Любовь не самое великое средство, которое могло бы удержать двух людей вместе. Самое лучшее средство ― это секс.

Из курса школьной физики вам должно быть известно, что гораздо сложнее paзделить два тела, соприкасающиеся посередине, чем те же предметы, если они соединены где-то вверху или внизу.

Я все еще был безумно влюблен в нее, когда оставил ее; но желание умерло, и все годы любви, новых открытий и путешествий, проведенные вместе, не смогли удержать меня от этого шага.

Может быть, я плохо все помню.

Честно говоря, я не бросал ее. Это сделала Физз.

Весь день шел проливной дождь, с неба и сейчас все еще капало. Шесть месяцев спустя после того холодного утра я стоял с Физз у нижних ворот, ожидая автобуса из Бховали, который должен был отвезти ее в Катгодам, возможно навсегда.

Ирония заключалась в том, что мы стояли рядом со старой каменной скамейкой, где сидели в самый первый раз, когда заметили этот дом. Скамейка находилась у поворота дороги, внизу нашего поместья и немного позади санатория, если подниматься из долины Джеоликоте. С нее открывался вид на наш дом, и отсюда он выглядел особенно романтично.

На скамейке больше нельзя было сидеть: ее края стали неровными, и вся она была довольно ненадежной. Год назад в нее врезался грузовик. Кладка разрушилась, выпало несколько камней. Грузовик повис одним колесом над пропастью; через несколько дней из Халдвани приехал кран, который и втащил его обратно. Владелец, сикх, после того как отдубасил водителя и помощника, раздал ладу и сказал, что Бог милостив. Грузовик с легкостью мог оказаться у подножия горы.

Мы стояли рядом, почти касаясь друг друга плечами, под большим зеленым зонтиком J&B, подаренном нам на единственном матче по поло, который мы посетили в Дели. Когда мы развернули его и подняли в воздух, то воскликнули: «Что за удивительный тайм?!»

Но сегодня мы вышли из дома молча. Она отвергла все мои предложения проводить ее до железнодорожной станции. Это был опасный сигнал, такого не случалось раньше. Я понял, что позволил всему зайти очень далеко, и у меня больше не было возможности возобновить или разорвать наши отношения. Плотину прорвало. Вода заполнится до нужного уровня. Моя власть над воротами шлюза больше не имела значения.

Всего несколько городов в мире старше Дели. Многие тысячелетия искатели приключений, мародеры, странники, короли, ученые, монахи и попрошайки приходили к его воротам, преследуя разные цели.

Новый Дели постепенно вытесняет старый город.

Единственная постоянная величина — это беспорядочное сумасшествие силы.

Мы приехали в Дели зимой 1987 года. Имея при себе только багаж. Чтобы жить здесь, чтобы пустить здесь корни. Мы сделали предварительную вылазку с двумя чемоданами, чтобы бросить якорь. Вскоре мы нашли наш будущий дом, барсати, и отправились собирать остальные вещи, чтобы вернуться сюда навсегда. В первый раз мы приехали в Дели, когда закончился сезон муссонов. За два месяца жизни на чемоданах мы видели, как опали листья, прошла осень, дни стали короче. Движение на дорогах стало не таким плотным, и теперь после полуночи редко можно было услышать рычащий звук автомобильного мотора или увидеть свет фар. Пальцы тумана начали сжиматься по утрам и ночам, вскоре он должен был заключить город в свои объятия.

Мы переезжали в эпицентр нашей страны, но Индия больше не была невинной. Терроризм восьмидесятых покончил с нашим благодушием, страстное желание последних тридцати лет выгнать британцев и при этом сохранить чувство собственного достоинства быстро таяло.

Собрать вещи было легко. Я выбрал работу в современной газете, и они дали мне две недели на переезд. Физз уволилась из школы и с курсов английского языка. Ее студенты подарили ей открытку со словами: «Мы будем скучать, прекрасная госпожа». Один из них нарисовал ее черным карандашом — ее острый нос, копну волос и губы бантиком. Она выглядела очень гламурно.

Мы взяли несколько картонных коробок у друзей и у Сиржи. Мы осторожно завернули их в полиэтилен, бросили кучу жареных листьев, чтобы вывести насекомых и тесными рядами уложили в них книги, убедившись, что ни одна страница не загнулась. Вскоре мы упаковали четырнадцать коробок — разных размеров и таких тяжелых, что было невозможно их переносить и при этом устоять на ногах.

Было и еще кое-что. Кухонную утварь мы положили в большой стальной чемодан. Постельное белье и занавески — тоже с хрустящими листьями нима — пошли в маленький стальной чемодан. Музыкальная система поехала в своей собственной упаковке. Кровати принадлежали владельцу квартиры. Обеденный стол и стулья мы продали. Единственный предмет мебели, который мы взяли с собой, было кресло для двоих, с которого мы и начали. Мы поставили «Брата» с красными внутренностями на него, теперь мы были готовы.

Владелец квартиры — грубовато-добродушный полковник армии в отставке, который первым делом утром надевал накрахмаленный тюрбан и костюм и туго заплетал бороду, чтобы не выбился ни один волос, — щедро предоставил нам место в своем гараже, где мы смогли сложить вещи. Мы обещали ему, что вернемся через две недели и заберем их. За это время мы найдем себе жилье.

— Постарайся, сынок, вернуться до того, как здесь будут китайцы! — радостно воскликнул он.

Однажды в школе я прочитал, что стихи созревают долгое время в голове поэтов. Вопреки расхожему мнению, стихи не слагаются в момент вдохновения. Хорошие поэты, когда их посетит озарение, замирают в ожидании. Они ждут, пока ингредиенты приобретут пикантный вкус и текстуру, покийпят, прежде чем снимать их с очага вдохновения и переносить на бумагу.

Даже сняв блюдо с огня, нужно уделить ему внимание. Hужно аккуратно подобрать гарнир, украсить, попробовать. Koгда ты ешь за столом настоящего виртуоза, когда ты читаешь произведение истинного мастера, на столе не будет ничего неожиданного и приготовленного на скорую руку. За каждым блюдом скрываются долгие часы работы и утонченные приправы ― множество нюансов. Нет такой вещи, как сиюминутный шедевр.

Я вспомнил этот совет и воспользовался им.

Ко мне пришло вдохновение.

Между банальным и вульгарным нужно выбрать подходящий момент, чтобы атаковать тему.

В маленькой деревушке рядом с Курукшетра, где в древности Пандавас и Кауравас загнали мир в тупик, и «Махабхарата» заложила удивительный двуликий образ всего человеческого, в маленькой деревушке готовилась к смерти женщина, непоколебимая оптимистка.

Самая великая книга в мире, «Махабхарата», учит нас, что все мы должны жить и умирать в соответствии с нашим кармическим циклом. В этом состоит превосходный закон вселенной — закон вознаграждения и наказания, причины и следствия. Мы живем в настоящей жизни так, как мы прожили прошлую. Но великий триллер морали приказывает нам бороться с кармой и ее деспотическим диктатом. «Махабхарата» учит нас разрушать ее. Менять ее. Великая книга говорит нам, что мы пишем нашу следующую жизнь, живя в настоящем.

«Махабхарата» — это не произведение, в котором содержатся религиозные инструкции.

Это великая книга. Это произведение искусства.

Она понимает, что люди постоянно меняют свои взгляды под давлением морали и притягательной силы аморального.

Когда мать позвонила мне, чтобы сообщить новости, прошло больше года со смерти Биби. К этому времени Раджива Ганди съедало чудовище, созданное им самим; Бабри Масджида в Аюдхиа, мифическом месте рождения Господина Рамы, разорвали на части голыми руками под влиянием диких, атавистических эмоций чудовища, созданные им самим; и мой роман «вселенная в зерне» добрался до ужасной остановки.

Бога вырезали размером с кирпич.

Мозги нашего общества уступили нашим членам.

И ФПИЛ — Фабрика по производству идиотских лидеров — мчалась вперед во весь опор.

Мне, конечно, не удалось выжать ничего больше из истории столкновения невинного сикха с современным миром. Как и в предыдущих романах, я добрался до такого уровня, когда у меня больше не было материала, чтобы одеть плотью кости моих идей. Теперь я чувствовал, что история о юном воине-священнике и его лошади больше подходила для короткого рассказа. Но этот жанр не привлекал меня; я не сказал об этом Физз, но забросил свою работу.

Мы купили дом. Это заняло почти шесть месяцев. Процесс был скучный, и капризное поведение Тафена выводило нас из себя. Существовало два Тафена. Один был благородный и откровенный: «Это все ваше, все ваше, сэр! Вы можете взять его бесплатно! Какой дом? Добрый бог хочет, чтобы мы все жили под открытым небом!» Другой всегда оскорблял: «Этот дом никогда не будет продан! Никогда! И, конечно, никогда такому маргиходхусу, как ты!»

Не время дня, а выпитый алкоголь управлял Тафеном, с которым вы встречались. Часто он был очень приятным по вечерам и болтающим чепуху чудовищем по утрам. В зависимости от того, когда он мог приложиться к «Бэгпайперу». Мы научились пользоваться шансом. И вскоре, раздраженный, я присоединился к сражению. Когда он обижал, я оскорблял его в ответ. Мы обменивались жестокими ругательствами.

— Стефен, ты — самая безобразная ослиная задница во всем Кумаоне! Твоя мать пила хинин вместо воды, пока носила тебя!

— Ты, ублюдок Дилливалла! Ты хочешь дом на горе? Приходи сюда, и Тафен вставит свой горячий жирный лоллу в твою милую, городскую задницу!

— Стефен, ты — сын змеи!

Нас не было в имении, когда они наткнулись на тайник. После половины десятого, когда тарифы на междугородние разговоры были снижены вдвое, зазвонил телефон. Звонил Бидеши из магазина тхакура, и мне было слышно, как Дукхи на заднем плане что-то подсказывал ему. Связь была плохая, их голоса то появлялись, то пропадали. Я догадался, что они спрашивали разрешение открыть что-то, но не смог понять, что именно. Мы то появлялись, то пропадали. Наконец я сказал в раздражении:

— В любом случае, мы приедем через два дня и все выясним.

— Хорошо, сахиб! — закричал Бидеши. — Так вы говорите, что нам следует открыть это?

— Просто подождите, — велел я. — Мы приедем в субботу.

— Хорошо, сахиб! Если вы говорите, мы откроем! — продолжал говорить Бидеши.

Катерина впервые познакомилась с Индией в магазине своего отца.

«Редкие вещи с востока у Джона» были необычным магазином, расположенном на тихой улочке Чикаго Лэйк Стрит. Его фасад был довольно узким, и здание магазина выступало немного вперед из ряда других зданий из-за широкой веранды. Если ехать по улице достаточно быстро, то можно не заметить его богато украшенную, резную дверь из орехового дерева, с изображением прыгающего тигра и выступающими в углах медными зверями. Но если медленно прогуливаться мимо, чего в Чикаго никто не делал даже в 1987 году, тогда было невозможно не обратить внимание на шелковые китайские занавески на окнах; маску демона с Цейлона, которая сердито смотрела на Посетителей у входа в магазин; тяжелый щит Раджпутана, сделанный из дерева и железа, с эмблемой солнца в центре; два блестящих меча, висящие крест на крест. Если дверь случайно открывалась, то на улицу выглядывали великолепные изогнутые бивни индийского слона, поднимающиеся у дальней стены и пронзающие густой и затхлый воздух внутри магазина.

Если посетитель входил внутрь, отодвинув в сторону перегородку из дерева и железа с маленькими вырезанными на ней животными, то ему начинало казаться, что произошел географический сдвиг. Комнату освещали искусно расположении газовые лампы, которые создавали тень. Джон понимал своих клиентов и поддерживал плохое освещение, создавая атмосферу тайны. Но даже слепой клиент тотчас понял бы, что попал в какое-то необычное место. Сделав первый вдох, он почувствовал бы благоухание разных специй, индийского иттара, хранящихся шкур животных, отполированного сандалового дерева, опиума из кальяна и едва различимые запахи сухих фруктов, кедровых орехов, надушенного шелка и чая Ассам.

Если же посетитель был не слеп, его восхищал экзотический пир зрелищ, которым невозможно было насладиться за один единственный визит. Еще более восхитительными, чем изогнутые белые бивни, были блестящие тигровые шкуры, которые висели на стенах: черные и оранжевые полоски казались такими эстетически ровными, пасти тигров с отполированными клыками угрожающе рычали. Рядом с каждым убитым животным была прикреплена дощечка. Любимым животным Катерины была хитрая морда тигрицы, у которой не было одного глаза. Одноглазая принцесса Кададхунги, Кумаона, Объединенных провинций, 1892. Ее взгляд казался почти добрым, словно она подмигивала. Когда Джон продал ее однажды утром, его десятилетняя дочь была глубоко расстроена. Отец, не сумев убедить ее, что владелец магазина не должен привязываться к своим товарам, попытался вернуть чучело, но покупателем был недавно разбогатевший риэлтор из Бостона, который исчез в неизвестном направлении.

Катерину непреодолимо притягивали ряды больших банок с плавающими в них заспиртованными змеями. Там были ядовитые змеи, гадюки, крысиные полозы, ужи, изящная кобра с угрожающим капюшоном, поднятым в момент смертельной опасности. Там имелся пятнистый горный питон цвета охры, но он был слишком толстым и большим, чтобы поместить его в банку, поэтому его хранили в большом квадратном аквариуме, где он неприлично выступал под стеклом. Маленькая девочка могла смотреть на них часами с чувством отвращения. В магазине были останки и других животных, которые она нашла менее интересными: иглы дикобраза под стеклом; шкуры лис, котов из джунглей и диких собак; какие-то огромные мотыльки, бабочки и жуки в демонстрационных коробках; набитые чучела сов и великая индийская птица-носорог; останки антилопы и блестящие шкуры пятнистых оленей; эффектные веера из радужных перьев павлина; случайная шкура гепарда — такая женственная в своей шелковой тонкости; изогнутый рог носорога, серый и жесткий — без намека на всякую привлекательность.

Они путешествовали по горящим равнинам центральной Индии на поезде, и огромный поток воздуха субконтинента сбил ее с ног. С того момента, как она высадилась в Бомбее, чувствуя себя отверженной девственницей, она оказалась в разгуле цветов, звуков, видов. Каждое ее чувство немедленно атаковали. Она быстро заметила великий парадокс Индии: одновременное ощущение великой суеты и полного оцепенения.

Они остановились в знаменитом отеле Тадж-Махал со стороны моря, и снова две отдельные комнаты ждали их. И когда через день они сели на поезд в Виктория Терминус, то оказались в одном купе, но с двумя комнатами. Теперь Катерина обезумела, и, если бы она не была полностью поглощена происходящим вокруг нее, она загнала бы в угол Сиеда. Когда поезд трогался со спящих станций, она видела бесконечные просторы зеленых и коричневых полей, усеянных бабулами и баньанами, по которым очень медленно двигался скот, и голых крестьян, по большей части в тюрбанах, которые выглядели так, словно их там посадили с начала времен.

В поезде она чувствовала расположение к темнокожим служащим, которые приходили каждые несколько минут, чтобы настойчиво угощать их огромным количеством еды и питья.

Ни секунды, тогда или когда-либо после, она не чувствовала, что от них исходит угроза. Они постоянно улыбались, вели себя почтительно, но всегда держались отстраненно, со странным достоинством.

Она вспомнила слова своего отца и увидела в них правду. И она не изменила своего мнения до конца жизни.

Гетия находилась всего в трех милях от Биирбхатти, и в первый раз, когда Катерина увидела это место, оно было окутано передвигающимися туманами. Больше месяца прошло с того момента, как Гадж Сингх появился в их коттедже; в это время Сиеда объявили больным быстро прогрессирующим туберкулезом, Бойкотта и старого наваба настойчиво попросили перевезти его в город на холме, и эта просьба была исполнена.

Но Бойкотт ясно дал понять: если возникнут какие-то проблемы, даже намек на них, Сиеда вернут и заставят перевоплотиться. Между тем, Гадж Сингх покинул королевскую кухню и поступил в услужение к Сиеду. Это был решение, которое не имело последствий — ни наваб, ни Зафар даже не знали о его существовании. И в любом случае никого, за исключением доберманов, не волновал повар, готовящий пудинакорму.

Такие, как он, люди терялись в бесконечной череде слуг. Если один из них умирал, его место занимал следующий.

Катерине было непривычно ехать верхом на маленьком пони. Четыре крепких кули несли Сиеда в деревянном паланкине на плечах. Они двигались в прекрасном ритме, превосходно отлаженным шагом, широко поворачивая бедра, выдыхая одновременно с коллективного одобрения. «Хайша, хайша, хайша».

Дорога была старой грязной тропой, и кули и их груз качались вместе с пони. Гадж Сингх шел впереди них сильным шагом горного человека, в самом конце процессии шла еще одна группа кули, которые несли палатки, постельные и кухонные принадлежности и провизию. Замыкали шествие два муллы. Был ранний вечер, и они были в пути девять часов. Они покинули свой бивак в Каттодаме до рассвета и много раз останавливались на отдых, чтобы восстановить силы. Сезон дождей начался две недели назад и окутал горы вуалью блестящего зеленого цвета. Склоны гор были покрыты сосновыми и дубовыми лесами, под дубами поднималась густая растительность. Многие вершины деревьев были украшены ползучими растениями, которые тянулись вверх на сотни метров. По дороге им случайно встретилась поздно цветущая жакаранда пурпурного цвета. Поднявшись за Дагаон и Джеоликоте, можно было увидеть хлопья облаков, зацепившиеся за горы. Повсюду был слышен звук бегущей реки — громкое, счастливое журчание жизни.