну, во-первых, отсырел порох, во-вторых…» – «Достаточно, не перечисляйте!» – в сердцах крикнул император и ускакал прочь. Сей короткий исторический пассаж довольно удачно описывает «стрельбу с высокого берега» в том виде, в каком она случается на практике. Дело не будет сделано, но зато всегда найдется весомая причина, на все сто оправдывающая высокопарного моралиста. Но если вы рискнете перевести стрелки на действительного ответчика – ждите неминуемой мести. И не важно, что критика была вполне конструктивной, а наказание весьма условным, вы в глазах моралиста – злодей, святотатец и нечестивец, ибо сделали самое непростительное: сорвали корону и лишили того комфортного самоуспокоения. Теперь он будет искать способ уйти туда, где его еще не знают, а вдобавок громко хлопнет дверью. Короче, ждите прощального сюрприза.

Практическая рекомендация. Обращайте внимание на то, в какой форме и как именно ваши сотрудники осуждают ту или иную ситуацию. Спровоцируйте свободу критических волеизъявлений и проанализируйте стиль и смысл сказанного. Отсейте морализмы от контруктивизмов. Взвесьте их соотношение у каждого работника и призадумайтесь над тем, с кем вы работаете.

Совет 2. Особо стоит поберечься личностей, кои собственные недостатки с легкостью приписывают окружающим, избавляясь таким образом от беспокоящих угрызений совести. Причем делают они это неосознанно, в неком автоматическом режиме. Это качество нередко нажито еще в раннем детстве, поэтому искоренению практически не подлежит (последнее стоит учесть «макаренкам» от бизнеса).

Мы уже говорили о том, что в психологии (гештальт-психоанализе) столь агрессивную и честолюбивую форму самозащиты принято называть проекцией, а ее носителей – проектантами (п.1.5. Безжизненный лик отзеркалья, или Рикошет проекции). Естественно, что критику в собственный адрес они легко переадресовывают (проецируют) вовне: на подчиненных, коллег, недругов, а то и друзей, если больше не на кого. Главное – чтобы не на себя. Пока это получается – все нормально и проектант худо-бедно работает. Но если обвинить внешнюю среду почему-либо не удается, то неминуема вспышка агрессии, атака на всех и вся, а затем уход. Помириться с проектантом – дорогое удовольствие, придется в последующем удовлетворять все его прихоти и капризы. В противном случае обида вспыхнет с новой небывалой силой, и все опять начнет рушиться. Так стоит ли подводить под собственное дело эдакую мину с неконтролируемым часовым механизмом? Ведь когда-то неизбежно шарахнет. Проектанты болезненно честолюбивы и самолюбивы, очень обидчивы на критику и весьма склонны к подозрительности. Их мнения и суждения – это беспредел субъективности и предвзятости, ибо они живут в мире зеркал, где видят себя хорошими, а остальных – в той или иной степени плохими. И если проектанта хронически постигают неудачи, то мир вокруг активно зачерняется. И тогда за его персональные «проколы» расплачиваться придется другим. Иначе как «подставой» это не назовешь. Но что поделаешь, если изначально была заложена такая программа комфортного самосохранения.

Практическая рекомендация. Постарайтесь поймать проектанта на его же критических суждениях. Психодиагностический маркер в данном случае прост, надежен и безошибочен: проектанты всегда критикуют те качества или свойства людей, носителями которых сами же и являются! Как в Святом Писании: осуждают соринку в глазах других, не видя бревно в глазу собственном.

Как мы видим, проекция – явление, присущее человеческой природе издревле. Отметьте также следующую тенденцию: чем сильнее данное качество выражено, тем яростнее проектант обличает его наличие у других. Например: если я очень скуп, то на дух не выношу даже слегка прижимистых. Нечестный будет всегда яростно обвинять в обмане и неискренности других. И так далее.

Совет 4. Держитесь подальше от лиц параноического склада, или, проще говоря, чрезмерно подозрительных натур. Данные свойства личности – генетического характера, но развиваются только в определенных условиях. В норме это – здоровая критичность и скептическое недоверие. К тому же люди такого склада – достаточно преданные и надежные сотрудники, ибо органически не терпят двойственных ситуаций и ненадежных партнеров. В межличностных взаимоотношениях они предполагают тотальное доверие и абсолютную ясность поступков и определяющих их мотивов, поэтому любую неполноту информации однозначно воспринимают как угрозу. Согласитесь, для современного бизнеса – более чем жесткое условие. Но самое печальное – это то, что даже в своем ближайшем окружении личности параноидного склада готовы видеть потенциальных двурушников и врагов. Не обольщайтесь – руководители прежде других попадают в данный список. Поэтому не успокаивайте себя тем, что вы старые добрые знакомые и поводов к охлаждению отношений вроде бы не давали. Достаточно лишь намека или даже тени намека, чтобы «досье» на доброжелателя в их голове начало активно пополняться и разбухать. «Дыма без огня не бывает» – вот любимое жизненное кредо параноиков, а уж превратить в дым они самолично смогут любой внешне вполне безобидный факт. Добавьте сюда же ярко выраженный кумулятивный эффект, т. е. способность к занесению всех мелких и случайных обид на единый счет, который рано или поздно обязательно попросят вас оплатить.

Как правило, личности параноидного склада делают довольно успешную карьеру. Руководство ошибочно истолковывает их врожденную подозрительность как особую форму личной преданности. К тому же и подчиненных они держат в ежовых рукавицах, денно и нощно выискивая скрытых саботажников и затаившихся врагов. В итоге – продуктивные работники начинают потихоньку перебегать к конкуренту, как бы подтверждая правоту предубеждений своего начальника-параноика. Репрессии усиливаются, производственная атмосфера лишается последних притоков живительного воздуха, и в конце концов у руководства, кроме не в меру ретивой ищейки, больше никого не остается. У последнего – грудь в орденах за заслуги, выслуги и бдительность, а у фирмы – полная конкурентная несостоятельность. На справедливую критику по поводу развала дела облаченный властью и почетом параноик тут же глубоко обидится и… начнет готовить ликвидацию своих же «патронов». Чтобы затем со спокойной совестью уйти вспахивать новую ниву. Либо – на сытую пенсию, удить рыбку и терроризировать соседей и домочадцев.

Как выявлять в своем коллективе параноидных субъектов? Достаточно просто, дайте всем сотрудникам высказаться на тему, «кто виноват, и что делать?». Как вы уже догадались, первые премии за глубокое раскрытие темы получат те, о которых шла речь выше. И если вы не хотите погубить фирму, внимательно прочитав поданные рекомендации, спрячьте их понадежней в личном сейфе. В бизнесе, как нигде, нужно полное доверие.

Совет 5. Избегайте слишком «правильных» людей! В данном случае имеются в виду сверхпеданты (в специальной психологической литературе их называют ананкастами, т. е. людьми, у которых педантизм принимает акцентуированно нездоровую форму). Педантов на работе начальство любит, а сверхпедантов тем более: ведь они вышколят персонал и наведут в текущих делах такой лоск – что будь здоров! Все, что неправильно или выходит за рамки дозволенного, будет систематически искореняться, и не сомневайтесь: полная и безоговорочная победа окажется именно за педантом! Произвольщики, эксклюзивщики и прочие беспорядочные личности один за другим покинут сей выхолощенный и блестящий холодной чистотой брег «правильной» фирмы. Попривыкнут и останутся те, для которых подчиняться и выполнять предписание – священное правило, а зачем и почему – дело даже не второстепенное. Все бы ничего, но руководитель-ананкаст неизбежно вступит в непримиримый конфликт с теми, кого на фирме принято называть креативщиками, продуктивными технологами и просто высококлассными специалистами. Начнут валом множиться письменные распоряжения, циркуляры, согласующие и разрешающие служебные записки, промежуточные и уточняющие техзадания и техпроекты, выдержанные, словно грибы в маринаде, в правильном русле бизнес-планы и т. д., и т. п. Продуктивная и конкурентоспособная работа от всего этого неизбежно встанет и рано или поздно окончательно загнется. Самое страшное, что и диагноз никто не удосужится поставить верный: на поверку все будет чинно и «правильно». Значит, либо персонал оказался неудачным, либо конкурент особо зловредный, либо все сразу, да еще и время подвернулось такое. В итоге сверхпедант с удвоенным рвением будет продолжать пропалывать «правильную» грядку, но всходы вне тепличной оранжереи все равно окажутся нежизнеспособными. А если педанта все же настигнет справедливая критика, то точно так же, как и параноидные личности, он обиженно удалится, обвинив в «неправильности» своих же «крестных отцов». А что? Воинствующий и вскормленный дармовой властью сверхпедант на это очень даже способен. Он всегда будет стремиться служить тем, кто лучше принимает его «правильность» и патологическую приверженность к порядку.

Практическая рекомендация. Не погубите сверхпедантизмом творческую и плодовитую атмосферу в своем бизнес-коллективе. Не подменяйте порядком такие очень важные для дальнейшего развития фирмы категории, как «системность» и «стратегичность». Пусть будет порядок на вашем рабочем столе, на презентациях и деловых встречах, в делах коммерческой безопасности и финансах, но во всем остальном – избегайте муштры и жестких предписаний. Дабы с водой не выплеснуть и ребенка. Не ставьте под угрозу будущность вашего процветания. А чтобы этого не случилось – никогда не давайте всю полноту административной власти сверхпедантам! Конечно, для топ-руководства это так заманчиво и удобно, ведь дисциплина и порядок поддерживаются вроде бы автоматически. Но лишь до поры времени… (читай раздел сначала!).

Маленькая историческая реминисценция: Николай I, будучи сверхпедантом и параноиком (по генетическому наследству от Павла I), превратил Россию, победившую Наполеона и твердо управляющую европейскими делами, в страну страхов, порядка и циркуляров (вспомним «Шинель» и «Мертвые души» Гоголя). Итог его правления более чем плачевный – сокрушительное поражение в Крымской войне, отсталая экономика, отупевшее государственное чиновничество. Даже сам уход этого царя с престола показателен – то ли тайное принятие схимы, то ли не менее тайное самоубийство. Именно так ведут себя ананкасты, когда их система и порядок демонстрируют полную непригодность к жизни. Понадобились крайне решительные реформы Александра II, прозванного Освободителем, чтобы вернуть России былую мощь, уверенность и процветание. Увы, не надолго.

У болезни, как правило, проявляется несколько симптомов, и за каждым из них может стоять своя этиология (медицинское учение о причинах болезни, гр. aitia – причина + logos – учение). По-видимому, с воровством на фирмах, да и в целом в среде бизнеса, дело обстоит именно так. Поэтому дать одну таблетку, которая бы лечила и голову, и ноги, в данном случае не возможно. Придется применять комплексную терапию, причем весьма жесткую, возможно, даже с хирургическим вмешательством. Об этом и пойдет разговор.

И еще – понадобится много твердости и терпения в проведении антиворовских мероприятий. Не правы те, кто утверждают, что воровство в среде отечественного бизнеса полностью искоренить не удастся. Во всяком случае, за жизнь одного поколения. Кто когда-нибудь боролся с сорняками, знает, что бросать дело на полпути нельзя – нужна только чистая победа. Попытаемся разобраться, как ее добиться, имея дело с сорняками куда более угрожающими?

Вначале обсудим общепринятые рассуждения и бытующие мнения о самой сути воровства. Например, утверждение о том, что «воруют исключительно по нужде, бедности и от беспросветности жизни». Увы, в среде бизнеса людей, питающихся одними корочками хлеба, нет, разве что те, кто на диете, потребляют кефир с низкокалорийной булочкой. Более того, нет прямой зависимости между склонностью воровать и ловчить за чужой счет и уровнем достигнутого благосостояния. Причина, видимо, лежит где-то рядом, но все же несколько в иной плоскости.

«К мысли о воровстве надо прийти, на воровство надо решиться» – тезис, подчеркивающий осознаваемый, сознательно мотивируемый характер акта воровства. Это далеко не обязательно. Человек может совершать служебные действия, квалифицирующиеся как хищения и воровство, не осознавая в полной мере, что они таковыми являются. Он может также совершить данный проступок под давлением обстоятельств, шантажа или в силу других каких-то более веских причин, нежели стремление обогатиться за счет фирмы.

«Чистая биография – устойчивый иммунитет против соблазна украсть, а тот, кто хоть раз поддался искушению, – обязательно польстится и во второй». Вторую половину утверждения можно считать более верной, нежели первую. Действительно, рецидивы для воровства очень и очень характерны. Тот, кто хоть раз на этом попался, всю дальнейшую жизнь будет находиться под подозрением. В древние времена воров клеймили либо причиняли какие-либо другие зримые увечья – по ним легко было распознать «бывших». По-видимому, чтобы украсть, человеку надо преступить внутри себя некий барьер совести, отсюда – «первый раз стыдно и страшно, затем привыкаешь». А вот насчет того, что ни разу не укравший никогда не украдет – сомнительно, к сожалению. Повторимся: к сожалению, потенциально любой человек при определенных обстоятельствах может стать на путь воровства. Таблеток против этого греха еще не придумали.

«Воровство начинается с малого». Тоже не обязательно. Не следует путать воровство с мелкой клептоманией (гр. klepto – ворую + мания – болезненное непреодолимое влечение к присвоению вещей и предметов, развивающееся на почве некоторых психических заболеваний). Иногда человек украдет всего лишь один раз, но много. И случится это может на склоне лет, незадолго до выхода на заслуженную и почетную пенсию. (А почему бы и нет? К старости пожить всласть особенно охотно.) А до этого он был вполне заслуживающим доверия опытным и проверенным работником. Увы, бывает, бывает и так. Как говорят в народе: «На старости черт попутал». Замечено также, что крупные хищения или одноразовые акции серьезного воровства совершают чаще всего аматоры, т. е. лица, ни на чем таком ранее не попадавшиеся. Зато подозрение сразу падет на мелких воришек.

«Воровство всегда совершается тайно и скрытно». Ничуть не бывало, для нынешних нравов тезис слегка устарел. Воровать можно публично, открыто и нагло. Главное – соблюдать при этом правило «деления», т. е. не жалеть части наворованного на подкуп, взятки и прочую мзду, еще попутно вербуя себе сообщников и просто развращая остальных мелкими подачками. Это нужно для безопасности дела и для формирования благоприятствующей для процветания воровского ремесла атмосферы.

Отечественному бизнесу не повезло. Не со страной и временем затянувшегося перехода и не с гражданами, кои умудряются выживать и что-то еще производить для себя и на продажу. Не повезло с традициями, как ныне насаждаемыми, так и приобретенными, но не по желанию, а по наследству.

Вначале о тех, кому пришлось начать зарабатывать свой хлеб насущный уже в эпоху независимости. С чем они столкнулись, придя во взрослую жизнь? Ответ на поверхности. Включите практически любую радиостанцию FM-диапазона (в поте лица отрабатывающую рекламные вложения в отечественный бизнес!), и вас захлестнет волна музыкального «блатняка», где воровство воспевается почти как рыцарство в пику «ментам поганым». Да и проворовавшийся по крупному чиновник государственного ранга переходит почему-то на другую работу «по состоянию здоровья», а не предстает перед судом, чтобы ответить за свои хищения. Помогает вовсю и родная налоговая, ведь если платить все налоги, которые требует родное отечество, – останешься у разбитого корыта. В криминальной среде на языке так любимой радиоэфиром блатной фене это назвали бы поголовным ссучиванием собственных граждан. До недавнего времени ведь и рэкет был почти легальной профессией, сейчас он как-то ушел в тень, но свое «кровельное» ремесло отнюдь не бросил. Киношной забавой воспринимаешь сцены из жизни купечества: всякие там гильдии, слова чести и неподкупные правила партнерского поведения. Точно так же с трудом веришь в то, что товарищ министра (была в дореволюционной России такая должность) в правительстве графа Витте, допустив крупную оплошность (не воровство!), не попросился в отставку, а предпочел застрелиться, чтобы позор не пал на коллег и родственников. Иные времена, иная ментальность, констатируем мы. И будем правы. Царящие нравы диктуют правила жизни. Бытие, как любили подчеркивать марксисты, определяет сознание.

«Подвезло» нам и с наследием. Имеется в виду идеологическое мировоззрение бывшего советского гражданина, воспитанного на догмах типа: «Все вокруг колхозное, все вокруг мое». А проза тогдашней обыденной жизни добавляла: «Не вынесешь чего-нибудь с проходной – не прокормишься». Этика взаимоотношений граждан и государства тоже была отнюдь не стахановская: «Государство делает вид, что нам платит, а мы делаем вид, что работаем». «Недоимку» в зарплате каждый, кто мог, взимал с родного предприятия «натуроплатой». Причем не важно, заработанную или нет; решающими факторами были возможность что-нибудь стянуть и безнаказанность за содеянное. Привычная тогда фраза «достать что-нибудь по блату» означала, по существу, союз коррупции и воровства, однако под общественный остракизм оно почему-то не подпадало. Помимо этого, активно насаждалось инфантильное иждивенчество: государство пусть худо-бедно, но все же кормило и обувало своих «детей», требуя взамен покорности и послушания. Вот теперь и кочуют по фирмам великовозрастные «дядюшки» и «тетушки», для которых взять «общее» не зазорно, а вот взять и заработать – так не приучены сызмальства к тяжелому повседневному труду.

На нашу беду (а может, и на счастье?), сознание человека невероятно инерционно и кардинально уже не меняется. Тем более, если индивид достиг переломного для его судьбы возраста Иисуса Христа. Ни прошлые, уже отдаленные, советские десятилетия, ни ближайшее, которое отпраздновали, ничего утешительного в плане торжества честной антиворовской морали для наших граждан не принесли. Будем реалистами и примем эту данность в ее неприглядном виде. Так будет легче ее переделать. Хотя бы в масштабах отдельно взятой фирмы.

Бизнес, к счастью, в общественной атмосфере всепрощения воровства ни процветать, ни плодотворно работать не может. Поэтому у него не остается иного выхода, кроме как изоляция своей персональной идеологии от общепринятой уличной, расхоже-житейской и пр. Идеология в бизнесе – это даже не корпоративная культура и этика служебно-деловых взаимоотношений, это прежде всего миссия фирмы, т. е. ее предназначение и смысл существования, можно даже сказать – ее индивидуальная судьба. Если лозунгами фирмы являются: «Прибыль, только прибыль и ничего, кроме прибыли» или «Мы должны только зарабатывать деньги», то рано или поздно в ее коллективе кто-то рискнет «поднять» те же деньги не совсем честным или корректным способом. Давайте будем принципиальны и примем за аксиому следующее положение: «Воровство начинается там, где теряется смысл служения своему делу!». Если я получаю истинное удовольствие именно от своей работы, то вероятность того, что я польщусь на чужое добро, невысокая. Какой в этом смысл, если мои самоуважение и самодостаточность измеряются не количеством нулей банковского счета, а результатами моей самореализации?

В криминалистике существует такое понятие, как «провоцирование к совершению преступных действий». Если перевести его на язык темы нашего разговора, то это значит, что воровство пышно расцветает там, где существует бесхозяйственность и безответственность (или скаредность?) в защите своего имущества и своих активов. «Вор не пройдет мимо того, что плохо лежит» – это аксиома для нашей общественной и национальной ментальности. В бывшей ГДР наши солдаты и офицеры из Западной группы войск приходили в неописуемое смятение, видя «неприкованные» велосипеды у магазинов, сдачу на молочном бидоне у ворот, кем-то беспечно оставленную у кафе сумку и т. д. Им было невдомек, что это не провокация к воровству и не безалаберность, а следствие действия в быту устойчивого морального табу на свершение воровства. Вот как бы нам так же? Увы, мы живем не «там», а «здесь», где слишком доверчивых и открытых жизнь тут же «лечит»: «Не доверяй, будь осторожен, следи за собой». И в нашем сознании прочно закрепилось убеждение, что все, что плохо лежит, действительно имеет право быть украдено. Это все те же рецидивы воспитания в духе ничейности бывшего государственного и общественного имущества. Потому что «дядькино» всегда было за высоким крепким забором со злой собакой. Иностранцев и сегодня печально изумляет мощность крепостных стен вокруг загородных «хатынок» наших небедных людей. Особенно их поражает то, что стоимость такого забора иногда равняется стоимости усадьбы. Неужели потенциальные воры приедут брать танком приусадебное богатство?

К сожалению, руководство многих фирм такими же методами защищается от воровства и в среде своего бизнеса. В административном офисе – бесчисленное множество перегораживающих коридоры решеток (а если вдруг пожар?), поэтажных и секционных блокпостов внутренней охраны, сама пропускная система также представляет чудо «ракетных семидесятых» со специальной секретной карточкой и двумя еще более секретными кодами для каждого сотрудника лично. Видеокамер слежения после такого уже не замечаешь и так же равнодушно начинаешь относиться к оценивающим взглядам фланирующих по коридорам и сусекам упитанных особ из внутреннего секьюрити. Обязательно в такой организации окажется грозная должность «заместитель директора по режиму». Не путайте с «зам. директора по коммерческой безопасности» – это само собой. А еще можете столкнуться с таким штатным перлом, как «зам. по общей безопасности». Одним словом, охраны и ищеек хоть пруд пруди, и ваш временный бейджик они неоднократно придирчиво осмотрят. Заодно могут поинтересоваться, почему в туалет вам приспичило именно на этом этаже. И так далее. Охране-то ведь необходимо постоянно доказывать свою нужность, чтобы не уволили с непыльной работы.

Чрезмерная подозрительность и тотальная паранойя по отношению друг к другу от воровства «изнутри» еще никого не оградили. Американское ЦРУ, кажется, единственная организация, которая честно признала, что непрерывные поиски советских «кротов» от них в конечном счете не избавили, но вот на продуктивности работы сотрудников ведомства насаждаемая паранойя сказалась чрезвычайно отрицательно. Наблюдался массовый уход способных профессионалов. Действительно, очень неприятно, когда тебя непрерывно в чем-то подозревают и ты вынужден находиться в роли вечно оправдывающегося. Еще нестерпимее, когда под видом безопасности бизнеса без обиняков суют нос в твои личные дела. Не удивительно, что персонал начинает «голосовать ногами». А первыми всегда уходят лучшие. Не сочтите за черный юмор – воры остаются. Дожидаться удобного момента.

Примите также к сведению, что стопроцентно обезопасить свое добро от тех, кто поставлен его охранять, в принципе невозможно. Над сторожами надо поставить охранников, над охранниками – контролеров, над теми – особоуполномоченных и так далее до бесконечности. Результат будет тем хуже, чем длиннее эта цепочка. Соблазн украсть у охраны гораздо сильнее, нежели у работников-специалистов. Потому что охрана – это почти всегда наемный персонал, «варяги» по контракту, их с вашим бизнесом связывает только зарплата. А еще следует принимать во внимание характер оказываемых ими услуг, когда не нужно болеть душой за производство и состояние бизнеса. Кажется, еще русский анархист Бакунин доказывал Карлу Марксу, что в его «коммуне» первым лицом станет кладовщик, а не производитель. И этого кладовщика общество контролировать не сможет. Точно так же, как и охрану.

Под самоконтролирующейся системой, направленной на предотвращение воровства, понимается нечто отличное от традиционного стукачества неких избранных «наверх» о том, как идут дела у их подчиненных. Охотники сделать карьеру на банальном доносительстве всегда были и вряд ли исчезнут в ближайшей исторической перспективе. Но не о них сейчас речь. Хотя о случаях хищения они вполне могут сигнализировать. Но, во-первых, сексотов по собственному почину, как правило, в коллективе в лицо знают все и прежде всего потенциальные воры. А во-вторых, с чего бы это вдруг доносчики обязательно должны быть честнейшими работниками на фирме? У них, пардон, другая моральная функция и свои сугубо личные меркантильные интересы. Они ведь тоже могут вступить в воровской сговор, да еще какой! Им ведь выписан официальный карт-бланш доверия со стороны начальства – свой ведь среди чужих. Так что подворовывать по-маленькому стукачам само положение велит. Что они зачастую и делают. Даже если и попадутся, то авось «заслуги» перевесят прегрешения.

Чтобы действительно поставить надежный заслон воровству, нужно сделать максимально прозрачным финансовый и материальный поток внутри подразделений фирмы. Приблизительно то, что налажено во многих западных фирмах и «тамошних» временных трудовых коллективах. Можно нанять персонал «на ставку», но держать его в неведении относительно действительной стоимости выполняемых работ. Предполагаемая разница, по старику Марксу, и есть то, что он ошибочно определил как «прибавочная стоимость». А можно показать действительную смету и оговорить процент оплаты, исходя из предполагаемых сумм. Решите сами, в каком случае больше шансов «завестись» воровству. Естественно, тогда, когда существуют утаивания, недомолвки, неподконтрольные суммы и непонятно за что выплаченные дивиденды. В деловой атмосфере типа «сделай карьеру – урви побольше» неизбежно возникнут условия для «нелегитимного присвоения» кусочка общей доли прибыли. (Даже привычное для нас использование служебного автомобиля в личных целях, по существу, есть воровство как минимум моторесурса и топлива. О моральных издержках для коллектива умолчим.) К воровству в традиционном смысле этого слова остается сделать один лишь шаг. И не сомневайтесь, кто-то непременно шагнет.

Куда сложнее придумывать всевозможные левые ходы, если каждый знает, куда и на что идут заработанные коллективом деньги. (Подобная финансовая прозрачность в советские времена была принята в производственных бригадах, работающих на условиях полного хозрасчета по так называемому аккордно-премиальному методу. Между прочим, сам термин «аккордный» произошел от немецкого akkord, что в переводе означает «соглашение, договорное условие»; а по-итальянски музыкальное accordo, означает «согласие, созвучие». Подзабыт порядком и термин «коэффициент трудового участия», применявшийся при оплате труда в студенческих строительных отрядах. «Наварить» лишние деньги там было, конечно, соблазнительно, но сложно – коллектив жестко контролировал финансовую деятельность руководства.)

Автор рискнет утверждать, что современный бизнес и присущие ему методы менеджмента слишком «затемняют» механизмы распределения общей прибыли. Дело не столько в персональных конвертах и особых фондах, а именно в тенденции недопущения гласного контроля за тем, «куда, и почему, и кому, и за что». Свобода финансового маневра для руководства фирмы оборачивается обратной стороной медали – в мутной воде неизбежно заводится своя маленькая прожорливая пиранья. Поначалу она будет отщипывать осторожно и понемногу, но аппетит, как известно, приходит во время еды. Воровство и коррупция стали бичом современного бизнеса во многих странах (волна начавшихся финансовых разоблачений в среде крупнейших корпораций США – очень показательный пример, но там всерьез взялись лечить слегка запущенную болезнь) потому, что резко ослаблен коллективный контроль за финансовыми потоками внутри самих фирм. Если топ-менеджмент постепенно превращает фирму в некий аналог вотчины, неизбежно возникает явление кормления на всех управленческих уровнях. Капиталистический, а точнее, рыночный способ производственных отношений деградирует до феодального, с его несанкционированными поборами и неизбежной стагнацией продуктивных сил. Тогда воровство и вымогательство (рэкет) станут нормой, к сожалению, далеко «не нормальной» жизни. Будем надеяться, что это лишь мрачная футуристическая модель, и мировое хозяйство откажется от такого сценария.

По сути, оно уже в конце 1980-х начало эволюционировать в сторону максимального раскрытия продуктивных сил через установление открытых паритетных договорных отношений в связке «работодатель – исполнитель». Там, где руководитель или даже глава фирмы и его персонал ничего не скрывают друг от друга, воровству просто не на чем закрепиться, не то чтобы развиваться. К такой доверительной открытости мы еще не готовы. Но если нет возможности перепроверить друг друга в общем деле, то как тогда добиться абсолютной честности во взаимоотношениях. Верить на слово? Наивно. Стыдить моралью? Не эффективно. Васька будет слушать и есть. Ужесточить наказание? Можно. Но придавленные страхом люди – уже не работники. Просвет видится только в указанном направлении: мы все доверяем друг другу, но каждый имеет право проверить другого или, во всяком случае, поставить вопрос о недоверии. Своему непосредственному начальнику, например: который тащит потихоньку, но все боятся об этом заявить – до Бога высоко, до царя далеко, а непосредственный руководитель отомстит по полной, тут уж как пить дать.

Адаптация (от лат. adaptatio – прилаживание, приспособление) немыслима вне контекста «человек – среда», в нашем случае вне абсолютно взаимосвязанных понятий «работник – фирма». И если «работник» – это прежде всего профессиональные умения, опыт плюс его характер, то «фирма» соответственно – профессиональные требования к кандидату на должность, реальные условия работы, производственный коллектив плюс руководство. Смысл адаптации также понятен: обоюдное приспособление – работника «к фирме» и фирмы «к работнику». На двусторонности этого процесса следует сделать ударение, хотя обоюдоострие здесь явно не симметрично и не пропорционально – все-таки чаще всего получается так, что человек к среде приспосабливается лучше и активнее, нежели она к нему. В любом случае должен быть достигнут некий положительный результат взаимности – иначе об адаптации как таковой говорить не приходится. И если человек, то бишь несостоявшийся работник, уйдет, отягощенный неврозами, психогенными комплексами, обидами и агрессией, то фирма как минимум потеряла время, деньги и затраченные усилия оставшихся сотрудников. О недополученной прибыли и перспективных дивидендах можно лишь всплакнуть. Несостоявшаяся адаптация чем-то сродни разводу сразу же после свадьбы: очень обидно, горько и накладно.

Длительное и болезненное приспособление друг к другу также чревато негативными последствиями: слишком много сил и времени ушло на «притирку» вместо того, чтобы жить с обоюдной пользой друг для друга… Время, как известно, не ждет, и конкуренты тоже не дремлют. Кроме того, у каждого в виде «обидки» затаился невротический комплекс, который рано или поздно потребует своей развязки по сценарию: «А зачем ты меня так долго мучил?». И когда способный сотрудник все же уходит, а фирма неизбежно терпит от этого убытки, следует вернуть сценарий взаимоотношений к самому началу – не оттуда ли начала расширяться червоточина во взаимоотношениях? Знай, как повернется дело, может, и не пожалели бы соломки подстелить.

Исходя из сказанного выше эмпирически напрашивается вывод: производственная (она же служебная, бизнесовая, контрактная, договорная и т. д.) адаптация должна проходить быстро, без отягощений и с максимальной эволюционной пользой как для работника, так и для среды – в конце концов, одно общее дело делаем и к сему стремимся.

Однако на практике адаптационные сценарии бывают самые различные и довольно часто в финале совершенно не такие, как изначально предполагалось. Найти нужного работника – это лишь полдела, дальше не менее важно, чтобы он адаптировался к вашим запросам и существующим производственным реалиям.

О плюсах и минусах различных подходов к адаптации на новом рабочем месте и пойдет разговор ниже. И начнем, пожалуй, с «перегибов».

Итак, превращать адаптацию работника в тест на выживание как минимум неразумно и неприбыльно для фирмы и ее руководства. Если, конечно, данная фирма не выполняет функцию некоего сверхжесткого «отборочного полигона» для целенаправленной фильтрации «входящего контингента» в аспекте каких-то далеко идущих стратегических целей. (Мы намекаем на организации и структуры, у которых «вход – рубль, а выход – два» и где отсев контингента в норме составляет 90 %.) Адаптация уже сама по себе, исходя из определения, предполагает стресс, поскольку заставляет человека непосредственно отвечать на вызов среды в навязанном режиме. Иными словами, налицо ситуация, которую он никак не может игнорировать. Более того, индивидуум абсолютно ясно осознает, что итоговый результат его усилий может быть либо положительное «да», адаптация состоялась, либо отрицательное «нет». Дамоклов меч возможной неудачи уже подвешен над работником, создавая тем самым для него весьма ощутимый «напряг». И если фирма предполагает поскорее начать получение прибыли от профессиональной деятельности своего нового сотрудника, то не в ее интересах устраивать дополнительные экзамены.

Однако на деле, к сожалению, часто происходит иначе, потому что при приеме на работу кардинально смешиваются такие совершенно различные процессы, как проверка профессионализма и адаптация работника. Рискнем утверждать, что происходит это в результате некорректных действий службы набора персонала. Поскольку еще на «входном» этапе профессиональный уровень соискателя должным образом проверен не был, на адаптацию возложили абсолютно не ее задачу: определить в «боевых» условиях, на что работник годен. Вместо выверенного прогноза относительно предполагаемого «профмаршрута» эмпирически, а по сути – наугад, проверяется, «что на практике получится». Естественно, все неудачи в изначально неверном подборе кандидата списываются на плохую адаптационную приспособляемость последнего. Совершенно непригодного соискателя увольняют, а администрация преспокойно получает премию… за управление и подготовку персонала. Если все же нужно найти козла отпущения, то это будет именно тот «низовой» руководитель, которому столь удачно «рекрутировали» очередного неумельца. В любом случае топ-менеджер, который так поставил дело, не пострадает. В итоге на пустом месте возникает и разрастается надуманная проблема адаптации, корни которой, еще раз подчеркнем, – в неумелом подборе персонала «на входе».

Назначение испытательного срока – классическое тому подтверждение! С точки зрения ускорения прохождения адаптационного периода, испытательный срок бессмыслен, а в продуктивном плане – еще и вреден, поскольку до крайности нервирует только что поступившего работника и самое главное – предельно сковывает его инициативность и непосредственность. В итоге на весь испытательный срок вместо человека с полной отдачей мы имеем дело с неким манекеном, боящимся лишний раз чихнуть. Добавьте к этому постоянную угнетенность и подтачивающую доверительность производственных отношений обиду: «За что меня так?». Игра в испытательный срок удобна лишь там, где работников меняют «пачками», как столовые салфетки, а сама робота – небесхитростная, но трудозатратная – проработав положенную «контрольку», человек хоть какую-то прибыль принес, а оплачивать его труд можно копейками. Не подтверждено практикой и убеждение некоторых работодателей, что в период испытательного тендера работник из кожи вылезет и главное – все, что знает полезного в своем деле, выложит на блюдечко с голубой каемочкой. По сути, вместо адаптации работника происходит беззастенчивое «скачивание» его индивидуально наработанных профессиональных ноу-хау. Впрочем, сейчас специалисты высокого класса на такую дешевую приманку уже не ловятся, но вот неприятный осадок на душе у них остается очень надолго. Так стоит ли изначально провоцировать на саботаж того, кто может в скором будущем оказать неоценимую услугу фирме?

Саму же акцентуацию (возможно, даже официальное оглашение) так называемого испытательного срока следует прекратить. Иными словами, не пугать, не предупреждать и не шантажировать только что нанятого работника. Юридический аспект следует сохранить, а вот психологический «жим» во взаимоотношениях «начинающий сотрудник – фирма» убрать начисто.

Одним из ненужных стопоров в механизме продуктивной отдачи вновь принятого являются изначально выдвигаемые работодателем (а по сути, промежуточными чиновниками) сверхжесткие требования по включению в ритм работы, что называется, с ходу и без сучка и задоринки. Требование абсурдно: претендент на должность должен знать наперед все мельчайшие подробности и нюансы «интимной» производственной кухни работодателя, т. е. где и какую кнопку нажать, куда пойти, где и что взять, как конкретно что-либо оформить и т. д. Создается впечатление, что изначально предполагается, будто перед тем, как претендовать на рабочее место в фирме, соискатель должен на фирме не только побывать, но и тайно поработать. В сфере обслуживания, техническом сервисе и ряде других производств сейчас именно так и поступают: кандидат довольно продолжительное время (месяц-два) бесплатно работает неполный рабочий день, все изучает, ко всему приспосабливается, а уж только потом его берут на ставку и гарантированную оплату. Вариант предельно экономный, но годится лишь для поточного и конвейерного производства, в котором утечка секретов и технологий к конкуренту вреда не приносит.

Успешную адаптацию невероятно затрудняет отсутствие четких должностных положений и требований. Требования к профессии, требования к претенденту на рабочее место и требования к должности – это все совершенно разные моменты организации труда. Адаптироваться нужно конкретно «к чему-то», и если это «что-то» оказывается донельзя расплывчатым – «давай работай и покажи результат!», – то в пору присмотреть ближайшую аптеку, авось там найдутся средства от нервного срыва.

Автору в свое время несказанно повезло – он начал карьеру в одном вполне престижном заведении с разработки с нуля должностных требований на… самого себя и своих подчиненных. При довольно-таки комфортных сроках. Ну, времена тогда были такие, сдай все в срок, но планировать тебе никто не запрещает. Потом пришлось ознакомиться с буквально тысячестраничными талмудами должностных требований к работникам в фирмах технологического Запада. Поразил, собственно говоря, не объем, а поразило отсутствие «воды» и ненужных технических излишеств. Все предельно конкретно, изложено простым доходчивым (!) языком, где нужно – обязательно схема или картинка. Но более поразило следующее: если фирма достаточно серьезная и пребывает на рынке уже более пяти лет, то на каждую имеющуюся или даже вводимую в ближайшей перспективе должность обязательно существует весьма увесистый том, созданный не для проформы, поскольку и пришедший на место новый работник, и его руководитель туда постоянно заглядывают. Иначе нельзя, непонятно, что делать и кем управлять. Советская же бытность (автора не минула чаша сия) приучила нас к совершенно ненормальной производственной ментальности типа знаменитой армейской аксиомы: «Солдат спит, а служба идет». В переводе на «контору» это значило: не ищи работу, она тебя сама найдет. А на нет и суда нет.

Отсутствие четких должностных положений позволяет и нынешнему руководству (куда денешься, все мы еще внучата «Красного Октября») использовать вновь принятого работника как некую безропотную и обезличенную трудармию. Это уж потом он поднаторится и начнет потихоньку отстаивать свои права. Но главного – в чем конкретно состояли его должностные обязанности, когда он впервые переступил порог фирмы, сотрудник может так и не узнать. И что самое забавное – «входные» требования, столь дотошно спрашиваемые с работника и перепроверяемые службой персонала, могут так и не быть востребованными. Потому что на практике заниматься придется чем-то совершенно иным, адаптируясь и приноравливаясь уже по ходу нового дела и постоянно задавая себе вопрос: устраивает ли меня эти непредсказуемые служебные метаморфозы? Сей же торный путь обычно берет начало с тривиальной ситуации: специализация специализацией, но фирме срочно нужно затыкать прорыв на ином фронте… (Чей был прорыв, увы, осознаешь с горечью и запозданием, адаптация уже состоялась, но, к сожалению, совершенно не в том профессиональном ракурсе.)

Отсутствие четких и конкретных профессионально-нормативных требований и развернутой должностной инструкции (читай: профессиограммы плюс должностных положений) – весьма серьезное упущение со стороны управленческой администрации, поскольку позволяет находчивым и опытным в своем деле работникам произвольно саботировать свои каждодневные должностные обязанности, ловко отбиваясь от претензий и умело перекладывая неблагодарную работу на плечи более покладистых простаков. Кроме того, подобная служебная лафа неминуемо привлечет к работе неспециалистов и непрофессионалов. В мутной воде, как известно, рыбку ловить, то бишь исполнять неопределенные должностные обязанности, однозначно легче. Так стоит ли работодателю быть таким расточительным, оплачивая ловкачей?

Однако в практике менеджмента встречается особый случай адаптации нового работника, который можно определить как провокационно-эвристический. Его суть гениально раскрывается в остроумном изречении господина Альберта Эйнштейна: «Все знают, что того-то и того-то делать нельзя. Но вот приходит со стороны «дурачок», который этого не знает, и – делает открытие!». Теперь слово «дурачок» замените на «пришедший со стороны работник», и сразу же станет ясно, зачем и как применяется метод провокационно-эвристической адаптации. Первое – встряхнуть застоявшуюся производственную рутину, заставить всех подтянуться и заработать энергичнее (заметьте: абсолютно бесплатно и без надоедливых понуканий со стороны администрации); второе – максимально повысить индивидуальный творческий КПД сотрудников, или, как нынче модно говорить, поднять планку креатива; третье – в прямом смысле взглянуть на привычную ситуацию со стороны новым, незаангажированным суетой и устоявшимися стереотипами взглядом. И хотя библейская притча утверждает, что «молодое вино не наливают в мехи старые», но в данном случае приходится аналогию оспаривать. Данная ситуация диаметральная и скорее ближе к современным медицинским или генетическим толкованиям: вливая свежую кровь, однозначно повышаем иммунитет организма, то бишь фирмы, если под свежей кровью понимать приход нового работника. Ведь адаптация – процесс двусторонний: приспосабливается не только работник к фирме, но и в какой-то степени фирма к нему. Когда Магомет направляется к горе, то и гора в свою очередь делает полшага ему навстречу. Все дело в пропорциях. Можно специально создать такие условия, когда «гора», а точнее, ее отдельная часть, вынужденно пройдет навстречу путь куда длиннее. Таким образом, провокационно-эвристическая адаптация в основном выполняет задачу локального реинжиринга, или, проще говоря, качественной перестройки отдельного подразделения фирмы. Новая метла всегда метет по-новому. Вот и пусть себе метет, пока еще не притерлась. Надобно только ей не мешать, а еще лучше – тонко направлять и своевременно стимулировать к новому творческому рвению.

Перечислим алгоритмы для данной «перестроечной» акции: а) среди претендентов тщательно отбирается кандидат с ярко выраженными креативными способностями, амбициозный и отлично знающий свое ремесло – найти такого уже большая удача и, считай, полдела; б) при вступлении в должность никаких стесняющих и объяснительных инструкций ему не дают, но намекают, что инициативность поощряется; в) при его активном движении вширь и вглубь незаметно выставляются заградительные административные барьеры – лишних щепок, когда лес рубят, и лишних поваленных деревьев не надо (!); г) группа отслеживания тщательно и своевременно анализирует все происходящее – важен не только конечный результат, но и «почему?». Ну и, наконец, предохранительный трюк: новоиспеченному лидеру устраивают очень жесткий и критический разбор его нововведений и некорректных действий в адаптационный период: во-первых, чтобы он не зарывался и не стал «маленьким наполеончиком», во-вторых, для технологического конструктивизма нелицеприятный «разбор полетов» всегда полезен и в-третьих, справедливости ради, для тех, кто стал мишенью и объектом приложения претурберационных воздействий. Конечно, рассматриваемая акция требует тщательной подготовки и по своей непредсказуемости слегка напоминает вакцинацию организма. Однако в итоге у нас в активе – не только адаптация перспективного работника, но и устранение не обнаруженных доселе тормозов. Оба плюса таковы, что ради них стоит слегка рискнуть. В конце концов, чрезмерно революционизирующий эксперимент всегда можно вовремя прекратить. Об этом тоже следует позаботиться заранее.

Ранее речь шла о профессиональной составляющей адаптационного процесса работника на его новом должностном месте. Но не менее важен и второй аспект: личностный фактор. Ведь человек не просто приходит на новую работу, он буквально вливается в новый коллектив. И если специфика его работы такова, что от межличностных взаимоотношений на рабочем месте слишком многое зависит, тогда, по сути, адаптация есть удачно осуществленная психологическая «притирка» друг к другу: новичка и уже работающих сотрудников. Просто так, на вскидку, предугадать исход процесса имплантации отдельной личности в некое устоявшееся коллективное сообщество очень и очень тяжело, ведь нужно свести воедино все психологические, социальные и профессионально-управленческие факторы. Притом в срезе коммуникативного, информационного и ментального взаимодействий. Подобный достоверный прогноз по зубам лишь руководителям, обогащенным недюжинным жизненным опытом и врожденной склонностью к психологии, а также сравнительно небольшому отряду прикладников-психодиагностов, специализирующихся в сфере производственных межличностно-групповых взаимоотношений.

Поэтому практика бизнеса пошла более простыми путями: а) путем нивелировки и стандартизации служебной коммуникации работников (читай: направляющие и обучающие тренинги, а также предварительное тотальное насаждение единой культуры межличностного взаимообмена); б) путем эмпирической «притирки» друг к другу, так сказать, по факту и по неформальному признаку, т. е. либо нашел общий язык, либо нет. И если первый вариант наиболее характерен для массового корпоративного производства, то второй – исключительно удел неких маргинальных или уникальных бизнес-структур. Проще говоря, чем выше специализация производства и чем значимее в нем человеческий фактор, тем более актуальным в межличностной адаптации становится именно слияние и взаимная «притирка», нежели обоюдная нивелировка и некая обобщенная унификация коммуникационных процессов. Еще раз подчеркнем: результативность адаптации «по человеческому фактору» можно спрогнозировать и предугадать, но на данный момент это – признак весьма высокой технологии управления персоналом.

По сути, испытательный срок и должен выполнять исключительно данную функцию, а именно – обеспечить максимально комфортное вхождение индивидуума в устоявшуюся сферу внутрифирменных межличностных отношений. В свое время на крупных высокотехнологических предприятиях бывшего Советского Союза в обязательном порядке существовал институт наставничества и клубы молодых специалистов. Если вы внимательно проанализируете опыт крупных зарубежных фирм, то легко отыщете нечто аналогичное – полуформальные структуры, призванные максимально смягчить и оптимизировать вхождение молодого специалиста непосредственно в профессиональную среду. У нас, в родном отечестве, этот опыт почему-то подзабыт, да и возраст многих серьезных фирм уж больно детский – еще не наработаны традиции, да и наше время перемен и скоростей таково, что лишь давай – успевай! Может быть, потому психологическая адаптация в конечном счете низводится до технологического аспекта – делаешь вовремя свою работу, ну и ладно… При этом как-то забывается, что именно в неформальном человеческом общении и рождаются гениальные идеи или непревзойденные шедевры. Но даже в обыденности – куда приятней идти на ту работу, где ты можешь найти человеческое взаимопонимание и поддержку. Коллективное сознание – необычайно продуктивная сила, и вряд ли идея междуиндивидуальной конкуренции подменит глубокое чувство единства и всеобщности. Феномен необычайно высокой жизнестойкости восточных культур – именно в гармоничной спайке отдельной личности и окружающего ее социума. Нашей же культуре, культуре индивидуалистов, шараханий в разные стороны, неврозов и стрессов, это только предстоит постичь. В противном случае придется усилить штамповку одноликих производственных «людей-винтиков», вот и вся адаптация. В конечном счете адаптироваться можно лишь к чему-то самобытному, оригинальному, непохожему. Но если все фирмы будут на одно лицо и с единым коммуникационным стилем – тогда и проблем никаких нет. Жутковатая в итоге получается картина.

Чтобы уйти от мрачноватого футуризма, хочется вспомнить один древний закон гостеприимства странствующих дервишей из средневекового ордена суфиев. Там каждому путнику, подошедшему к костру, сразу же предлагали кров, пищу и защиту. И в течение трех дней ненавязчиво, но внимательно за ним наблюдали, ничем не стесняя гостя. При этом какие-либо специальные правила поведения не оговаривались. По истечении данного срока принималось коллективное решение: либо пришедшему и далее можно оставаться уже на равных правах членства, либо он должен немедля покинуть приютившее его сообщество дервишей. Причем, собирая в путь, его обеспечивали пищей и водой, чтобы хватило до ближайшего оазиса. Закон был одновременно суров и милостив. Но самое главное, он неукоснительно сохранял индивидуальность каждого и то общее чувство единства, которое их объединяло. Можно считать, что дервиши эмпирически создали удивительно жизнестойкую модель адаптивной «притирки» друг к другу. Видимо, в сверхжестких условиях пустыни такому коллективистскому ордену иначе бы никак не выжить.

Мы живем в эпоху стремительных техногенных революций. Но тем не менее без чувства локтя нам все равно долго просуществовать не удастся. И потому межличностная, психологическая адаптация друг к другу нам крайне необходима. И лучше всего, если она будет осуществляться непредвзято, с терпением и вниманием и, конечно, в естественных условиях, а не в стенах некоего ускоренного манипулятивного «всеобуча». Не будем подменять фирму, в которой нам жить и работать, бройлерной фабрикой.

Начнем с того, что передача (делегирование) полномочий – понятие в современной управленческой практике далеко не столь однозначное, как, например, штатное расписание и соответствующие ему должностные инструкции. Неоднозначность выражается хотя бы в том, что существует целый ряд независимых друг от друга причин, вынуждающих руководителей прибегать к данному приему. Знание оных (т. е. действительных причин или факторов) крайне необходимо для составления точного прогноза того, что же реально произойдет в каждом конкретном случае, когда механизм передачи полномочий будет запущен. Посему попытаемся вникнуть в некоторые детали (все же лучше, чем читать односложные советы в мажорном тоне).

Итак, факторы, вынуждающие руководителя (в принципе любого ранга) применять в своей деятельности метод передачи полномочий эмпирически, можно разделить: а) на внешние; б) внутренние; в) субъективные.

Внешние причины, если употреблять понятную современному менеджеру терминологию, обусловлены прежде всего конкурентной средой и конъюнктурными соображениями. И если у руководителя вследствие этих причин резко возрастает поток текущих задач, так что уже не до сна и даже престижный спортзал с сауной не могут вернуть утраченную работоспособность, – значит, пришло время поделиться своими полномочиями с другими. Подобная деловая разгрузка абсолютно неизбежна, иначе вал насущных обязанностей попросту выведет из строя управленца (и в конечном счете пострадает дело, которому он отдается с такой самоотверженностью).

Вызов внешней среды, требующий резкого повышения самоотдачи, бывает экстенсивно-прогрессивный и проблемно-экстремальный. При прогрессивной экономической экспансии дела у фирмы идут настолько хорошо, что рост запросов рынка явно опережает возможности персонала. Отсюда стратегия укрупнения функций, когда происходит активная передача целых блоков полномочий на более низкий управленческий уровень, который до сего времени выполнял в этом же секторе работу фрагментарную и строго директивную, т. е. что-то очень конкретное и строго по указке. (Классический пример: предположим, мой заместитель по снабжению занимался поставкой только отдельных спецификаций. В связи с бурным ростом нашей торговой сети я теперь параллельно отдаю ему на откуп, а точнее, на автономное обслуживание несколько торговых точек – пусть ведет все дела самостоятельно, я же буду контролировать лишь «вход» и «выход»; на большее моих рук попросту не хватит.)

Однако не следует смешивать передачу полномочий экстенсивно-прогрессивного типа с переходом фирмы на более высокий уровень экспансии, сопровождающейся введением новых должностей и расширением штата сотрудников. Скажем, в ситуации «магазин + дополнительные торговые точки» можно обойтись передачей части новых обязанностей своим подчиненным без роста численности последних. Но вот в схеме «сеть магазинов – мегамаркет» перераспределение путем передачи полномочий резко возросшего потока новых задач вряд ли принесет свои плоды. Необходим принципиально иной уровень технологического функционирования с введением дополнительных должностей, например специалиста по мерчандайзингу. Здесь гораздо корректнее говорить не о расширении зоны делегирования полномочий, а о повышении уровня организации полномочных функций. Иными словами, с помощью передачи полномочий все возрастающие задачи можно решить только до определенного уровня; далее необходим качественный скачок в развитии организационных структур.

Внутрифирменные причины внедрения в практику управления приемов передачи полномочий можно обобщенно разделить на два класса: 1) обеспечивающие качество собственно механизмов управления; 2) способствующие непрерывному профессиональному росту персонала. С п.2 все, кажется, предельно ясно: занимая низшую ступень, тот, кому передали полномочия, начинает активно на практике осваивать деловые функции вышестоящего и решать задачи более высокого ранга, нежели предполагает его должность. Эффективность отдачи персонала при этом – стопроцентная! Но меркантильный интерес здесь не самый главный – персонал-то ведь учится! Причем не на заезженных курсах повышения квалификации, не во имя второй «корочки» и не на умопомрачительно дорогих тренингах – специалисты проходят де-факто боевое крещение для соискания последующей профессионально-карьерной ступени, заметьте, в условиях реальной бизнес-деятельности, принося тем самым прибыль фирме. Применяя планово метод делегирования полномочий, можно исподволь и заранее подготовить кадры для резкого экспансионистского расширения собственного рынка, а также провести скрытую от конкурентов реструктуризацию направлений, обеспечив себе тем самым конкурентное превосходство в неожиданности, мобильности и концентрированности усилий. Что же касается эффективности, то данному методу, видимо, в управленческой методологии нет равных.

Передача полномочий таким способом не требует дополнительных вложений, но зато резко интенсифицирует отдачу прибыли: поскольку, как уже говорилось, за те же средства решаются задачи более высокого ранга. Пионерами освоения данного метода передачи полномочий современные бизнесмены все же не были. Первопроходцами в этой области, видимо, нужно считать господ военных: взаимозаменяемость боевого расчета и жестко закрепленные в боевых уставах положения о подготовке любого командира к выполнению обязанностей более высокого ранга управления – это и есть та же передача полномочий в классическом виде. Наиболее древнее историческое подтверждение – Александр Македонский. До Индии он дошел с 25 %-м составом кадровых офицеров. Остальные 75 % – рекрутированные у представителей покоренных племен и тщательно обученные боевому искусству и управленческому делу. Самое интересное – не за страх, а за совесть, правда, в совокупности с меркантильным интересом. За всю историю блистательных кампаний, проведенных Александром Македонским, не было ни одного случая, чтобы гибель командира приостановила или деморализовала действия вверенного подразделения! Поистине это был величайший методолог непрерывающегося профессионального обучения. Историки не сомневаются: с таким подходом в обучении своей армии он к старости покорил бы Китай, Филиппины и обогнул бы южный берег Африки. По сравнению с традиционным строго иерархическим управлением, у офицеров Македонского – 6–7-кратная производительность! По сравнению с деспотическим управлением, 10–15-кратная. Именно здесь кроется разгадка феномена потрясающих воображение военных побед. Только в наше время (буквально в 80-е годы прошлого века) начали переосмысливать управленческий гений этого полководца, стратега и государственного деятеля.

Передача полномочий, особенно в условиях все возрастающего интенсива и инновационного вызова внешней среды, однозначно повышает эффективность собственно механизмов управления. (Тот же Македонский не провел ни одного боя, ни одного похода по аналогии, да и какие могли быть сходства у 150-тысячной пехотной армии с обученными боевыми слонами индийского раджи и неприступной крепостью финикийского города-острова Тира? Итог: потерпели полное поражение и те, и другие – Македонский умел отыскивать слабые стороны даже у несокрушимого с виду врага.) В то же время классическое административно-иерархическое управление при резком возрастании нагрузки и всевозможных неожиданностях ведет себя крайне негибко: топчется на месте, разрабатывает, согласовывает, подготавливает штаты и структуру, ждет приказа и разрешения – короче, все что угодно, лишь бы не действовать непосредственно на линии огня. Образно говоря, проедает выделенные средства, засев глубоко в окопах. Делает вылазки, как правило, неофициально, исключительно по субъективным каналам, «коридорам», связям, «нужным раскладам», скрывая теневую сторону проводки своих интересов за наружным фасадом официально декларируемых шагов. В результате совершенно непонятно: как при такой громоздкости и нерасторопности дело все-таки движется? Оказывается опять-таки за счет неформальных субъективных предпочтений и личной выгоды. Реформировать или улучшать административного «двуликого Януса» почти бесполезно и безрезультатно. Отсутствуют четкие критерии оценки эффективности управленческих механизмов, донельзя завуалированы правила и законы кабинетной игры. Поэтому передача полномочий от руководителя к подчиненному в административно-иерархическом управлении – сущий нонсенс, ибо тотчас обнажатся подводные камни действительных, а не декларируемых приоритетов и тайных раскладов. Может быть, поэтому чиновники не смеют долгое время болеть и отсутствовать на своем рабочем месте? Видать, покой им только снится…

При реальном гибком управлении, нацеленном на достижение результата, передача полномочий представляет, по сути, полигонный метод тестирования управленческой эффективности для ситуаций, предельно приближенным к экстремально-боевым. Пожалуй, ни один иной способ не выявит сходу все возникающие по ходу дела недочеты, неувязки, проколы и узкие места. Когда в практику запускают механизм передачи полномочий, достигается реальное устранение возникающих недостатков и препятствий. Либо передача эта забуксует, и дело развалится по причине тотального несоответствия управленческого механизма данному технологическому приему. Произойдет неминуемое отторжение. Для руководителей это сигнал «SOS!» – управленческую систему нужно в срочном порядке реформировать, до тех пор пока не будут устранены все объективные загвоздки на пути внедрения приемов передачи полномочий в постоянную практику. В итоге, вполне возможно, будет изменено в целом штатное расписание, кардинально переделаны должностные инструкции и, без сомнения, переродится сама атмосфера управленческой культуры. Но самое главное – управление выйдет на более совершенный уровень эффективной производительности. (И неминуемо обнажатся «лишние» управленцы и ненужные управленческие функции, а то и целые структуры, чего как огня боится админсистема.) Поэтому при передаче полномочий важен не только конечный результат, но и зримое обнажение того, что объективно мешало, с чем возникли проблемы и то, как они решались. Если отлажена беспристрастная обратная связь с теми, кто наделяется полномочиями (т. е. с подчиненным персоналом), то в итоге руководство будет иметь практический срез эффективности ведомственной управленческой системы.

Субъективные факторы передачи полномочий целиком и полностью определяются мотивационными, психосоциальными, коммуникативно-информационными и прочими индивидуально-характерологическими особенностями личностей, непосредственно участвующих в данном процессе. Среди субъективных факторов на первое место, видимо, следует поставить мотивационно-ситуативные причины того или иного типа поведения участников в служебном сценарии под названием «передача полномочий, и что из этого вышло».

Вариант 1. Руководитель действует исключительно в интересах интенсификации дела и перебрасывает на плечи подчиненных самостоятельные блоки работ, контролируя лишь «вход» и «выход». Сам же всецело концентрируется на главном направлении. Мотивационный стержень передачи полномочий вполне очевиден: «Я пробиваю дыру в стенке, а вы, ребята, затем самостоятельно растаскиваете кирпичи». Вариант 1 – это, по сути, либерализированная форма должностных субподчинений, поскольку в данном случае передаются полномочия явно низшего ранга.

Экстремальный сценарий варианта 1. Руководитель всецело на линии огня, а вся «текучка» делегирована вверенному персоналу. Харизма руководителя устойчиво находится на запредельном уровне – ведь он всегда на переднем крае, всегда там, где тяжело. Настоящий «отец-командир». Роль экстремалиста в конечном счете порождает патерналистские мотивы в передаче полномочий: «Вы, мол, мои дети, и я вас непременно жалею, даю работу, хоть и самостоятельную, но все же полегче, чем самому себе». В итоге «дети» так никогда и не осмелятся перечить «отцу».

Передача полномочий также весьма ощутимо зависит от индивидуально-психологических личностных особенностей участвующих в ней субъектов (очень сложно избежать непосредственно личностного контакта, и главное – необходимо брать на себя персональную ответственность за принятие решения, кстати, обоюдно). Спрогнозировать конкретику поведения того или иного психотипа вполне реально, а при делегировании полномочий тем более необходимо, чтобы избежать ненужных психоартефактов. Конечно, при условии, что для нас работник – отнюдь не «черный ящик» с запрограммированным на служебное поведение «вход-выходом». (Скиннеровское научное управление в 1960-х и нейролингвистическое движение 1990-х гг. создают опасную иллюзию, что индивидуальными диспозициями можно смело пренебречь, главное – мотивация, настрой, техноприем. К счастью, с человеческими ресурсами не все так просто.) В качестве доказательства приведем несколько примеров влияния психологической акцентуировки участвующих субъектов передачи полномочий на ее прохождение.

Ананкасты, или в просторечии сверхпеданты, страшно неохотно делятся с другими своим правами и полномочиями: а вдруг тот сделает все неправильно, не так, как надо. Тогда уж лучше все самому. В ходе передачи даже ничтожной доли полномочий он «достанет» кого угодно своими формализмами и уточняющими условиями. Плюс дотошный переспрос, все ли усвоено так, как положено? Если те же полномочия сверхпедант принимает – будьте уверены, надобность в подобной операции отпадет раньше, нежели бесконечный процесс уточняющих согласований будет завершен. Передающий рискует попутно заработать нервный срыв.

Для психастеников или тревожных от природы людей уже сама вероятность передачи или получения дополнительных полномочий может стать причиной глубочайшего стресса. Нормальная работа будет парализована – кто в таком состоянии на все адекватно реагирует?

Личности параноидного склада ни за какие блага не захотят поделиться «кровными» полномочиями. Давать другому плацдарм для козней и нападения? Да ни за что! Аналогично и принимающий полномочия «параноик» угрюмо переберет все пессимистические варианты: а не хотят ли его «подставить» и окончательно убрать с фирмы? В итоге вместо производственного задора набухает как на дрожжах ком взаимных подозрений. Лучше было бы ничего не начинать…

Лица проективного типа до предела «нагрузят» передачу полномочий своими проблемами и предрассудками. Рассчитывать в данном случае на какую-либо двустороннюю коммуникацию просто невозможно. Каждый будет слушать только себя.

Передача полномочий – процесс коммуникативный и информационный, происходящий путем личного контакта между двумя субъектами управления. Более того, он осуществляется не между Робинзоном и Пятницей на необитаемом острове, а в управленческом или производственном коллективе. Отсюда – актуальность и эффективность всех тех приемов межличностной и коллективной коммуникации, которые мы сегодня определяем как соционические и нейролингвистические методологии и практические подходы. Следовательно, мы должны всецело учитывать индивидуальный информационный и деловой стиль субъектов, участвующих в делегировании полномочий. Более того, собственно информационно-смысловой аспект передачи полномочий должен осуществляться в самой приемлемой и оптимальной модальности. Как правило, это та смысловая форма, которая наиболее органично описывает непосредственно производственную технологию. Задача передающего и принимающего полномочия – адаптировать и коммуникатировать информационный обмен таким образом, чтобы сохранилась полная преемственность и не искажался смысл «полномочных» пунктов. Лучшие рекомендации в этом плане – неискаженный и знакомый обоим (т. е. передающему и принимающему полномочия) коммуникативный деловой слэнг; обоюдная информационная и эмоциональная подстройка: предельная ясность и конкретика смысла. Поменьше обобщений, вступлений, указующей моралистики, теоретизирования и прочего смыслового «забалтывания» проблемы. При разъяснении полномочий должно действовать правило: «Разрешено все то, что не запрещено», т. е. деловая инициатива принимающего должна поощряться, а не ограничиваться. В противном случае не было нужды огород городить – не стоит называть громкой фразой «передача полномочий» обыкновенный приказ выполнить дополнительную работу.

И еще один практический нюанс: передачу полномочий всегда лучше проводить в атмосфере деловой открытости и «прозрачности» (лет 25 назад сказали бы: «В условиях демократичности и гласности»); тогда подчиненный коллектив сразу же окажется «в курсе», и не потребуется дополнительной «раскачки», адаптации к новому руководителю и измененным условиям (при непременном условии, что принимающий полномочия обладает самым высоким рейтингом предпочтения из всего коллектива – иначе неизбежны склоки и резкое падение производительной мотивации у остальных).

Передача полномочий может стартовать с ослабленным деловым иммунитетом и неактивной бизнес-хваткой, если будет отсутствовать взаимоусиливающий энергообмен между основными действующими лицами. Под энергообменом в данном случае понимается резкое усиление активации работников к действиям в гораздо большем интенсиве, нежели это происходило дотоле. Активизирующе-мобилизирующая составляющая процесса передачи полномочий не всегда осознается, хотя сам факт «нового дуновения», чего-то обновляющего и стимулирующего – бесспорен. Передача полномочий несравненно сильнее активизирует деловую энергетику персонала, нежели даже классическое аккордно-премиальное распоряжение интенсифицировать за вознаграждение свой труд. Особенно если передающий по стилю деятельности бесспорный лидер, не только умеющий всегда быть впереди, но и стимулирующий к непрерывному движению своих подопечных. Уметь «заражать» других – свойство наиболее важное, ибо при этом исчезает «внутривидовое» соперничество и передача полномочий не превращается в тестовый барьер на выживание. Поэтому не менее важно также полное доверие в связке «передающий – принимающий». Именно доверие порождает позитивную энергию к проявлению творчества и самостоятельности. Нет доверительной атмосферы – жди в скором времени «разборок», упреков и взаимных обвинений. Передача полномочий произведет обратный эффект – конкурирующий сепаратизм там, где ранее предпосылок к тому вроде бы не наблюдалось.

Без передачи полномочий в современном управлении бизнесом никак не обойтись – веление времени и вызов среды долго не проигнорируешь. Рождается совершенно иной тип служебных взаимоотношений, основанный на договоренности, конкурентном профессионализме и взаимном доверии. Это более продуктивно и, надеемся, более приемлемо, нежели беспрекословное подчинение младшего старшему.