— А что, барыня, не поехать ли навстречу? Не ровен час, где застряли. Дороги наши известные, да дождливо нынче. — Это кучер Тимошка обратился к помещице Лизавете Сергеевне Львовой, которая в ситцевом утреннем платье вышла на балкон деревянного дома с мансардой посмотреть, не едут ли гости.

— Надо было послать экипаж! Ты дорогу знаешь, а их англичанин-форейтор мог и не справиться. — На свежем, ясноглазом лице молодой женщины отразилась забота. — Впрочем, подождем еще немного. Иди к себе.

Она глубоко вздохнула и развела руки в сторону, будто ловила утренний, нежный ветерок. С балкона второго этажа помещичьего дома раскрывалась чудесная картина: со всех сторон усадьбу обступал лес, холмистая местность со множеством скрытых озер напоминала талантливые декорации, настолько ненастоящей в дымке утреннего освещения представлялась эта красота.

Было раннее утро, но солнце уже взошло: июнь на севере светлый, ночи проскакивают незаметно, только на час сгущается тьма. Лизавета Сергеевна любила поспать, но сегодня она ждала гостей: еще месяц назад уговорились с подругой встретиться в этот день в Приютино, чтобы вместе помянуть мужа Лизаветы Сергеевны, умершего несколько лет назад. Татьяна Дмитриевна Хвостова в некоторых случаях была педантичной дамой, нарушить обещание она не могла, следовательно, вот-вот ее английская коляска покажется на неровном горизонте.

Лизавета Сергеевна прислушивалась к непривычной тишине дома. Дети еще спали, в левом крыле дома Мавра одиноко гремела самоваром и ворчала на сырость углей. Помещица еще раз вздохнула, вспомнив о нынешней дате. Вот уже шесть лет она вдовствует и, конечно, горечь утраты давно притупилась, но в этот день она особенно остро чувствовала свое одиночество. Генерал Львов был старше ее на двадцать лет, он дружил с покойным батюшкой Лизаветы Сергеевны. Разница в возрасте привела к тому, что муж для юной Лизы стал наставником в житейских и семейных делах и вызывал больше чувство почтения и дружеской привязанности, нежели любовь. Шестеро их детей были зачаты и рождены в согласии и единоверии. Супругов объединяла нежная дружба, которая, как известно, часто долговечней и крепче, чем пылкая, страстная любовь.

Прошла неделя. Погода установилась, возобновились катания в лодках по озеру, чтение в беседке, купания и долгие прогулки в лесу. Население в доме Львовых пополнилось блестящими молодыми людьми в красных мундирах: вернулись старшие сыновья из Петербурга с друзьями Владимира по полку. Почти каждый вечер устраивались танцы, концерты, живые картины. Военные внесли особое очарование в эти занятия: они прекрасно танцевали, были чрезвычайно любезны, блистали остроумием и манерами и просто оказались добрыми, веселыми юношами. Волковские бывали каждый день, приезжали Давыдовы, общество получилось пестрым и многолюдным.

Все это изрядно прибавило забот Лизавете Сергеевне. Каждое утро начиналось с хозяйственных распоряжений, работы в кабинете, куда она запиралась с управляющим и старостой, проверкой счетов. Потом предстоял поход на кухню, составление меню на целый день, доверительная беседа с Федором. Девушек надо было отправить по ягоды и грибы, распределить домашние работы в девичьей, в птичнике. А то являлись мужики за советом или бухались в ноги: «Матушка, рассуди!» Значит, опять подрались или что-то не поделили. Своим чередом шла жизнь крестьян, садовые и полевые работы, сенокос, ремонт флигеля и оранжереи, а Лизавета Сергеевна была хозяйкой этого имения и единственной главой семьи. Она, конечно, уставала от забот и тяжести этого груза, ей очень не хватало мужской поддержки. И только доброжелательный нрав хозяйки спасал семью от разорения: любя ее, управляющий и староста трудились на совесть и не обворовывали подчистую, старались никого не обидеть. Частенько молодая вдова плакала по ночам от тяжелых мыслей и усталости: она не была рождена властвовать и только силою обстоятельств, осиротев и овдовев, вынуждена теперь принимать на себя управление имением.

Большое количество гостей — новые расходы, заботы о комнатах, о лошадях, прислуге, о том, чтобы никто не нуждался в необходимом. Обо всем нужно было подумать, ничего не забыть. А если учесть, что за нравственным здоровьем дома тоже надо было следить и не столько за своими детьми, сколько за дворней, которая распускалась при малейшем послаблении, то выходило, что времени на себя у хозяйки почти не оставалось. Нашествие усатых красавцев-гусар создавало угрозу всей девичьей, и Лизавета Сергеевна пустила в ход тяжелую артиллерию: англичанку мисс Доджсон и семидесятилетнюю тетушку, которая всю жизнь незаметно жила в доме, а недавно вернулась из долгой поездки по родственникам. «Я готова помочь с приданым, я буду посаженой матерью, но разврата и праздности в доме не допущу», — говорила Лизавета Сергеевна крепостным девушкам и доказывала это на деле.

Девочками занимались madame, француженка, и мисс Доджсон, у Пети был учитель-француз, а в Москве нанимались профессора, чтобы готовить его в университет. Конечно, еще приглашались учителя танцев, музыки, но они не входили в постоянный штат прислуги, и все это надо было регулировать, создавать равновесие.

Лизавета Сергеевна жила эту неделю, как в тумане. Возвращение сыновей совпало с отъездом Татьяны Дмитриевны, и Лизавета Сергеевна возобновила заброшенные было записи в ее личном журнале.